Багряные зори - Иван Логвиненко

— Озорник отвязался! — вскрикнула не на шутку перепуганная тетя Аня.

В панике побросали доярки ведра и все, как одна, выбежали на улицу. Выскочили на улицу и немцы, приехавшие за молоком. Стремглав бросился Володя в комнату, где стояли наполненные до краев бидоны, и быстро вылил в один из них приготовленный раствор.

На улице вопили женщины, что-то недоброе выкрикивали немцы. Долго гонялся растерянный скотник за бугаем, пока, наконец, не ухватил его за протянутое в ноздри кольцо. Ласково погладил по шее, успокоил Озорника и повел его в коровник.

Только теперь доярки и немцы возвратились в помещение.

Через полчаса стадо, пощипывая на ходу траву, нехотя выходило со двора. Мимо него, вспугивая коров, по дороге быстро промчалась машина, груженная бидонами. Немцы торопились. Молоко офицерам необходимо было доставить вовремя, к завтраку, а тут, как нарочно, задержка с бугаем.

Бессонная ночь, проведенная Володей на ферме, давала о себе знать. Устало брел за стадом пастух, глаза его слипались. И когда коровы как ни в чем не бывало вышли на пастбище, он примостился на старом глинище, прячась в затишье от пронизывающего ветра, и задремал… Проснулся, а ноги и спина задеревенели, словно не свои.

Мальчишку порядком знобило. Вылез из глинища. Пошел к стаду, едва переставляя ноги, спотыкаясь.

Не прошел даром сон на сырой земле. Вечером больного Володю дед Михаил отвез на подводе домой.

ГДЕ ДОСТАТЬ ВЗРЫВЧАТКУ!

Пришла поздняя неприветливая осень. Большие стаи ворон низко проносились над землей. В полдень из-за туч едва пробивалось солнце, которое так и не успевало высушить омытые дождями окна. За лесом устраивались на ночлег тяжелые серые тучи.

Надоедливо, день за днем, моросил мелкий холодный дождь. Потонуло село в хлюпкой грязи.

Рано наступила ночь. Мокрый слепой сумрак сразу покрыл хаты, пристанционные здания, железнодорожные насаждения. Тихо. Медленно, с шелестом сеял дождь, и вдоль насыпи время от времени раздавались шаги немецких патрулей.

За семафором в кустах колючего боярышника лежали двое. Тесно прижавшись друг к другу, оба дрожали.

— Вить, а Вить… — прошептал один.

— Чего тебе?

— Почему мы не взяли Ивана с собой?

— Он был с нами в прошлый раз. Тише! Не слышишь — вышел!

— Кто вышел?

— Эшелон из Ракитного.

— Эх, сейчас бы взрывчатку!

— «Взрывчатку, взрывчатку»… Как будто я против? Вот только где ее взять! Четвертый раз эшелон встречаем, оружие есть, патроны есть, а взрывчатки ни грамма.

— Страшно, Витя, — откровенно признался паренек.

— А ты думал, что с гармошкой на гулянку пойдем?

Лежа на влажной земле, ребята уловили далекий, все нарастающий шум приближающегося поезда. А потом различили усталое шипение паровоза и все усиливающийся стук колес.

Едва вышел поезд за семафор, как оба парня подползли поближе к рельсам, вскочили на ноги и бросились к тормозной площадке.

Сердце стучало так, словно било в набат. Ловко уцепился Виктор за поручни, подтянулся, нащупал ногами ступеньку, оттолкнулся и лихо взлетел на площадку. Неудачно схватился Петр за поручень, отбросило его куда-то в сторону, и никак он не мог отыскать ступеньки.

Эшелон быстро набирал скорость. Все тело Петра, точно неживое, отяжелело, болтались ноги, и их затягивало под вагон.

Ловко одной рукой схватил Виктор товарища за воротник, другой — за плечо и, собравшись с силами, вытянул его на площадку. С минуту оба тяжело дышали.

— Лезем на крышу… — прошептал Виктор. — В первом вагоне на тормозной площадке вооруженный немец. В последнем — тоже. Начнем с последнего. Без моего разрешения не стрелять. Действовать будем тихо.

Ползут парни по мокрой, скользкой крыше вагона, держась середины, чтоб не скатиться случайно вниз. А вот и последняя площадка… Донеслось какое-то бормотание, потом мурлыканье, очень похожее на песню. При тусклом свете фонаря отчетливо просматривается сгорбленная фигура немца. Часовой надвинул пилотку на уши, поднял воротник шинели и в такт движению вагона качает головой.

У самых ног его лежит огромная овчарка. Спокойно положив голову на лапы, она дремала.

Виктор достал из кармана двухфунтовую гирю на длинном ремне, сделанном из сыромятной кожи, размахнулся и ударил по голове часового.

Немец упал.

Виктор спрыгнул на площадку и в то же мгновение почувствовал, как его рука попала в пасть. Собака железными челюстями сжимала руку.

