Старое фото - Геннадий Разумов

Геннадий Александрович Разумов

Старое фото

Зарумов лежал на спине, смотрел на небо и готовился к смерти. Она должна была прийти не когда-то там в необозримом будущем, а совсем скоро и в совершенно определенное время: через 2 часа, 32 минуты и 16 секунд. Смерть была запрограммирована с машинной точностью. Именно в этот момент прекратится жизнеобеспечение его автономной капсулы-скафандра, прервется подача воздуха и тепла, нарушится герметизация, и он окажется один на один с чужим мертвым миром вечного безмолвия.

Страха не было. Было лишь сожаление, что в этот последний час он будет совершенно один, без близких и родных. Он не услышит нежного голоса Эвы, не увидит ее милых глаз, умеющих вдруг взрываться радостью и весельем. Никогда больше он не ощутит прикосновения ее мягких ласковых пальцев, и сам не коснется ее гладкой теплой кожи.

И никогда не пройдутся они, взявшись за руки, по солнечной тропинке в зеленом южном парке, и маленькая светловолосая Бела не повиснет на его плечах. Никогда он не почувствует ее влажного душистого дыхания, не услышит ее звонкий задорный смех.

Он вообще больше никогда не услышит никакого человеческого голоса, даже самого далекого, радиоволнового, не увидит ничьих человеческих глаз, хотя бы в видеозоре. Он будет до самого своего конца один.

А ведь когда-то раньше, в не такой уж далекой молодости, Зарумов, глупец, часто подумывал о том, что так иногда не хватает ему уединения. Вечно на людях: на работе – сотрудники, подчиненные и начальники, на улицах и площадях – толпы народа, толчея в магазинах, в театрах, на выставках, дома – родные, приятели, знакомые, соседи. Ни на минуту не удавалось остаться одному, уйти в себя, сосредоточиться.

Чудак, теперь он может без всяких помех уходить в себя и углубляться сколько угодно. Теперь он до конца останется в одиночестве и ему никто не будет мешать. Во всей Вселенной, среди мертвых, горячих и холодных звезд, планет, метеоритов, комет – он всегда будет один, наедине с Вечностью.

Только несколько часов назад их было трое. Они летели по межгалактической трассе в автоматическом режиме, занимались своей обычной научной работой, отбирали пробы космической пыли и газов, изучали излучение звезд и зондировали планеты.

Запущенный по точно рассчитанной баллистической орбите, их корабль описывал в далеком Космосе гигантский эллипс и должен был в строго заданное время вернуться на Землю. Детальные подробные расчеты, казалось бы, учли все самые невероятные неожиданности, любые мыслимые и немыслимые отклонения от трассы, появление на пути корабля новых, еще неизвестных космических тел.

И все-таки где-то компьютеры ошиблись. Может быть, произошел сбой в системе слежения ведущего космического маяка или в машинном управлении корректирующих двигателей. Неясно как, но это случилось.

Шел трехсотпятый день их полета. Они за ночь хорошо выспались, позавтракали и теперь сидели в уютном рабочем отсеке, занимаясь каждый своей работой. Приборы и аппараты тихо стрекотали, делая замеры и определения, навигационные приборы были в норме и чутко прислушивались к тому, что делается там, за бортом корабля. Абсолютно ничто не предвещало никаких неприятностей и осложнений, все было спокойно и мирно.

Механик Литов первый почувствовал опасность. Он оторвался от своих схем и чертежей и долгим взглядом посмотрел на приборы метеорологического прогноза.

– Неладно что-то за бортом, – сказал он задумчиво и настороженно взглянул в иллюминатор, за которым, правда, не обнаружил ничего подозрительного. – Не нравится мне, братцы, метеосводка. Слишком много по нашему курсу непредвиденных ранее метеоритных пылевых туч, облаков и прочей туманной мерзости.

– «Неладно что-то в Датском королевстве», – шутливо продекламировал Миша Кулиш, физик. – Кстати, исстари известно, что синоптики, будь они трижды умнейшими и совершеннейшими роботами, всегда врут. Такая уж у них работенка.

Зарумов тоже не придал тогда значения беспокойству Литова.

– Помните старый бородатый анекдот про оптимиста и пессимиста? – сказал он, улыбаясь. – Их попросили предсказать, какая завтра будет погода. «Хорошая», – ответил оптимист. «Плохая», – возразил ему пессимист. И вот приходит этот завтрашний день – пасмурно, сыро, дождь. Про оптимиста говорят: «Ну и что же, со всяким бывает, ошибся, ничего». А про пессимиста: «У-у, гад, накаркал». Так что, механик, брось свои страхи и охи, давай-ка лучше займемся наладкой моего лучевого зонда, а то ведь скоро он понадобится, вот уже приближаемся к Трайкосу.

