Спектр - Сергей Лукьяненко

— Доллары Прерии. — Поколебавшись, пацан достал из кармана монетку и показал Мартину. — Вот такие.

— Я посмотрю? — Мартин взял металлический диск, внимательно осмотрел.

Ого! Монета была серебряная — и с вычеканенным номером, как на банкноте! Значит, не врал справочник Уолтерса.

— Это правда, что деньги есть только на Земле и на Прерии? — спросил мальчик, не отрывая взгляда от монеты. По возрасту он никак не мог родиться на Прерии, но, видимо, прибыл сюда совсем мальцом.

— Неправда. Есть ещё шесть планет, где люди выпускают свои деньги… — разглядывая монету, ответил Мартин. — Но у вас они вполне серьёзно выглядят…

— В горах есть серебряный рудник, — пояснил мальчик.

— Это — много? — спросил Мартин, возвращая монету.

— Ага. — Пацан кивнул. — Стакан выпивки — десять центов. Переночевать в гостинице — доллар. Если в хорошем номере, конечно.

— Мне стоит куда-нибудь заглянуть в городе, сообщить о своём прибытии? — поинтересовался Мартин.

— А вы быстро схватываете. — Мальчишка блеснул белыми, хотя и щербатыми зубами. — Шерифу представьтесь, он заценит.

— Спасибо, сынок, — кивнул Мартин. — Пойду посмотрю на ваш Нью-Хоуп… а ты не стесняйся, работай.

— Чего мне стесняться-то? — сразу насторожился пацан.

Мартин усмехнулся:

— Шерифу звони и докладывай. Я зайду к нему часа через два.

Пацан поджал губы и обиженно проводил Мартина взглядом. Только когда Мартин отошёл шагов на сто, мальчик снова лёг в траву и достал из кармана джинсов маленький радиотелефон.

Прерия-2 и впрямь славилась как одна из самых удачных земных колоний. Формально считалось, что она заселяется одиночками-энтузиастами. Но все знали, что Прерия-2 — сверхсекретный правительственный проект США. Последний год планета уверенно шла к объявлению независимости. Может быть, что-то в планах американцев спуталось. А может быть, формальная независимость колонии как раз и входила в их планы.

В любом случае Мартину было интересно. Планеты-курорты — это забавно, планеты, где добывается что-то экзотическое и ценное, — полезно. Но планета, на которой люди и впрямь пытаются построить анклав земной цивилизации, — дело совершенно особенное.

Ключники никогда не вмешивались в местную политику. Все их требования сводились к беспрепятственному пользованию Вратами. Но на Прерии особых безобразий не отмечалось. Местных «индейцев» колонисты не обижали, к Чужим относились насторожённо, но терпимо. В общем, если и были у человечества шансы всерьёз обосноваться в ином мире, то Прерия на эту роль подходила идеально.

Серебряные монеты с номером — надо же! Мартин усмехнулся, вышагивая по степи. Почему не воспользовались ассигнациями? Металлические деньги — как символ фронтира, Дикого Запада, перенесённого за сотню парсеков от Земли?

Возможно.

С лёгкой тоской Мартин подумал, что российская пассионарность то ли окончательно протухла со времён Гумилёва, то ли принципиально не направлена вовне. Ну где, где планета Новый Мухосранск или Китеж-град? Где русоволосые молодцы, пашущие целинные и залежные земли иных миров? Стоят в пикетах у московской Станции, видать. Или маршируют с бритыми затылками на старательно игнорируемых властями полигонах. Ну что за проклятие такое висит над народом: если духовность, то в ущерб здравому смыслу, если свобода, то с погромом и поджогом, если вера, то с озлобленностью язвенника-кастрата, если празднество, то с похмельем на неделю. Начинаешь думать, что не случайно ключники влепили на территорию России целых три Станции — в Москву, Новосибирск и Краснодар. Лёгкие, никем и ничем не заработанные деньги и впрямь преобразили страну, выбили у нацистов почву из-под ног, набросили на страну почти европейский флёр благостности и сытости. Ну не успевали чиновники разворовывать все, что сыпалось с небес, пришлось делиться с народом!

Но где же тот дух, что вёл в странствия Крузенштерна и Лисянского, Беллинсгаузена и Лазарева, Пржевальского и Визе, Кейзерлинга и Иностранцева?

