Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого - Генрих Френкель

Геббельс любил подчеркивать, что его министерство работает в тесном контакте с народом, и эта его черта напоминает повадки современных диктаторских режимов. Допуская возможность некоторых погрешностей и даже ошибок, обусловленных сложностью министерского аппарата, он считал, что этот аппарат очень чувствителен к реальной жизни и никогда не допустит причинения людям какого-либо серьезного вреда. Он легко и ловко подменял два разных явления: способность своего министерства контролировать настроения народа и способность самого народа контролировать работу министерства; неустанно говоря о «близости к народу», он провозглашал, что работа его министерства находится «под ежедневным и ежечасным контролем со стороны народных масс».

Геббельс не допускал и мысли о том, что политика в Третьем рейхе является делом немногих; напротив, он всегда подчеркивал, что если в прошлом политика была для народных масс «неизвестной областью» («терра инкогнита») и ею занимались немногие, посвященные в ее тайны (вроде канцлеров и дипломатов), то теперь, в национал-социалистском государстве, массы стали участниками и творцами исторических решений. В соответствии с этим он часто представлял действия правительства как реакцию на пожелания народа, как результат мгновенного отклика на его чувства и мысли. В этом смысле хорошим примером является речь Геббельса, произнесенная им 13 ноября 1938 года, в которой он, говоря об убийстве сотрудника германского посольства во Франции, совершенном евреем из Польши, подготовил почву для последующих карательных мер, направленных против евреев: «Народ желает, чтобы было так, и мы исполним его желание!» — провозгласил он.

Утверждалось, что всякий, пришедший на массовый политический митинг, принимает тем самым участие в формировании национальной политики. Один из репортеров газеты «Франкфуртер цайтунг», известный подобными софизмами, амбициозно провозглашал в 1937 году: «Участие в митингах стало инструментом политики, новаторским способом решения проблем, найденным национал-социалистами, таким же неожиданным и смелым, как решение задачи о яйце, примененное Колумбом. Теперь народные массы почувствовали, что они получили возможность участвовать в политическом процессе, произнося речи и принимая обращения на митингах. Одновременно руководители почувствовали, что их могут понять. В этом и заключается объяснение текущей ситуации».

Считалось, что для пропаганды годятся любые средства, лишь бы ее цель была достигнута: «Нельзя отвергать даже демагогию, если она преследует благие цели!» В качестве «благих целей» провозглашались: «воспитание народа и приведение народных масс к пониманию задач государства и к сотрудничеству с ним».

Итак, народным массам предоставлялась возможность пассивного участия, но отнюдь не реального влияния на принятие политических решений, а наилучшим инструментом, обеспечивавшим такое распределение ролей в политическом процессе, являлась пропаганда. При наличии системы управления умонастроениями подобное «участие в политике» было не более чем фикцией или, пожалуй, одним из способов идеологической обработки. Для того, чтобы идеологическая обработка была эффективной, пропаганда должна была быть вездесущей и, кроме того, разнообразной по форме и единой по своим целям. Решению задачи регламентации умонастроений способствовало техническое развитие и разнообразие современных средств массовой информации. Способность пропаганды быть «вездесущей» обеспечивалась всем существующим режимом и всеми его средствами общения с населением.

Для целей пропаганды использовались все возможные средства: газеты, периодические издания и книги, радио и кинофильмы, — и все они воздействовали на своих читателей и слушателей одновременно и повсюду, днем и ночью, за утренним завтраком и на рабочем месте, в часы досуга и отдыха, до самого отхода ко сну с последней сводкой вечерних новостей. Поскольку политический настрой должен был охватывать всех и вся, вторгаясь и в частную, и в личную жизнь, пропаганда тоже была всеобщей и многообразной, обращалась к каждому гражданину отдельно и ко всем вместе и звучала как единый мощный хор разнообразных голосов. В связи с этим наводит на интересные сопоставления написанное Геббельсом обращение съезда нацистской партии, состоявшегося в сентябре 1936 года, в котором говорилось: «Большевизм несет миру опасность. Большевистская пропаганда ведется с большим умом и умело приспосабливается к запросам и характеру аудитории. Она звучит то решительно, то вкрадчиво, в зависимости от ситуации: достаточно сравнить обращение террориста Димитрова к Коминтерну и выступление еврея Литвинова в Лиге Наций. Она бывает то благочестивой, то безбожной — как потребуется. Большевикам неведомы угрызения совести, лишь бы цель оправдывала средства!» Геббельс забыл добавить, что подобный же прагматизм и неразборчивость в средствах были свойственны и национал-социалистской пропаганде.

