Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма» - Марк Юрьевич Вуколов

венгров, потребовавших уплатить огромную дань. Этим обусловлено опережающее развитие итальянских коммун. Жители средневекового города были широко заняты в ремесле и торговле, которые создавали доходы через косвенное налогообложение, превышавшие намного средства, собираемые аграрными государствами с земледельческого населения. Доходы Венеции, самого богатого из торгового городов, в XVII веке в несколько раз превышали доходы Австрийской монархии Габсбургов. В торговых городах Италии — в Милане, Флоренции, Болонье, Венеции, Генуе — было разработано контрактное право, созданы независимые суды, развивалось образование, институт кредитования. Экономический взлёт Венеции произошёл благодаря сочетанию этих институциональных новаций со специфическим институтом комменды, при котором более состоятельный купец обеспечивал капитал для закупки товара, а менее состоятельный — доставку и реализацию[127]. Это открывало возможность широкой торговой экспансии и создавало канал для обогащения молодых купцов из не аристократических семей. Рост их влияния привёл к венецианской «демократической» революции 1071 года, когда власть дожа была радикально ограничена и в городе была установлена республика. Благодаря этому Венеция, численность населения которой возросла в несколько раз в IX–XVI веках, основала могущественную империю, достигшей в морском могуществе паритета с Османской империей, у которой она отвоевала Крит и Пелопоннес. Венецией управляла торговая буржуазия, использовавшая капитал для борьбы с экономическими конкурентами: венецианские купцы профинансировали IV Крестовый поход, заставив крестоносцев захватить давнего конкурента Венеции — города Задар в Далмации и вынудив их разорить Константинополь под угрозой немедленной выплаты всей суммы с процентами за «аренду» флота.

Могущество торговых республик зиждилось на возрождении средиземноморской торговли, объёмы которой достигли показателей пикового I в., когда всё Средиземноморье находилось под контролем Римской империи, к XII–XIII векам. Территории Генуэзской и Венецианской республик, совокупно обнимавших Адриатическое, Ионическое и Эгейское моря, а также Чёрное море в период наивысшего могущества, почти полностью соответствовали зоне греческой колонизации. Венецианских купцов считали авантюристами, готовыми на всё ради прибыли, богаче и могущественнее которых нет. Однако «великие географические открытия» и появление новых торговых путей раз навсегда покончили с величием города Святого Марка, превратив его в переходящий приз в руках континентальных «великих держав» — Австрии и Франции.

Европа VI–XIV вв. — отсталая периферия аграрного мира, экспортирующая сырьё — рабов, древесину, меха, серебро — и ввозящая готовые изделия из ведущих стран тогдашнего мира — Китая и Аббасидского халифата. По душевому ВВП Европа к 1000 г. отставала от Китая примерно в 2 раза, по уровню урбанизации — в 3 раза, а по распространению — в 5–7 раз[128]. История Европы вписывается ещё в общемировую канву циклического развития с характерными для него колебаниями «децентрализация-повторная централизация» в пределах матрицы устойчивой аграрной экономики. Великие географические открытия и Промышленная революция решительно вырвали цивилизацию Аристотеля, Сервантеса, Гёте из дрыхлевших.

Колониальная империя модерна

Империи XIX–XX вв. — продукт подъёма Европы, современного экономического роста, создавшего на десятилетия асимметрию финансовых, экономических и военных сил в мире.

Е. Гайдар

Зачинателями нового издания колониальной экспансии, гораздо более масштабной, стали страны Пиренейского полуострова — Португалия и Испания. Колонизация охватила не традиционный регион Средиземноморья, со времён Античности застолбивший за собой значение главной зоны колонизации с удобным для продолжительных морских путешествий изрезанным побережьем и множеством островов, но большинство частей света, породив антагонизм между венецианцами, бенефициарами прежних торговых путей, и португальцами, дерзкими первооткрывателями, не брезговавшими морским разбоем[129].

Причиной колонизации мог быть рост численности населения Европы после эпидемии чумы или ослабление торговых связей между поставлявшей пряности Индией и Европой. Они сообщались при посредничестве арабских и венецианских купцов через территорию Византии, столицу которой в 1453 году взял Мехмед II. Кажется случайностью, что именно Европа, относительно отсталый регион по сравнению с передовым Минским Китаем, запустила первый импульс колонизации. Ещё в 1405–1422, пока Франция и Англия сражались в Столетней войне, пока Испания и Португалия боролись с Гранадским эмиратом, завершая реконкисту, пока Центральную Европу сотрясали Гуситские войны, китайский путешественник Чжэн Хэ осуществил грандиозное плавание. Китайский флот пересёк Южно-Китайское море, прошёл Малаккский пролив, дойдя до Красного моря и Ормузского пролива. Однако за этой выдающейся экспедицией не последовали дальнейшие путешествия и географические открытия — экспедиция так и осталось смелой инициативой «культурного императора» Юнлэ, после смерти которого государи вообще запретили плавания, продолжив политику его предшественник Чжу Юаньчжана, за исключением случаев, связанных с доставкой даров императору в столицу. Минские государи «закрыли» страну в самый неподходящий момент — в момент начала «великих географических открытий».

Почему реакционные государи Европы не приостановили исследование новых земель? Ответ кроется в самой постановке вопроса: на Востоке только от воли государя зависит, будет ли экспедиция или нет. На Востоке единственным вдохновителем и организатором экспедиции является конкретный государь. Цель такого предприятия — прославить имя правителя, продемонстрировав мощь его флотам, и расширить знание об окружающих землях, интересующих просвещённого правителя. Но на смену мудрому и образованному государю приходит невежественный деспот, видящий в исследовательских экспедициях больше угрозу, чем потенциально выгодное предприятие, и исследования прекращаются. Стихия рынка, желание богатых купцов открыть новые торговые пути, сдерживается отсутствием у них ощущения собственной безопасности, необходимый для организации столь масштабных операций. Их интересы никак не представлены на государственном уровне, подчиняясь произволу неограниченного монарха.

На Востоке, в отличие от Запада, нет класса торговцев, обладающих относительной независимостью, основанной на возможности «небюрократического» накопления и сохранения богатства. Огромные доходы от международной торговли и интернациональный характер капитала, движимого имущества купцов, ещё более укрепляет их положение[130]. Европейские государи были слишком слабы, чтобы противостоять интересам усиливающейся буржуазии, которая представлена в парламенте и от которой зависит введение новых налогов, а значит и большая часть доходов, необходимых для содержания регулярной армии. Запрещать им мореплавания или мешать им при посредстве бюрократических препон к тому же невыгодно — из экспедиций можно извлечь значительные финансовые дивиденды, как показали походы Э. Кортеса. В Европе от правителя зависит лишь финансовая помощь и политическая поддержка, но в Европе XV и тем более XVI века испанский и португальский короли не были монополистами — мореплаватель мог выбирать наиболее устраивающие его условия, вступая в «квазиконтрактные» отношения со всеми дворами Старого Света. Европа представляла собой культурно единое, но политически разнородное поле: с одной стороны, это делает возможным быстрое распространение технологий и знаний, с другой, многократно ускоряет это распространение из-за военной конкуренции между одинаково сильными государствами. Генуэзский мореплаватель Христофор Колумб, португальцы Фернан Магеллан и Бартоломео Диаш поступили на испанскую службу, итальянец Америго Веспуччи — на португальскую. Желание обогатиться, природный авантюризм — имманентные человеческие качества, присущие и европейцам, и арабам, и китайцам,