Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

все эти акценты на народной неверности и религиозном безразличии в революционной Америке вводят в заблуждение. Он отражает лишь поверхность американской жизни. Масса американцев не потеряла свою религиозность в 1776 году, чтобы вновь обрести её несколько десятилетий спустя. Конечно, низкая доля членов церкви не свидетельствует о религиозной апатии населения, но только не в Америке, где принадлежность к церкви долгое время была вопросом опыта обращения индивида, а не, как в Старом Свете, вопросом рождения. В традиционных европейских обществах принадлежность к доминирующей религии была автоматической; люди рождались в своей религии, и эта религия могла продолжать упорядочивать их жизнь, в ритуалах рождения, брака и смерти, даже если они оставались религиозно индифферентными. В таких обществах важным религиозным решением для человека был разрыв с религиозным объединением, в котором он родился. Следовательно, религиозное безразличие могло существовать наряду с обширным, хотя и чисто формальным, членством в церкви. Но в Америке всё стало наоборот: религиозное безразличие означало полное отсутствие религиозной принадлежности; важным решением было вступление в религиозное объединение. Люди, которые хотели иметь религию, должны были активно и ревностно работать над её продвижением. Поэтому огромные всплески религиозного энтузиазма могли существовать наряду с низким уровнем членства в церкви. Членство, конечно, сильно отличалось от посещения церкви; в старых традиционных церквях только члены церкви могли участвовать в Святом причастии и голосовать в церковных делах.

Таким образом, относительно небольшое число настоящих прихожан не говорит о том, что американцы стали слишком секуляризованными или чрезмерно антагонистичными по отношению к религии. Конечно, в годы революции были яростные проявления народной враждебности к дворянскому духовенству с его докторской степенью и другими аристократическими претензиями. Однако этот эгалитарный антиклерикализм едва ли представлял собой широко распространённое неприятие христианства большинством простых людей.

Действительно, общее число церковных общин удвоилось в период с 1770 по 1790 год и даже опередило необычайный рост населения в эти годы; а религиозное чувство людей стало сильнее, чем когда-либо, хотя теперь они были привержены самым разным религиозным группам. Религия не была вытеснена политикой Революции; напротив, как и многое в американской жизни, она была радикально преобразована.

По мере того как старое общество XVIII века распадалось, американцы пытались найти новые способы связать себя воедино. Мощные демографические и экономические силы, подкреплённые эгалитарной идеологией Революции, подорвали то, что осталось от политических и социальных иерархий XVIII века. По мере того как образованные дворяне создавали новые космополитические связи в своих научных обществах и благотворительных ассоциациях, все большее число простых и средних людей объединялось и находило утешение в создании новых эгалитарных и эмоционально удовлетворяющих организаций и сообществ. Самым важным для простых людей было создание беспрецедентного количества религиозных общин.

Старые государственные церкви, связанные со Старым Светом, — англиканская, конгрегациональная и пресвитерианская — были вытеснены новыми, а в некоторых случаях и вовсе неслыханными религиозными деноминациями и сектами. Ещё в 1760 году Англиканская церковь на Юге и пуританские церкви в Новой Англии составляли более 40 процентов всех конгрегаций в Америке. Однако к 1790 году эта доля религиозных ортодоксов уже упала ниже 25 процентов, и в последующие десятилетия она продолжала сокращаться. Все больше людей обнаруживали, что традиционные религии мало что могут предложить им в духовном плане, и начинали искать утешения и смысла в других местах.

В то время как почти все основные колониальные церкви во время революции либо ослабли, либо не смогли укрепиться по сравнению с другими группами, методистские и баптистские общины резко выросли в численности. Баптисты выросли с 94 общин в 1760 году до 858 в 1790 году и стали крупнейшей религиозной конфессией в Америке. У методистов в 1760 году вообще не было приверженцев, но к 1790 году они создали более семисот общин — несмотря на то, что великий основатель английского методизма Джон Уэсли публично выступал против Американской революции. Методистам помогло то, что у них были необразованные странствующие проповедники, готовые проповедовать где угодно: на городских улицах, перед зданиями окружных судов, на ипподромах и гончарных полях, на паромах и даже в церквях других конфессий.

К 1805 году либеральный конгрегационный священник из Салема, штат Массачусетс, Уильям Бентли был поражён, узнав, как быстро выросли методисты. Они утверждали, что сто двадцать тысяч человек «находятся в общении» и миллион «посещают их служение», что, по его словам, составляло «седьмую часть населения». У них было четыреста странствующих проповедников и две тысячи местных проповедников, и они очень эффективно собирали прихожан, проводя от двух до трёхсот так называемых «чрезвычайных собраний». «И всё это было достигнуто, — с некоторым благоговением объявил он, — за тридцать пять лет». Организованные на национальном уровне в округа, а на местном — в классы, методисты вскоре обогнали баптистов и стали крупнейшей деноминацией в Америке. К 1820 году они насчитывали более четверти миллиона официальных членов и, по крайней мере, в четыре раза больше последователей.

К началу XIX века группы энтузиастов-возрожденцев из числа баптистов, пресвитериан Нового Света и методистов переместились с окраин в центр американского общества. Но ещё более примечательным, чем рост этих религий с корнями в Старом Свете, было внезапное появление новых сект и утопических религиозных групп, о которых раньше никто не слышал, — Всеобщих друзей, Универсалистов, Шейкеров и множества других раскольничьих групп и тысячелетних сект.

Второе Великое пробуждение стало радикальным расширением и продолжением предыдущих возрождений восемнадцатого века. Это было не просто продолжение первого пробуждения середины восемнадцатого века. Оно было более евангельским, более экстатическим, более личным и более оптимистичным. Оно не просто усилило религиозные чувства существующих членов церкви. Важнее то, что она мобилизовала беспрецедентное количество людей, которые ранее были невоцерковленными, и сделала их членами религиозных групп. Популяризируя религию как никогда ранее и распространяя её в самые отдалённые районы Америки, Второе Великое пробуждение ознаменовало начало республиканизации и национализации американской религии. Оно изменило всю религиозную культуру Америки и заложило основы для развития евангелического религиозного мира, состоящего из конкурирующих деноминаций, уникальных для христианства.

Большинство этих религиозных объединений называли себя деноминациями, а не сектами, поскольку они раз и навсегда отказались от традиционной веры в то, что любая из них может быть истинной и исключительной церковью для общества. Каждое религиозное объединение, называемое тем или иным именем, стало рассматривать себя просто как одного ограниченного и несовершенного представителя большого христианского сообщества, равного и конкурирующего со всеми остальными, а государство оставалось нейтральным в этой конкуренции.

Хотя ни одна из этих конфессий не претендовала на монополию ортодоксальности, в результате их конкуренции возникли христианская истина и