В 1928 году Муссолини в одной из своих речей сравнил работу фашистских журналистов с игрой оркестра. Геббельс услышал это изречение от Функа, своего заместителя, и тоже стал его повторять. Пресса, говорил он, это тот же оркестр, исполняющий одну и ту же мелодию на разных инструментах, подчиняясь движениям палочки дирижера. В соответствии с этим всякая пропагандистская кампания, проводившаяся министерством Геббельса, напоминала произведение для хора, в котором каждое средство информации вело свою партию, руководствуясь поставленной задачей. При этом Геббельс учитывал интеллектуальный уровень, образованность и круг интересов аудитории, как и тот факт, что различные средства информации воздействуют на публику с разной интенсивностью и дают разный эффект.

Поскольку министерство Геббельса контролировало все средства массовой информации, оно могло проводить идеологическую обработку населения самыми разными путями и методами. Трудно даже представить, например, какое разнообразие вкусов могла удовлетворять пресса, подконтрольная нацистам. Здесь были издания самого разного толка: от грубых порнографических листков и журналов, вроде «Дер штюрмер» Штрейхера, до разнообразных местных партийных изданий; а были и такие «умные» журналы, как еженедельник «Дас райх», рассчитанный на образованную публику, и такие газеты, как «Франкфуртер цайтунг», посвященная вопросам культуры и казавшаяся скромной Золушкой среди своих оголтелых собратьев и сестер. Помимо этих различий, бросавшихся в глаза, существовали и другие, определявшиеся тем, какое значение имело для режима то или иное издание или средство информации, насколько важным оно представлялось для целей идеологической обработки населения. Например, на радио считались самыми важными сводки новостей и политические комментарии; затем шли развлекательные передачи, а уж потом — передачи для целей образования и просвещения. Подобная же «табель о рангах» существовала и в кинематографе: на первом месте шли выпуски кинохроники, за ними — фильмы на темы культуры, и далее — чисто развлекательные кинокартины, хотя некоторым из них, таким как «Великий король» (эпическое произведение о Фридрихе Великом), придавалось особое значение ввиду их ценности для целей идеологического воспитания нации. Среди печатных изданий самое большое значение имели ежедневные газеты (в которых считались ответственными не только статьи на политические темы, но и все другие материалы); далее шли еженедельники, затем — вся остальная периодика, и наконец — книги. Согласно этой шкале ценностей распределялся поток руководящих указаний, интенсивность надзора за качеством и контроля за степенью надежности. Понятно, что кадры, выпускавшие ежедневные газеты, кинохронику и радиопередачи новостей (как и само содержание этих газет, фильмов и передач), подвергались гораздо более строгому и тщательному надзору, чем произведения на темы искусства, театральные постановки, книги и развлекательные кинофильмы.

Существовали еще и разовые или специфические пропагандистские кампании, и здесь каждое из средств массовой информации выполняло свою задачу, согласно указаниям Министерства пропаганды. Например, довольно часто проводились антисемитские кампании, и в них каждое из средств информации играло свою роль. Газеты были обязаны отводить достаточно места для ежедневной полемики, проводившейся на основе последних новостей. Периодические издания пропагандировали расовую идеологию, преподнося ее в виде псевдонаучных теорий. Кинопродюсеры тоже вносили свой вклад, выпуская тенденциозные фильмы типа «Еврей Зюсс» или «История семьи Ротшильд», прививавшие массам заданное восприятие событий с помощью положительных и отрицательных образов. И, наконец, радио распространяло сомнительные, а то и полностью сфальсифицированные материалы о деятельности еврейских или антисемитских организаций, стараясь подать их так, чтобы их было трудно (или вообще невозможно) подтвердить или опровергнуть документально.