Она читала на ночь - Наталья Солнцева

Егор Иванович вспомнил, как сам приобрел «Синюю мозаику» за двести пятьдесят долларов, и хмыкнул. Не он один такой, оказывается! Это отчасти утешало.

– Так вот, – продолжал Вадим. – Куст поднял цену, а картины продолжали пользоваться спросом. Он рискнул и накинул еще. Покупатели сначала терялись от такой наглости, но потом все-таки платили. Если бы Ксения Миленко писала много, как другие художники, она жила бы припеваючи. Но девица слывет большой оригиналкой по части взглядов на жизнь. Ее любимая фраза – цитата из Лао-Цзы.

– Это какая же?

– «Истинное мастерство не преследует цели». – Вадим помолчал. – За точность изложения я не ручаюсь, но что-то в этом роде.

– Да ты философ, – усмехнулся Шахров. – Лао-Цзы знаешь! Я и не подозревал.

– Ничего я такого не знал, – начал оправдываться Вадим, как будто его уличили в чем-то предосудительном. – Это я когда стал интересоваться художниками, Кустом, Миленко и ее картинами, пришлось вникать в их, это… миро-воззрение.

Последнее слово далось Вадиму с большим трудом. Он даже покраснел, а на его лбу выступила испарина.

– Покурить хочешь? – спросил хозяин «Вавилона», сжалившись над парнем.

Пусть немного передохнет. Вести интеллектуальные беседы для него непосильная задача.

– Хочу! – выдохнул Вадим и промокнул лоб салфеткой.

– Принеси сюда вон ту коробку с сигарами, – велел Шахров, устраиваясь поудобнее.

Им обоим не помешает немного расслабиться. Закурив, Шахров и Вадим молчали. Дым колечками поднимался к потолку. Егору Ивановичу захотелось еще и выпить. Давно он не чувствовал себя в замешательстве. История с художницей Миленко выбивала его из колеи. А почему, он никак не мог понять.

– Все, что ли, про Куста? – спросил Шахров, докуривая сигару.

– Почти. Господин Куст раздул цены до немыслимых размеров, и все равно находились покупатели, готовые платить. Картины Миленко приносили Кусту больше денег, чем все работы других художников. И тут… торговца обуяла жадность.

– Алчность – один из смертных грехов! – назидательно произнес хозяин «Вавилона», поднимая вверх указательный палец. – Правильно я говорю?

Вадим торопливо кивнул:

– Видать, правильно. Потому что Куста уже нет в живых. Но я еще не все рассказал. Цены-то он раскрутил, а художнице продолжал давать почти те же гроши, что и раньше. Она сначала ни сном ни духом, а потом… кто-то ей рассказал. У них с Кустом состоялся неприятный разговор. Ксения настаивала, чтобы он платил ей восемьдесят процентов от стоимости картины, как было условлено. А Куст страшно разозлился. Сказал, что если она такая умная, то пусть сама идет и продает свою мазню. Так и сказал. Я, мол, стою целыми днями на жаре, под дождем и в холоде, а ты еще будешь тут права качать? Да кто ты такая? Нарисовать проще всего. Ты попробуй продай! Побегай, поговори с клиентами! Это тебе не кисточкой махать! И так он разошелся, что чуть не с кулаками набросился на эту Ксению. Скандал у них вышел при людях: все, кто стоял со своими работами, перекупщики, покупатели и просто любопытные, могут подтвердить, что Куст в бешенстве кинулся на Миленко, и… наверное, сердце не выдержало. Упал, посинел. «Скорая» забрала его в кардиологию, но было уже поздно.

– Так он что, – поразился Шахров, – умер во время этого скандала?

– Ну, не совсем. Во время скандала Куст упал. То есть у него случился сердечный приступ. А умер он в больнице. Через три дня.

– Ладно, Вадик, иди, – сказал Егор Иванович. – Мне нужно побыть одному, подумать.

Когда за охранником закрылась дверь, Шахров встал и возбужденно зашагал по кабинету.

– Черт возьми! – бормотал он. – А нет ли тут связи? Куст, Андрон… Допустим, у Куста было больное сердце. А с Андроном произошла трагическая случайность. В жизни и не такое бывает! Что же, эта Ксения убивает их, что ли? Стоп, стоп… Так я дойду до абсурда. Каким образом ей это удается? Глупости. О смерти Якимовича она ничего не знала. Или искусно притворилась? В таком случае актриса она первоклассная. А может быть, Куст тоже в нее влюбился? Вот сердце и сдало. Любовь-то, оказывается, не мать, а мачеха. Особенно неразделенная. Все равно не сходится. Тысячи людей влюбляются, расстаются, изменяют друг другу, женятся, разводятся. Но чтобы от этого умирать?! Выходит, эта женщина, как ядовитый цветок, губит всех, кто так или иначе к ней прикасается.

