Классик без ретуши - Николай Мельников

Г. Иванов — В. Маркову 7 мая 1957:

<…> Желчь моя закипела, увидев в каком-то Life'e или Time'e портрет «новеллиста» Набокова, с плюгавой, но рекламной заметкой. Во-первых, грусть смотреть, во что он превратился: какой-то делегат в Лиге наций от немецкой республики. Что с ним стало: <нрзб> надутый с выраженьем на лице. Был «стройный юноша спортивного типа» (кормился преподаванием тенниса)… Но желчь моя играет не из-за его наружности, а из-за очередной его хамской пошлости: опять который раз с гордостью упоминает о выходке его папы: «продается за ненадобностью камер-юнкерский мундир». Папа был болван, это было известно всем, а сынок, подымай выше, хам и холуй, гордясь такими шутками, как эта выходка. Вообще, заметили ли Вы, как он в своей биографии, гордясь «нашими лакеями», «бриллиантами моей матери», с каким смердяковским холуйством оговаривается, что его мать не из «тех Рукавишниковых», т. е. не из семьи знаменитых купцов-миллионеров, и врет именно «из тех»… Очень рад до сих пор, что в пресловутой рецензии назвал его смердом и кухаркиным сыном. Он и есть метафизический смерд. Неужели Вы любите его музу — от нее разит «ножным потом» душевной пошлятины. <…>

В.Ф. Марков — Г.П. Струве 14 октября 1957:

Читаю «Машеньку» Сирина — вещь еще довольно беспомощная, хотя и намечается будущий Сирин-Набоков. Но как видно здесь, что у него нет и минимального чувства психологической правды (любовно-эротические сцены хуже, чем у папá Моршена{256} — это как мальчик пишет о взрослых). Думаю, что в этом ключ его отталкивания от «реализма». Он — реалист-неудачник, а не человек гоголевского нутра (на что он претендует).

Ивлин Во{257} — Джону Доналдсону 18 ноября 1958:

<…> «Лолита». Мне запомнилась только «клубничка». Американское издание романа буквально перенасыщено всякого рода интеллектуальными аллюзиями. У меня даже появилось подозрение: уж не имеем ли мы дело с неким современным аналогом Боудлера (в чью задачу входило очищать литературные произведения высокого качества от вкраплений непристойности), призванным привносить в «клубничку» подобие художественного достоинства. Если у кого-либо из Ваших коллег, растленных крючкотворов, есть парижское издание, добудьте его для меня. Возможно, это иллюзия, но мне кажется, оно должно быть очень забавным <…>

Генри Миллер{258} — Лоуренсу Дарреллу{259} (ноябрь 1958):

<…> Завершаю. Только что получил невероятное письмо от гостиничного портье в Монтрё: утверждает, что был свидетелем тому, как какой-то ненормальный звонил в «Нью-Йорк таймс» по междугородной, заявляя, что может доказать (!), будто подлинный автор «Лолиты» — я. Что до книги, то я ее еще не прочел — только полистал, стиль не понравился. Впрочем, не исключено, что я пристрастен. Это мне вообще свойственно <…>

Запись в дневнике Гарольда Николсона{260} 4 декабря 1958:

<…> Раймонд [Мортимер] говорит, что «Лолита» — всего лишь литературное произведение, предостерегающий в моральном плане вымысел, но публика может не усмотреть этого и отнестись к роману как к развращающему и непристойному. Молю Бога, чтобы Уэйденфельд его не издавал. <…>

Виктория Сэквилл-Уэст{261} — Гарольду Николсону 29 декабря 1958:

Я не собиралась беспокоить тебя насчет «Лолиты», зная, что ты и без того обеспокоен и раздражен, но теперь, когда и сама я прочитала роман, не могу воздержаться от присоединения своего голоса к общему хору. Признаюсь, меня ужаснула и устрашила мысль, что вы должны издать эту книгу.

Пойми, я была готова поверить, что это:

а) разновидность предостерегающей истории, предупреждение;

б) трагическая история порядочного во всех иных отношениях человека, внезапно охваченного страстью к очень юной девушке;

в) произведение, имеющее литературную ценность.

А теперь я нахожу, что, хотя с пунктом а) и можно было бы в некотором душевном состоянии согласиться, но вот пункты б) и в) поддержать весьма затруднительно.

