Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин

Народу всё прибавлялось. Полог шатра отдергивал­ся, и вваливался новый тюк перепоясанных халатов. Ошалелый от рева карнаев, сурнаев, жары, дыма, гость зыркал глазами по рядам и шагал по проходу вперёд. В мареве дыма и чада он сразу же усматривал свобод­ное место в дальнем конце шатра у возвышения и уст­ремлялся к нему. Едва он собирался усесться, как чувствовал, что его удерживают чьи-то руки. В раздраже­нии он оборачивался, и из груди у него вырывался возглас:

—  Оббо!

На него смотрел провалившимися глазами череп. Хриплый шёпот Шукри-эфенди вежливо уведомлял:

—  Здесь место ишана Кабадианского.

—  О, — бормотал курбаши, — сам  ишан прибудут.

И он грузно втискивался куда-нибудь поближе к возвышению и шёпотом сообщал соседям потрясающую новость — сам ишан кабадианский приезжает. Почти все сидели молча, раздражённо поглядывая вокруг, кашляя от дыма.

Новость об ишане Кабадианском взволновала и взбодрила всех. О, значит, предстоят великие события. Ишан кабадианский Сеид Музаффар упорно, несмотря на многочисленные приглашения, ни разу до сих пор не посетил зятя халифа. Сидел себе в своём Кабадиане и не откликался на зов Энвербея. Создавалось даже впечатление, что Сеид Музаффар просто игнорирует верховного главнокомандующего всем исламским вой­ском.

Шёпотом передавали слушок, что как-то раз Энвер­бей поступился своим гонором и поехал в Кабадиан, Уж слишком большим влиянием и уважением пользо­вались испокон веков кабадианские ишаны во всей гор­ной стране, и слишком важно было заручиться содей­ствием и благосклонностью Сеида Музаффара.

Но говорили все так же шепотком: ишан Сеид Му­заффар так и не вышел к Энвербею, и зятю халифа пришлось отбыть восвояси ни с чем.

И вот теперь сам ишан, потомок пророка Сеид Му­заффар, жалует к зятю халифа. Есть отчего раскрыть рот удивления, есть отчего проникнуться уважением к Энвербею. Значит, плохи дела большевиков, значит возвышается дело исламской религии. Придется, пожа­луй, поступиться кое-чем и поклониться пониже этому непрошенному турецкому пришельцу Энвербею. Даже стало заметно, как спесь и гордыня постепенно начали стираться с потных физиономий курбашей и беков. И уже не так они пыжились и давились от спеси. Подобо­страстие трусливо замерцало в их глазах, когда они поглядывали на возвышение, где вот-вот должен был появиться  могущественный зять халифа.

Внезапно наступила тишина. Карнаи, сурнаи, бара­баны сразу же смолкли. Все взоры устремились на вход.

Но тут же послышался голос в другом конце шатра.

—  Джаноб-и-Али, их высокое могущество! — прокри­чал мёртвоголовый    адъютант Шукри-эфенди. — Тише! Комадующий армией ислама! Зять халифа! Господин Энвер-паша.

Все обернулись.

На возвышении стоял Энвербей, выпятив грудь, по-наполеоновски засунув палец левой руки между треть­ей и четвертой пуговицами мундира, увешанного орде­нами турецкими и европейскими. Чёрные стрелки усов топорщились, глаза щурились от света и дыма.

Рядом с Энвербеем стоял в скромном не по сезону суконном костюме и персидском куляхе Мохтадир Га-сан-эд-Доуле Сенджаби и с любопытством смотрел на собравшихся.

—  Внушительное зрелище, — негромко сказал он.

Деревянным жестом Энвербей вскинул вперед руку, приглашая начавших с трудом приподниматься курба­шей сесть, и громко сказал:

—  Бисмилла! Да утвердится и возвеличится могу­щество и мощь разящего меча пророка Мухаммеда, да произнесется имя его с подобающим трепетом и уваже­нием.

Все провели ладонями по бородам и сказали хо­ром:

—  О-оминь!

—  Аллах экбер! Приступим к совету! Славные газии, воины, наступил   день свершений. Великие дела предстоят нам. Завтра мы начинаем великий   поход на большевиков. Точите сабли, заряжайте винтовки. Храб­рые мои львы, ударим на врага. Но, о мусульмане, в наши ряды пробралась измена. Чёрную кость — народ — разъедает червь жадности. Когда раб зажиреет, в колодец плюнет. Когда собака  зажиреет, хозяина уку­сит. Крепко держите    плётки, рвите спины, ломайте большевистский дух. Тушите пышащее пламя  нечестия. Не давайте потачки бездомным нищим, когда они смот­рят исподлобья. Помните: люди чёрной кости — враги нам. Бедняки — смута в войске.    Берегитесь. Видишь вражду — искореняй! Кончай! Дух большевизма души! Враги без головы лучше! Не медли! Кончай! Кроткость — преступление. Будь беспощаден! Мягкость — бе­да! Пленных истребляй, сей ужас...

То ли духота, то ли волнение подействовали на Энвербея, но голос его всё чаще, прерывался, и речь пре­вращалась в отдельные хрипящие, полные ненависти выкрики, похожие на дервишские вопли... Пот катился крупными каплями по его лицу. Он пошатнулся. Мёртвоголовый адъютант поддержал его под локоть и что-то шепнул.

С минуту Энвербей стоял молча, слегка покачиваясь. Голова его, затянутая космами дыма и чада, странно шевелилась под самым матерчатым потолком шатра, лицо расплылось в белую искажённую маску...

Наконец он заговорил снова, но на этот раз спокой­но, и все почему-то облегченно вздохнули.

—  Мы ожидаем прибытия на нашу ассамблею ишана кабадианского Сеида Музаффара, — многозначи­тельно произнёс Энвербей. Он не скрывал своего лико­вания.

—  Ишан Сеид Музаффар, — продолжал он, — немно­го задерживается, а  потому мы приступим к военному совещанию. Обсудим некоторые детали    военного на­ступления. Сейчас с вами, о храбрые мои воинские на­чальники и    газии, будет говорить уполномоченный королевского британского правитель-ства господин Малькольм Филипс.

Из-за широкой спины Мохтадира Гасан-эд-Доуле Сенджаби выдвинулся седоватый сухой человек в полу­военной одежде. Господин Малькольм Филипс обвел взглядом присутствующих, ожидая, очевидно, изъявле­ния чувств, но так как их не последовало, он вопроси­тельно поглядел на Энвербея.

—  Господин Малькольм  Филипс прибыл прямо из Лондона.

—  Из Дели, — поправил его Филипс.

—  Из... из Дели... Прибыл, чтобы сообщить важные новости нашему могущественному и победоносному ис­ламскому воинству.

Где-то совсем близко рассыпались дробью винтовоч­ные выстрелы, и все невольно вздрогнули.

Слегка откашлявшись, господин Малькольм Филипс вышел вперёд и заговорил:

—  Правительство его величества короля уполномо­чило меня выразить удовлетворение мужественными и доблестными подвигами вашими в борьбе с  ненавист­ным большевизмом и коммунизмом на Востоке.

Мёртвоголовый адъютант быстро перевёл его фразу. Англичанин продолжал:

—  ...И доблестными поступками льва ислама, зятя халифа, командующего Энвера-паши...