Смута - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты просто вжилась в эту роль, ничего больше. А если бы не вжилась, тебя бы раскрыли! — горячо воскликнул Две Мишени.
Ирина Ивановна покачала головой.
— Нет, милый. Если бы всё это оставалось чистым притворством… Но это не было притворством, не было игрой. И потому, когда я узнала, что Жадов здесь, я… поистине, его привёл сюда сам нечистый дух. Я ведь специально услала его прочь, подальше, в Питер, надеясь просто исчезнуть из его жизни; а, если бы он поверил, что меня расстреляли, было б всем куда легче.
Она вздохнула.
— Я виновата. Не в теле моём, но в душе и сердце побывал другой. Ты оттуда никогда не уходил, нет. Просто… вас было двое. И потому я пошла сюда, да. Врать тебе, милый, не хочу и не могу. Вот, исповедалась… теперь сделаю, как ты скажешь. Скажешь «уйди» — уйду. Потому что ты чист, а я нет.
— Всё это ужасные глупости, — медленно сказал Константин Сергеевич. — Имеет значение только то, что ты здесь, со мной. Больше ничего. И откуда ты знаешь, что я в твоё отсутствие оствался, гм, безгрешен?
Она слабо улыбнулась.
— Не придумывай, милый. Даже если ты мне сейчас заявишь, что проводил страстные ночи с каким-нибудь великосветскими вакханками, я тебе не поверю ни на грош.
— Не проводил, да, — признался он.
— Вот то-то, дорогой. Ты не проводил. И ни на кого не глядел. И в сердце у тебя никого не было. А я…
— Не ты. А товарищ Шульц.
— Но ведь она — это я, — тихонько сказала Ирина Ивановна.
Аристов покачал головой.
— Нет, душа моя. Она — не ты. Она — твоя личина. Твоя маскировка. Очень хорошая, живая. Иначе и быть не могло. И ты увидела хорошего человека, сбитого с толку большевиками… и попыталась спасти хотя бы его. Но нельзя спасти душу, не полюбив того, кого спасаешь, даже будь он закоренелый грешник.
— Ох, батюшка Константин Сергеевич, заговорил ты ну ровно сам Иоанн Кронштадский… теперь вот меня от себя самой спасаешь!
— Спасаю, — подтвердил он. — Потому что иначе ты сама себя загрызёшь, совестью собственной задушишь, словно петлёй. Не скажу тебе «забудь» — ты не забудешь — просто пойдём дальше. Вместе. Ведь так?
— «Добро, Петрович, ино ещё побредём», как сказала бы протопопица Марковна, протопопа Аввакума супружница.
— Ино побредём, — кивнул Две Мишени. — Ну, а теперь, дорогая невестушка, коль признания и выяснения мы закончили, прошу пожаловать к полку нашему. Он вас заждался.
В ночь с восьмого на девятое июля 1915 года эшелоны Александровского полка, одолев без малого восемьдесят вёрст, подошли к Серпухову. Полк Дроздовского уже зацепился за северный берег Оки, однако тут красные упёрлись по-настоящему.
Ока у Серпухова в ширину около сотни саженей, где-то чуть меньше, где-то чуть больше. Дроздовцы стремительным натиском ворвались на железнодорожный мост, зубами вцепились в постройки на другом берегу. Справа — болотистая низменность, три озерка-старицы: Лютица, Долгое и Гнилое1, чуть дальше — возвышенный берег, где и раскинулся старинный Серпухов.
Дроздовцы дошли по насыпи до маленького жёлтого вокзала станции Ока, и тут упёрлись в настоящую стену огня.
Надо было ждать подкреплений.
Александровцы выскакивали из вагонов. Утро только-только занялось, роскошное русской утро, какое и бывает только здесь, к югу от Москвы; а впереди, за Окой, во всю грохотало и бухало.
Фёдор Солонов выскочил в числе первых. Их первая рота первого батальона, государева рота, собравшая всех уцелевших кадет их корпуса, смешавшая «возрасты», уравнявшая всех — первая рота быстрым шагом направилась было к переправе, но тут из-за реки прилетел первый снаряд, взметнувший в Оке высоченный фонтан воды.
— Ого, — хладнокровно прокомментировал Две Мишени, — шестидюймовка.
— Крепостная гаубица образца 1909 года, — тотчас зачастил Петя Ниткин, словно вновь оказавшись в рядах седьмой роты, только-только поднявшейся по ступеням в главный вестибюль корпуса.
— Она, родимая. Предельная дальность семь вёрст, то есть лупят они откуда-то с северной окраины, наверное, от вокзала.
Бронепоезд дроздовцев отвечал, высоко задрав стволы орудий; однако Две Мишени лишь покачал головой:
— Только снаряды зря тратят. Без корректировки-то, не зная даже, где там эти батареи…
Утро девятого июля александровцы провели, стараясь найти подходящее место для переправы. Однако и к востоку, и к западу по берегам Оки красные отрыли окопы, оборудовали позиции, и не просто позиции, а занятые войсками.
— Сообразили, однако, — скрипнул зубами Аристов. — Отступали, почти бежали — а они в это время тут обустраивались. Ну ничего, это мы ещё посмотрим, кто кого…
Фёдор Солоной и их неразлучная четвёрка глазом не успели моргнуть, как оказались наряжены в разведку.
— Ищите слабое место, — напутствовал их Две Мишени. — Не поверю, что красные тут отрыли столько же, сколько мы под Мукденом.
…Они искали, пробираясь правым берегом Оки. Шли верхами, взяв штабных коней. И Фёдор, против воли, не мог не вспомнить, что уже давно не приходила почта, не приносили аккуратных конвертов от великой княжны Татианы. Поди, забыла о нём, простом прапорщике…
Отмахав добрых десять вёрст верхами на восток, они повернули назад. Фланга красных не просматривалось. Надо было или возвращаться, или идти дальше — но на «идти дальше» не имелось приказа.
Севка Воротников ругался последними словами.
— Это что же получается, мчались-мчались, да со всего разгону и лбом об стенку?!
…Так прошёл весь день. Дроздовцы, зацепившись за вокзал на той стороне, продвинулись ещё, до окраины городка, но там уже встали намервто, и сам их командир не гнал людей в самоубийственные атаки.
Наутро же десятого июля пришли вести о контрударе красных под Кромами и Орлом.
1В те времена Павленского озера ещё не было.
Глава XIII.5
И одновременно красные от окраин Серпухова начали первое по-настоящему хорошо организованное наступление. По зацепившимся за клочок земли у моста дроздовцам била гаубичная артиллерия, била часто и метко.
Дроздовский скрепя сердце дал команду на отход.
Сами красные через мост благоразумно не лезли.
Меж тем на юге, имея перед собой впятеро превосходящего противника, марковская дивизия медленно отходила к западу, к железной дороге
