Она читала на ночь - Наталья Солнцева

– Я купил вашу картину, – сказал Шахров, выруливая на шоссе.

– Какую?

– «Синяя мозаика».

– А-а.

Ксения не стала обсуждать картину. Ее, кажется, не интересовало, понравилась ли ее работа, произвела ли впечатление. Ну купил да и купил.

– Вы что-нибудь слышали о писателе Илларионе Гусарове? – спросил Шах, так и не дождавшись реакции на то, что он приобрел «Синюю мозаику».

– Нет. Я мало читаю. Современная литература мне не по душе. Она насквозь фальшивая… как и те люди, что ее создают.

Егор Иванович не нашелся что сказать. Он тоже давно перестал читать книги. Из писателей он признавал только Льва Толстого, Диккенса и Булгакова.

– Наверное, творческие личности нуждаются в помощи. Художники, писатели, музыканты…

– Мне не нужна помощь! – отрезала Ксения.

Шахров хотел рассказать ей о новом романе Гусарова и о своем участии в издании, думая, что эта тема будет интересна художнице. Однако он ошибся.

– Но я только…

– Не стройте из себя доброго дедушку Санта-Клауса! – еще больше рассердилась она. – Вам не идет. Вы хищник!

– Правда? – удивился Шахров.

С ним уже давно никто так не разговаривал. Пожалуй, с тех пор, как он ушел из дому. Ксения Миленко была неподражаема.

– Если вы купили «Синюю мозаику» с благотворительной целью, лучше верните ее в магазин.

– Я сделал это из любопытства, – сказал Егор Иванович, искоса глядя на Ксению. – А потом картина начала мне нравиться. Думаю повесить ее в своем кабинете.

Художница молчала. Шахров восхитился ее упрямым профилем, волной рыжеватых кудрей, сбегающих на плечо. Внезапно он ощутил рядом равного себе человека, а может быть, даже в чем-то и превосходящего. У Ксении не было счета в банке, машины, шикарной квартиры, дорогой мебели и многих других атрибутов «земного величия». Она обладала бо́льшим, что Шахров интуитивно угадывал, но не мог определить. Невольно он проникся уважением к ней.

– Так о чем вы хотели поговорить со мной? – Ксения сверкнула своими раскосыми глазами. – Не о моем творчестве, надеюсь?

Шахров на миг потерял контроль над собой. Машина вильнула, едва не выскочив на встречную полосу. Он затормозил, преодолевая приступ дурноты, и подъехал к бордюру. Не хотелось показывать перед женщиной свою слабость, пусть даже минутную.

– Вы меня интересуете именно как художник, – сказал он, ощущая сухость во рту и головокружение. – Хотелось посмотреть другие ваши картины. Почему бы вам не организовать выставку?

– Собираетесь предложить себя в спонсоры? – с отвращением произнесла Ксения. – Приберегите свою инициативу для девиц, которые мечтают полуголыми дефилировать на сцене. Они-то уж точно не откажутся.

Егор Иванович пропустил ее выпад мимо ушей. Ксения стремительно росла в его глазах. Ему стало по-настоящему интересно.

– Вы знакомы с Вячеславом Кустом? – спросил он, вспоминая о цели их встречи.

– Да. Он берет у художников картины на продажу.

– И ваши тоже?

– Я решила больше не обращаться к нему, – сказала Ксения. – Он жулик.

– Когда вы его видели последний раз?

– Послушайте, – возмутилась художница, – вам-то зачем все это знать? Какая разница? Мы с Кустом поссорились, я ушла и… больше его не видела. Никому не посоветую давать ему свои работы на продажу!

– Почему?

– Вас это не касается, – отрезала Миленко, давая понять, что разговор окончен. – Отвезите меня домой.

– Я с ним вчера разговаривал по поводу организации в Киеве художественной галереи, – соврал Егор Иванович. – Вячеслав произвел на меня впечатление серьезного человека.

Ксения презрительно фыркнула:

– В следующий раз, когда будете с ним встречаться, передайте от меня привет этому нахальному пройдохе. Так и скажите!

Шахров понял, что Ксения ничего не знает о смерти Куста.

– Как вкусно! – похвалил Филипп, накладывая в тарелку вторую порцию вареников с творогом.

Ганна расцвела от удовольствия. Вареники сегодня действительно удались.

Она сходила наверх, в детскую, и привела Алешу. Пусть позавтракает с родителями. Но мальчик ни за что не хотел садиться за стол, он капризничал и отказывался от еды. Юля тоже ела без аппетита, и только хозяин оценил стряпню Ганны.

Воскресенье семья Чигоренко традиционно проводила вместе. Филипп проснулся раньше всех, долго лежал, глядя, как по потолку бродят неясные тени. Юля спала или делала вид, что спит. Наверное, она обижена. Ей хотелось любовных ласк, к которым она успела привыкнуть, а Филипп… Он не мог ей объяснить, что происходит. Впервые за время их брака он не чувствовал к Юле ни малейшего влечения. Ему просто хотелось, чтобы она оставила его в покое.