— Иностранцевых не хватает, — мрачно сказал Мартин самому себе. Понимая, конечно, что сгущает краски. Дело не в особенностях национального характера. В конце концов русский народ всегда был силён пришлыми варягами — как и американский. Тут что-то другое. Какое-то мистическое, манихейское неприятие жизни, легко переходящее в ненависть к ней, какое-то обожание скудости и юродивости. Климат, что ли, виноват? Дали бы ключники России установки погодного контроля, наверняка ведь есть такие…

Мартин сплюнул в оранжевую траву. Ни при чём тут климат. Как раз в суровой Сибири тот самый дух пассионарности ещё живёт. Может, сибиряки чего-нибудь придумают? Слышал Мартин про большую группу красноярцев и новосибирцев, отправившихся на какую-то холодную, сырую, но перспективную планету. Надо будет заглянуть… при случае.

А пока он стоял на оранжевом косогоре и смотрел на Нью-Хоуп, самый большой город Прерии-2, любимой планеты американцев. Долина реки Оранжевой была широкой, километров десять. Река на Миссисипи никак не тянула и особенно не впечатляла, но это была широкая судоходная река, у городка была пристань, у которой стоял — нет, держите меня, держите крепче, — деревянный колёсный пароход! Да и городок: поразительная смесь дощатых и бревенчатых домиков, будто сошедших с целлулоида спагетти-вестернов, несколько вполне современных кирпичных зданий, мачты радиоантенн и стеклянные пузыри вертолётов на маленьком аэродроме — все это восхищало, умиляло и будоражило кровь. Хотелось выхватить верный кольт, оседлать горячего жеребца и поскакать с воплем по пыльной просёлочной дороге, постреливая в небо и хлебая из горла текилу.

— Мать вашу, — сказал Мартин, сам не зная, чего в его голосе больше — восхищения или неприязни. — Да вы сдурели, янки!

Он постоял, разглядывая городок, потом достал из кармашка рюкзака «мыльницу» и сделал несколько кадров. Просто так, для личного альбома. Надо будет предупредить в фотомастерской, что оранжевый цвет неба — это местная особенность, а то с ума сойдут после проявки.

2

Обещание, данное пастушку-дозорному, Мартин исполнил и первым делом отправился в офис шерифа. Странное ощущение владело им, когда он шёл по улицам городка: вокруг были овеществлённые фантазии, ожившие декорации, торжествующая бутафория. Всё абсолютно реальное — и мамаши, выгуливающие младенцев в скверах вдоль главной улицы, и деревянные тротуары в переулках — центральная улица уже была одета в асфальт, и прогарцевавшие по асфальту всадники с винтовками за плечами. Сотню с лишним лет Голливуд творил мифы, и вот — мифы принялись творить историю. За стеклянной витриной аптеки вихрастые пацаны терпеливо ждали, пока им наложат мороженого в вафельный рожок, пароход у пристани выпустил клуб пара и протяжно загудел, из бара «Свобода» вывалился совершенно пьяный мужик ковбойского вида, похлопал по кобуре, проверяя, на месте ли пистолет, и взгромоздился на покорную меланхоличную лошадь. Недоставало лишь музыки Эннио Морриконе и Человека без Имени, мусолящего в зубах сигару. Потом Мартин подумал, что окружающий его мирок даже для Голливуда слишком нарочитый. Сюда лучше вписался бы Андрей Миронов в роли старины Фёста, с проектором и коробкой плёнки прибывший врачевать ковбойские души.

Впрочем, перестрелок и прочих безобразий не наблюдалось. С Мартином периодически здоровались, он вежливо раскланивался, уже понимая, что въевшиеся в память киношные штампы ожили и сейчас он невольно копирует то Андрея Миронова, то Клинта Иствуда.

Шериф ждал его на крыльце небольшого двухэтажного домика, невольно напомнив этим ключника. Кряжистый мужик, руки на поясе, длинноствольный хромированный револьвер напоказ, шерифская звезда блещет на груди. Мартин остановился перед ним. Пожалел об отсутствии губной гармошки. И начал немузыкально насвистывать мелодию Морриконе.

Шериф сплюнул в пыль и пробормотал:

— Остряк… С Земли?

Мартин кивнул.

Набычившись, будто все вновь прибывшие вызывали у него серьёзные подозрения в благонамеренности, шериф оглядел Мартина. И спросил:

— Журналист? Детектив?

— Детектив, — признался Мартин.

Шериф неспешно сошёл с крыльца. От него сильно пахло жареным луком и — едва уловимо — дорогим одеколоном.

— Прерия-2 является суверенной территорией. Но ты можешь ориентироваться на американские законы — и сильно не ошибёшься.

Мартин кивнул.

— Тебе сейчас кажется, мать твою, — продолжал шериф, — что ты оказался в первосортном вестерне. Но ты гони эту мысль прочь, мать твою. Потому что пуля, которую ты можешь схлопотать, окажется самой что ни на есть настоящей, а не целлулоидной.

— Народу и впрямь это нравится? — спросил Мартин, неопределённо мотнув головой.