Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

мораль, которые работали над объединением общественной культуры таким образом, что бросили вызов почти двухтысячелетним представлениям о соотношении религиозной ортодоксии и государства. «Среди нас, — писал Сэмюэл Стэнхоуп Смит, пресвитерианский президент Принстона, — истине предоставлено распространять себя с помощью своих собственных доказательств и красоты». Она больше не может полагаться на «меркантильное очарование» и «великолепие учреждения». В Америке духовенство, «опирающееся на привязанности и поддерживаемое рвением свободного народа», должно было зарабатывать себе на жизнь, соревнуясь друг с другом в полезности, и эта конкуренция оказалась полезной для общества. «Честное и щедрое соревнование между христианами разных конфессий, — говорит Смит, — хотя и не уничтожает их взаимной благотворительности, но способствует подражанию, которое окажет благотворное влияние на общественную мораль». Конкуренция, подражание — эти процессы оправдывали многое из того, что происходило в американском обществе начала XIX века, включая достижение истинности и правоты религиозного мнения, которое никто не контролировал.

Поначалу большинство основателей и других просвещённых дворян мало что понимали в происходящем. Хотя они предполагали, что организованная религия станет более рациональной и просвещённой, они надеялись тем временем привлечь её на службу своей республиканской революции, тем более что большинство из них рассматривали религию как лучшее средство для укрепления добродетели и общественной морали, на которых основывался республиканизм. Просвещённые декларации о правах совести в конституциях революционных штатов изначально не означали отделения церкви от государства. Поскольку Первая поправка в то время относилась только к федеральному правительству, запрещая только Конгрессу, но не штатам, вмешиваться в «свободное отправление» религии, штаты чувствовали себя свободными как в содержании учреждений, так и в законодательном регулировании религиозных вопросов. Не только Коннектикут и Массачусетс продолжали содержать конгрегационные учреждения, поддерживаемые налогами, но и революционные конституции Мэриленда, Южной Каролины и Джорджии разрешили законодательным органам штатов создавать вместо англиканской церкви своего рода многочисленные учреждения, состоящие из различных религиозных групп, используя налоговые средства для поддержки «христианской религии». Многие штаты объявили вне закона богохульство, которое они определяли как попытку опорочить христианство, и стремились сохранить некоторые общие религиозные требования для занятия государственных должностей. Пять штатов — Нью-Гэмпшир, Коннектикут, Нью-Джерси, Северная Каролина и Джорджия — требовали, чтобы лица, занимающие государственные должности, были протестантами. Мэриленд и Делавэр требовали быть христианами. Чиновники Пенсильвании и Южной Каролины должны были верить в единого Бога, в рай и ад; Делавэр требовал веры в Троицу.

Хотя федеральная Конституция была в значительной степени светским документом, в котором религия не упоминалась вообще, за исключением ссылки в статье VII на «Год нашего Господа» 1787 года, другие важные документы того периода, включая Северо-Западный ордонанс, признавали важность религии для хорошего правительства. Мирный договор с Великобританией в 1783 году открывался словами, знакомыми британским государственным деятелям и набожному англиканскому слуху Джона Джея, одного из участников переговоров по договору: «Во имя Святой и Неделимой Троицы». В 1789 году некоторые священнослужители Новой Англии выразили президенту Вашингтону своё беспокойство по поводу того, что «какое-нибудь явное признание ИСТИННОГО ЕДИНОГО БОГА И ИИСУСА ХРИСТА, которого он послал», не было «включено куда-нибудь в Магна Харта нашей страны». Вашингтон сказал священнослужителям, что «путь истинного благочестия настолько прост, что не требует особых политических указаний».

Вашингтон был экуменистом, как никто из американцев того времени. После инаугурации в качестве президента он обменялся приветствиями с двадцатью двумя основными религиозными группами и продолжил начатую ранее практику посещения богослужений различных деноминаций, включая конгрегационную, лютеранскую, голландскую реформатскую и римско-католическую. Он выражал терпимость ко всем религиям, включая религии мусульман и иудеев. За исключением неизвестного числа африканских рабов, которые могли быть последователями ислама, в Америке к моменту инаугурации Вашингтона было не так много мусульман — возможно, только небольшая община марокканцев в Чарльстоне, Южная Каролина. Но в 1790 году в стране проживало несколько тысяч евреев, большинство из них — в городах Ньюпорт, Нью-Йорк, Саванна и Чарльстон.

Вашингтон сделал всё возможное, чтобы евреи почувствовали себя полноправными американцами. В своём знаменитом письме от 18 августа 1790 года он поблагодарил членов синагоги Туро в Ньюпорте за тёплый приём во время своего турне по Новой Англии. Он заверил их, что «к счастью, правительство Соединённых Штатов, которое не даёт фанатизму никакой санкции, преследованиям никакой помощи, требует только, чтобы те, кто живёт под его защитой, вели себя как добропорядочные граждане». Америка, по его словам, является для них таким же домом, как и для всех остальных. «Пусть дети рода Авраамова, живущие в этой земле, — писал он, — продолжают заслуживать и пользоваться доброй волей других жителей; в то время как каждый будет сидеть в безопасности под своей виноградной лозой и смоковницей, и никто не будет заставлять его бояться».

Экуменический дух Вашингтона, однако, не проистекал из безразличия к важности религии для гражданской культуры Америки. Действительно, в его первой инаугурационной речи было больше религиозного чувства, чем в любой из последующих инаугурационных речей президента в американской истории, за исключением второй речи Линкольна. В ноябре 1789 года Вашингтон быстро согласился с рекомендацией Конгресса провозгласить Национальный день молитвы и благодарения, чтобы от имени американского народа признать «многие значительные милости Всемогущего Бога, особенно предоставив им возможность мирным путём установить конституцию правительства для их безопасности и счастья». Несмотря на все свои рассуждения о разуме и просвещении, Вашингтон и другие ведущие основатели были более религиозны, чем иногда кажется. Большинство из них не возражали против религии, если она была разумной и упорядоченной. Вашингтон был членом ризницы своей англиканской, позже епископальной, церкви и оставался частым прихожанином, хотя, в отличие от своей жены Марты, он так и не стал членом своей церкви, то есть не принимал участия в Евхаристии по воскресеньям, когда причащался. Вашингтон, совершенный масон, считал себя просвещённым в религиозных вопросах («не будучи фанатиком ни к одному из видов культа»), он почти никогда не преклонял колени в молитве и, похоже, никогда не покупал Библию. Однако Вашингтон, в отличие от Джефферсона, не испытывал глубокой неприязни к организованной религии или духовенству, если они вносили вклад в гражданскую жизнь; более того, будучи главнокомандующим во время Революционной войны, он требовал, чтобы все войска посещали религиозные службы, и предписывал публичное бичевание для тех, кто нарушал эти службы.

В своей «Прощальной речи» Вашингтон подчёркивал важность религии и морали для республиканского правительства и особенно выделял религиозное обязательство, которое лежит в основе принесения присяги. При всём своём деизме, когда Вашингтон говорил о Боге как о «Великом архитекторе Вселенной», он был уверен, что тот непосредственно вмешивается в человеческие дела; более того, он считал,