Так называлась еще никем никогда не изучавшаяся небольшая, почти карликовая звезда, вокруг которой вращалось множество планет и болидов. Зарумов, отвечавший за геологическую часть исследований, должен был, согласно генеральной программе, изучить плотность, состав и другие физико-механические свойства планетного вещества.

– Черт с вами, оптимисты, пусть будет по-вашему, – проворчал Литов, поднимаясь со своего рабочего кресла. – Может быть, и правда, пока еще нет повода корячиться в туннельном отсеке. Но вот помогу Зарумову и обязательно туда полезу проверить синоптические приборы.

Но он ничего не проверил, не успел.

Пока они возились с лучевым зондом, за бортом действительно что-то произошло. Сначала корабль резко качнулся, потом его затрясло от сильных и частых ударов, заскрипела и завибрировала обшивка. Звездолет попал под обильный космический дождь и град. Шквал мелких, средних и крупных метеоритов налетел со всех сторон.

Вышли из строя навигационные датчики, укрепленные на наружной поверхности звездолета, в блоке наблюдения отказало следящее устройство. А потом произошло самое страшное – ослепший корабль потерял курс. Защитное гравитационное поле отбрасывало его, как мячик, от одного болида к другому и швыряло в разные стороны, сбивая с нужного направления.

– Дело совсем дрянь! – воскликнул Литов, взглянув на приборный щиток управления. – Скорость резко растет, мы входим в зону притяжения какой-то планеты. Готовьте аварийные модули.

Все трое бросились к шкафам-запасникам, отсоединили в них автономные капсулы-скафандры, проверили их заправку и прикрепили к своим рабочим креслам. Кулиш взялся за рули ручного управления системой мягкой посадки. Он напрягся, лицо его покраснело, глаза округлились.

– Вот дьявол! – закричал он в ужасе, делая безнадежную попытку овладеть пусковым устройством. – Двигатели не работают. Через 80 секунд мы врежемся в поверхность планеты. Зарумов, как плотность грунта?

Зарумов направил вниз лучевой щуп-зонд. Ничего утешительного – луч на планете отразился от твердого каменистого грунта.

– Разобьемся, – пробормотал он, нахмурив брови и откидываясь на спинку кресла. – Посадка корабля невозможна. Надо самим спасаться, придется прыгать.

Правила категорически запрещали выход на поверхность незнакомой планеты, предварительно не изученной хотя бы в объеме обязательной стандартной программы. Но сейчас другого выбора не было. Все решали секунды. Либо они погибнут, разобьются вместе с кораблем, врезавшись в твердую поверхность планеты, либо катапультируются и останутся до поры до времени живы.

Согласно бортовой диспозиции, в аварийной ситуации ответственность старшего должен был брать на себя Литов. Но что ему оставалось сейчас решать?

– Включить катапульты! – скомандовал он. – Через двадцать секунд – пуск.

Зарумова спасла его собственная нерасторопность: он забыл заранее снять с пускового устройства предохранитель. На освобождение блокирующей скобы ушли те самые полторы секунды, которые спасли ему жизнь.

Кулиш и Литов опередили Зарумова и стартовали первыми. Они благополучно оторвались от стремительно летящего вниз корабля, взмыли над ним и уже пошли на снижение, когда случилась эта ужасная катастрофа.

Откуда-то сбоку вдруг появилось огромное темное газовое облако. Переливаясь в лучах Трайкоса фантастическими фиолетово-сиреневыми бликами, оно стремительно рванулось к космонавтам. Его безобразные лохматые отростки, как огненные языки чудовищного змея-дракона, вытягивались, удлинялись, извивались, непрерывно меняя свою форму и размеры. Еще мгновение, и они коснулись своими острыми звериными жалами людей, тщетно пытавшихся вырваться из их страшных объятий.

Две ослепительно яркие вспышки кривыми лучами-молниями вспороли облачную мглу, газовая пелена сгустилась, стянулась к горящим факелам и взорвалась, исчезнув сама и не оставив ничего рядом с собой, ни живого, ни мертвого.

Так Зарумов остался один. Медленно спускаясь, он осторожно спланировал, сделал несколько небольших кругов и аккуратно сел на поверхность планеты. Он отбросил уже ненужные отработанные ракеты и огляделся.

Вокруг царила суровая мрачная пустота, полный вакуум. Ни атмосферы, ни воды, ни растительности. Одна только голая скальная равнина, в отдельных пониженных местах прикрытая тонким слоем серой, похожей на гальку почвы, состоящей из небольших гладких шариков, неподвижных и однообразных.