Петр сверху свалился прямо на овчарку и обеими руками, как клещами, сдавил ей горло.

Виктор почувствовал, как слабеет хватка овчарки, и, пересиливая боль, резким движением освободил руку. Потом вместе с Петром они схватили собаку за ноги и выбросили на ходу с площадки.

— Больно? — спросил Петр.

Ребята взяли у мертвого часового автомат, электрический фонарик, вытащили из кармана документы, отцепили с кителя железный крест.

— Награду получил не только от фюрера, но и от нас тоже. Лишь с той разницей, что от них железный крест, а от нас — деревянный, — говорит Виктор.

И — снова на крышу. Ползут к первому вагону. А там, на площадке, никого нет. Наверное, немец забрался на паровоз погреться. Оттуда доносились протяжные, жалобные звуки губной гармошки.

Проверили сцепления между вагонами. Эге, голыми руками не оторвешь!

— Прыгай, — прошептал Виктор, — скоро Ольшаницкий блокпост, а там — караул. Пойдем домой.

— А может, добраться до Ольшаницы и прямо к тому пареньку? У него и заночуем.

— К какому?

— К Володе Бучацкому.

— Хороший мальчуган. Аида к нему!

Две тени оторвались от эшелона и растворились в темноте.

Володя рад был приходу товарищей.

— Где вы были? — неторопливо спросил он.

Ничего не утаили парни от него.

— Везет вам, — тяжело вздохнул Володя. — Хорошо бы мне с вами!

— Где там везет, — махнул рукой Петр. — Только часового убили, а сцепления подергали. Эх, взрывчатку бы нам… Вот достанем ее, тогда и тебя возьмем…

ДОМА

Володя лежал на печке и наблюдал сквозь маленькое окошко все, что делается во дворе. Опершись подбородком на кулак, прижимался животом к теплой лежанке. И вдруг заметил: по дорожке кто-то приближается к будке.

— Мама, — крикнул он с печи, — сейчас все новости узнаете! К нам «радио» идет!

— Какое радио? — засуетилась мать.

— Тетка Прасковья.

Прасковью в селе знали все. Оттого, что она часами не умолкала, у нее всегда болело горло.

Она решительно все знала и обо всем везде, рассказывала: когда кто женился, кто кого оставил, кто что купил или продал, кто поссорился, кому и как нагадала цыганка… За глаза тетку Прасковью дразнили ветряной мельницей. Вот и сейчас, не успела она войти в хату и поздороваться, как уже, вытерев кончиком платка губы, застрекотала:

— Ирина нового мужа пригрела, а у кума самогонка не получилась, здорово подгорела… У Настасьи курица петухом запела. Хоть и отрубили ей голову, все равно беды не избежать… Немцы деда Демида собирались расстрелять. Искали в кладовке сало, а нашли старую кожаную фуражку и решили, что раньше он был комиссаром и чекистом. Хорошо, соседи вступились за старика и спасли его от беды… А недавно встретила старосту. Идет улицей, а за ним следом два немца. Как дойдут до двора, немцы присядут возле ворот, а староста — во двор. Достанет из кармана просо, бросит на землю — кур скликает. Сбегутся куры, староста — со двора, а немцы давай по ним стрелять… Пусть только сунутся ко мне, — грозилась тетка, — не испугаюсь, глаза выцарапаю!

Сначала Володя не обращал никакого внимания на разговоры, но потом все-таки стал прислушиваться.

— Была еще нынче на станции… А там переполох. Немцев понаехало, полиции, на вокзал никого не пускают. Знакомый полицай по секрету сказал, что в Мироновке с эшелона сбросили мертвого немца. Поговаривают, будто того немца убили какие-то подпольщики между Ракитным и Карапышами, и это уже не первый случай. Так гадам и надо! — закончила она. — Боком выйдет им мой поросенок!

Поделилась тетка Прасковья новостями, и на душе полегчало. Потом вдруг опомнилась и, прощаясь, пошла к двери.

— Да посидите немного, куда вы так торопитесь, — сказала мать.

— Ой, голубушка, не просите — некогда. Надо еще успеть на Рогозянку к куме сбегать, нужно и ей рассказать.

Володя перевернулся на другой бок. Уже три дня не выходит он на улицу — болеет. Голова горячая, в груди жжет. Мать поила его крепким чаем с липовым цветом, растирала тело самогонкой. Немного отлегло. Но во всем теле по-прежнему чувствует слабость, а когда спустился с печи, едва на ногах устоял.

Новость, которую принесла тетка Прасковья, приятно удивила Володю. Значит, парни еще раз забрались на поезд. Молодцы! Проклятая болезнь! Если бы не она, сейчас бы обязательно подался в Молчановку. Или к Георгию Павличенко зашел бы, но нет уже его в живых. Арестовали его немцы, жестоко пытали, и он, не выдержав издевательств, сошел с ума. Но потом его все же расстреляли. Заодно и всех родственников — как близких, так и дальних. Разыскали их всех до единого.