Возьмем их по порядку:

б) Человек вообще не обязательно изначально приличен. Я знаю, ты ответишь, что вся книга — это исследование эксцентричного и редкого типа извращения. Придерживайся автор этого и трактуй это как таковое, во всех иных отношениях считая своего героя нормальным и мужественным, хотя, возможно, сверхсексуальным человеком, внезапно обнаружившим себя непреодолимо прельщенным своей юной падчерицей, роман обладал бы большей трагической убедительностью. Но это совсем не так, ибо он постоянно описывает свои чувства к другим «нимфеткам», а что шокирует меня более всего, так это его предположение насчет предполагаемой Лолитиной дочки и даже внучки, которые могут в будущем заменить Лолиту. Это кажется мне усовершенствованием циничного порока.

Думается, что именно это всецело разрушило тему, которая могла бы стать в книге центральной: подлинную, хотя по нашим соображениям отталкивающую, страсть героя к Лолите, изобличив его в обыкновенной плотской похоти, не поддержанной ни малейшим стремлением к постоянной привязанности. При всей возвышенности его страсти к девушке, он не мог не задаваться вопросом, как избавиться от нее, когда она перестанет быть «нимфеткой».

А тут еще и физиологические подробности — похотливые описания вкупе с соответствующими намеками — которые (на мой, во всяком случае, взгляд) отвратительны.

в) Что до литературной ценности, мне известно, некоторые критики считают ее весьма высокой. Я же не нашла там ничего, кроме одного-двух пассажей, вроде таких, как отчет о перемещениях героев по Америке. Но разве по одному этому можно судить о стиле? Не знаю, на каком языке был написан оригинал, и не в «Олимпии» ли его перевели на язык, который даже не американский и тем более не качественный английский. Вероятно, вы ответите, что можете дать вещь в лучшем переводе.

Из сказанного мною должно быть ясно, насколько предосудительной я считаю вашу настойчивость в деле издания «Лолиты». Эта книга нанесет вам непоправимый урон в Борнмуте, в будущем вы потеряете клиентуру, к тому же это несомненно запятнает чистое имя издательства «Уэнденфельд и Николсон».

Гарольд Николсон — Виктории Сэквилл-Уэст 31 декабря 1958:

Большое тебе спасибо за письмо о «Лолите». Весьма любезно с твоей стороны, что ты так сильно обеспокоена и столь твердо предостерегаешь меня. Сердечно тебе благодарен.

Я согласен, что Гумберт Гумберт ужасный человек — ужасный в продолжение всей книги. Но это и стало одним из аргументов в пользу публикации. Читатель никогда не примет его сторону. Будь он пристойный человек, другой пристойный человек мог бы решить, что любовь к нимфеткам — несчастье, а не позорное прегрешение. А так это внушает неприятие. Не думаю, что ты всерьез полагаешь, будто книга об аморальной персоне обязательно и сама аморальна. Некоторые из величайших трагедий в литературе, такие, к примеру, как «Агамемнон», имеют дело с ужасными людьми и ужасными пороками. Таким образом, «развращение» воистину неверное слово. «Лолита» не развращает никого, кроме уже развращенных. Да, книга может вызвать шок и отвращение к подобным людям, и я думаю, что это основательный повод для возражения против публикации. Считаю, что твое возражение весьма существенно. И хотя даже закон не разрешает обвинять издателя в «развращении», твои доводы есть нечто такое, к чему каждый издатель должен, очевидно, отнестись с большим вниманием.

Ты не считаешь, что это произведение имеет какую-то литературную ценность. (Кстати, оно было написано по-английски, точно так, как вы читали его: это не перевод.) Если бы не литературные достоинства «Лолиты», она бы потерпела крах сразу. А вообще я удивлен, что ты так низко оцениваешь достоинства этого произведения. Весьма многие из тех, чье мнение ты уважаешь, считают, что это роман выдающихся достоинств. Если у тебя есть октябрьский (или, возможно, сентябрьский) номер «Энкаунтера», почитай статью Лайонела Триллинга по этому поводу. Многие ведущие критики Англии и Америки оценивают этот роман высоко. Если бы мы отказались от его издания, нас обвинили бы в ужасном малодушии и измене принципам. Может, кто-то и готов принять такое обвинение, но иным это было бы весьма неприятно.