Ночью Филиппу приснилась Ксения. Она улыбалась и показывала ему свою любимую картину, единственную, оставшуюся не проданной. Сиреневая бездна, в которой тонут очертания странных фигур, какие-то лиловые вихри, сплетающиеся потоки мягкого света. И все это – сквозь сплошную пелену осыпающихся цветочных лепестков, мелких, легких, как небесный пух.

– Что это? – спросил Филипп.

– Мое прошлое, – засмеялась Ксения. – Или будущее. Возможно, это отражение моей мечты. Не знаю… А вы все о себе знаете?

Филиппу сам вопрос показался абсурдным. Конечно! Кто же может знать его лучше, чем он сам?! Впрочем, так ли это? Чем больше он проводил времени с художницей Миленко, тем больше убеждался в обратном. Его поступки шли вразрез с его жизненными принципами, собственные чувства казались незнакомыми, а мысли просто взбесились. У Филиппа появились желания, которых он никогда прежде за собой не замечал. Например, забраться на высокую гору, взмахнуть руками и… полететь. Или поваляться на цветочном лугу. Или… Нет, лучше не задумываться. Рационализм и математический ум Филиппа выражали бурный протест всем этим новым проявлениям.

Чигоренко проснулся и не сразу сообразил, где он. Голова Юли на соседней подушке вызвала у него недоумение. Через секунду странное ощущение исчезло, но сердце колотилось так, будто он бегом поднялся на девятый этаж.

«Может ли это быть любовью? – спросил себя Филипп. – Выходит, я полюбил Ксению? А как же Юля? Ведь мне казалось, что мое чувство к ней – на всю жизнь. Я всего себя готов был положить к ее ногам… Что же, я ветреный, легкомысленный человек? Бабник, вздыхающий по каждой юбке? Как раз из той самой породы мужчин, которых я всегда презирал? Мне нужно забыть Ксению. Забыть ее навсегда!»

В следующее мгновение он признался, что поставил перед собой невыполнимую задачу. Забыть Ксению? Когда он засыпает и просыпается с ее образом в сердце? Легче убить себя.

Сон пропал окончательно. Филипп вздохнул и осторожно встал, стараясь не разбудить Юлю. Может быть, она тоже не спала. Но встречаться с ее настороженным, тоскливым взглядом Филиппу не хотелось.

Он наскоро умылся и вышел во двор. Солнечное, тихое утро обещало погожий день. Над клумбой перед домом вились пчелы и бабочки. Сладко пахло цветами, на траве лежала роса.

Ночные мысли показались Филиппу болезненным наваждением. Ксения? Это всего лишь минутное увлечение. Наверное, такое бывает в жизни каждого мужчины, а потом проходит. Он читал романы, видел подобное по телевизору. Ничего особенного. Он слишком разволновался из-за ерунды. Все уляжется, и они с Юлей опять будут счастливы.

Филипп вернулся в дом, где Ганна уже хлопотала на кухне. Он сел в свое любимое кресло и закрыл глаза. Наконец у него есть все, о чем он мечтал: дом, машина, достаток, положение в обществе, хорошая семья. Где же покой? Где ощущение безмятежной, чистой радости?

За завтраком Юля изо всех сил старалась показать, что ничего не случилось. В сущности, так оно и было. Неудача в постели. С кем из супругов такого не происходит? Человек не машина, в конце концов. Да и машины выходят из строя.

Филипп лукавил. Он-то прекрасно понимал, что физиология тут ни при чем. Охлаждение между мужчиной и женщиной – категория скорее духовная, чем физическая. Юля это чувствует: она умная и тонкая, настоящая жена и преданный друг.

Ганна уловила напряжение, витавшее в доме. Она не знала причины, но считала своим долгом разрядить обстановку. Филипп и Юля никогда не ругались; значит, это не ссора. Что-то другое, гораздо более опасное.

– Вы кушайте, кушайте варенички! – уговаривала она. – С маслом или со сметанкой. Если хотите, я вареньица принесу.

– Ты будешь? – спросила Юля.

– Нет, спасибо. Не хочется сладкого.

Ганна промолчала, и только в ее глазах горел настороженный огонек. Не нравилась ей атмосфера в доме с тех пор, как здесь побывала эта… подруга. Ганна еще тогда почуяла неладное. А что сделаешь? Неужели Филипп Алексеевич… Нет! Он не такой. Это все она, змея! Даже имя у нее змеиное – Ксения. Будто не имя, а ядовитое шипение…

– Собирайтесь, поедем на речку, – сказал Филипп, ощущая себя плохим актером на сцене.

Алешка перевернул чашку с горячим чаем и разревелся.