Егор Иванович невольно замер и прислушался к своему сердцу. Оно билось чуть чаще, чем обычно, но легко и ровно.

– И придет же в голову такая чертовщина! – возмутился Шах, который в этой жизни никого и ничего не боялся.

И все же он решил встретиться с Ксенией Миленко еще раз, поговорить о Кусте, самому посмотреть, как она будет реагировать. Глубоко внутри себя он спрятал радость, что появился повод снова увидеть художницу. Он ни за что не признался бы в этом. Скорее всего, он даже не осознавал этого до конца.

– Да, конечно. Отправляйте. Под мою ответственность.

– Мы рискуем, господин Чигоренко. Вы уверены, что «Геополис» в состоянии проглотить такой кусок?

– Послушайте, – Филипп потерял терпение. – Я столько лет руковожу компанией, что знаю систему ее пищеварения лучше, чем свою собственную. Мы переварим ваше сырье, не сомневайтесь!

– А вы шутник, однако.

– На моем месте иначе нельзя.

Этот менеджер из «Лукойла» был страшным занудой, но знал свое дело досконально. Поэтому Филипп предпочитал решать вопросы только с ним. Его фамилия была Ставинский. Господин Чигоренко подумал, что неплохо бы пригласить Ставинского в Карпаты, в какой-нибудь частный пансионат – поговорить в неофициальной обстановке, пропустить вместе по рюмочке, покататься на лыжах. Личный контакт ничем заменить невозможно. Филипп стремился изучить постоянных партнеров, быть во всеоружии на случай непредвиденных обстоятельств. От того, как поведет себя тот или иной конкретный человек, порой зависело многое, если не все. Люди – вот основной фактор влияния.

На столе у Филиппа стоял перекидной календарь, на котором он любил делать пометки. Сегодняшний листок украшала надпись: «Съездить в галерею и на ярмарку». «Ярмаркой» он называл стихийный рынок произведений искусства, расположенный прямо под открытым небом, а «галереей» – большой магазин, в котором продавались картины. Еще Филипп планировал посетить выставку Художественного фонда, где тоже могли быть выставлены работы Ксении Миленко. В нем проснулось любопытство, граничащее с навязчивой идеей во что бы то ни стало отыскать картины этой малоизвестной художницы. Вряд ли он до конца понимал причину своего интереса. Ксения чем-то его задела. Что-то было в ее взгляде такое… словно она одна знала высшую, тайную истину, недоступную большинству людей. Она смотрела на мир по-другому, совсем не так, как, например, Юля, коллеги, друзья и знакомые Филиппа и он сам, господин Чигоренко, преуспевающий деловой человек, умница, тонкий интеллектуал и эстет.

– Я люблю Юлю! – твердил Филипп, как заклинание, которое должно было спасти его от какой-то огромной, неизвестно откуда надвигающейся беды. – Я люблю Юлю и нашего ребенка. Они для меня дороже всего на свете! Дороже самой жизни.

Он вдруг задумался над тем, что никогда раньше не приходило ему в голову. А в чем же истинная ценность этой самой жизни? В чем ее подлинная, откровенная и первозданная суть?

– Я люблю Юлю! – продолжал твердить Филипп, уже покинув офис и спускаясь по каменной лестнице к машине, припаркованной во внутреннем дворике «Геополиса». – Я люблю свою жену!

С этой мыслью он сел в машину, завел ее и поехал в магазин, торгующий картинами.

В огромном и гулком зале было пусто. Две хорошенькие продавщицы в одинаковых белых блузках и мини-юбках прервали свой оживленный разговор и подошли к Филиппу.

– Что вас интересует? – произнесли они в унисон безликую, заученную фразу.

– Я хочу приобрести картину, в подарок любителю хорошей современной живописи, – зачем-то соврал господин Чигоренко.

Девушки переглянулись. Одна из них была блондинкой, а другая – жгучей брюнеткой.

– Вас интересует конкретный автор или…

– Ксения Миленко, – перебил Филипп. Он не любил тратить время на пустые разговоры. – У вас есть работы этой художницы?

– Миленко? – задумалась брюнетка. – Миленко… Не знаю такой. У нас ее картины ни разу не продавались. Это точно. Знаете, не все художники любят сдавать свои работы в магазин. Некоторые предпочитают продавать их сами или сдают перекупщикам. На открытом воздухе торговля идет побойчее, чем у нас. Горожане гуляют, иностранные туристы, гости Киева… смотрят, приобретают как сувенир или на память о городе. А у нас, как видите, затишье. Вы первый покупатель за полдня. Она в каком жанре работает?

– Кто? – не понял Филипп.

– Ну, эта художница, Миленко.

– А-а. Не знаю… Понятия не имею.

Девушки опять переглянулись и подавили смешок. Такой с виду приличный мужчина, а толком не может объяснить, чего ему надо.