Дефиле озорных толстушек - Елена Логунова

До угла я тащила распевающую Трошкину на руках и еще метров двадцать – до пустой в этот час автобусной остановки – волокла ее в свободном стиле, держа то за плечи, то за талию. Усадив подружку на скамейку под навесом, я позволила ей закончить песню, а потом вместо аплодисментов похлопала певицу по щекам. Мне хотелось привести Алку в чувство, чтобы задать вопрос: каков был второй вариант ее решения моей задачи? Отправляясь разговаривать с Миленой, мы исходили из того, что с мальчиком Сашей в аэропорту была его няня или родственница. Это был вариант А, и он не прошел.

– Трошкина! Ну же, Трошкина!

Я настучала подружку по щекам и добилась того, что она открыла глаза и посмотрела на меня вполне осмысленно. Смысл Алкиного взгляда угадать было нетрудно, в нем явственно читалось: «Ах, оставьте меня, оставьте!»

– Трошкина, скажи мне «бэ», и я оставлю тебя в покое! – пообещала я.

– Думаешь, нужно? – слабым голосом спросила Алка.

Я кивнула. Подружка сложила пальцы электрической вилкой, сунула их в рот, согнулась пополам и в самом деле громко сказала:

– Бэ-э-э!

– А, черт! – выругалась я. – Трошкина, это не то «бэ»!

Но Алку сегодня клинило на коротких звукосочетаниях: под дверью гримерки она самозабвенно мычала, а теперь мучительно блеяла. Я дождалась, пока она перестанет играть в больную овечку, протянула ей носовой платок и вышла из-под козырька, чтобы поймать машину.

Какой-то экипаж свернул к тротуару с подкупающей готовностью, но мне сразу же расхотелось в него садиться. Машина была битком набита поддатыми молодыми людьми, которые ломкими юношескими голосами приветствовали меня ликующими криками: «О ночная бабочка!» и «Лети к нам, светлячок, щас позажигаем!». Зажигать в пьяной детско-юношеской компании мне не хотелось, а сексуально озабоченные мальчики не желали улетать без меня, поэтому пришлось срочно применить военную хитрость. Я достала из сумочки мобильник, приложила его к уху и голосом школьной учительницы с сорокалетним стажем сказала:

– Дежурный? Это капитан Кузнецова. Срочно пришлите патрульку на пересечение Озерной и Чайковского, тут машина с нетрезвым водителем и несовершеннолетними пассажирами. Белая «пятерка», пишите номер…

Белая «пятерка» газанула так, что я не успела бы списать ее номер, даже если бы очень хотела это сделать!

Когда пыль, поднятая исчезнувшей машиной, немного рассеялась, я сделала еще один звонок, на сей раз в службу такси. Через десять минут мы с Трошкиной уже сонно покачивались на заднем сиденье наемного экипажа, а через двадцать – подпирали стенки нашего обшарпанного лифта с каверзными надписями типа «Кто это читает, тот лох конкретный».

На пятом этаже кабина остановилась, чтобы выпустить Алку. Придерживая лифт, я проследила, как подружка вошла в свою квартиру, услышала щелчок нового замка и только после этого поехала на свой седьмой этаж.

– Индюшечка, ты одна? – открыв дверь, удивленно и недоверчиво спросил папуля.

Он даже выглянул на лестницу, проверяя, нет ли там кого-нибудь еще. То ли беспокоился, куда подевалась Трошкина, с которой мы вместе отправились в ночной клуб, то ли не поверил, что я в моем нынешнем состоянии добралась до дому без провожатых.

– Папочка, я не пьяная, просто очень устала! – заявила я.

После чего вломилась в свою комнату, бухнулась на диван и уснула мертвецким сном.

Кто-то – наверное, папуля – заботливо укрыл меня пледом, но во сне я его сбросила, потому что спалось мне беспокойно. Пробудившись, я обнаружила, что перед сном не потрудилась раздеться и безобразно измяла свое красивое платье, а голубой розанчик краденого значка растрепался и стал похож на ромашку после гаданья.

Я и сама чувствовала себя увядшим цветочком. Голова болела, солнечный свет, широким потоком льющийся в комнату через незашторенное окно, раздражал глаза. Я поглядела на часы и выяснила, что спала до полудня. Неплохо мы с Трошкиной погуляли!

– Трошкина! – вспомнив о подружке, я резко села в постели и стряхнула с себя плед. – Вариант Б!

Игнорируя вкусные запахи, доносящиеся из кухни, я забилась в ванную и некоторое время отмокала под контрастным душем. К тому моменту, когда в дверь замолотили кулаками, я уже почти воскресла. Для полного физического комфорта мне не хватало только чашки крепкого кофе и блюдечка с таблетками от головной боли.

– Не стучи! – кривясь, попросила я Зяму, который ломился в ванную с видом грозного викинга, штурмующего укрепленное поселение.

– «Которые тут временные, слазь! Кончилось ваше время!» – начитанный братец кстати процитировал Маяковского, вызвав одобрительный смешок у проплывавшей мимо мамули.

– Спать надо меньше! – огрызнулась я, шлепая босыми ногами по коридору.

– А я и не спал! – ответил Зяма уже из ванной. – Во всяком случае, дома!

– Развратник! – буркнула я.

Братишка старше меня всего на два года. С моей точки зрения, это не настолько большая разница, чтобы шугать меня, как младшенькую! Всю свою сознательную жизнь мы с Зямой выясняем, кто из нас умнее, и единым фронтом выступаем крайне редко, только против внешних врагов. Любящие родители к этим пикировкам привыкли, но не поощряют их.

– Индюша, что ты будешь на завтрак? – спросил папуля, торопясь пресечь очередной внутренний конфликт.

– Кофе, – попросила я. – Черный, крепкий, без сахара.

– А еще что? – спросил папуля, ставя на огонь турочку.

– Еще кофе, – сказала я, вспомнив о Трошкиной, которой никто не приготовит завтрак.

Моя подружка – сирота, папы у нее никогда не было, а непутевая мамочка смоталась в неизвестном направлении, едва Алка пошла в ясли. Трошкину воспитывала бабушка, Раиса Васильевна, но пару лет назад она умерла. С тех пор Алка живет одна, хотя по складу своего характера нуждается в постоянном чутком руководстве. Моя мамуля считает, что Алку нужно выдать замуж, и тогда все в ее жизни наладится. Впрочем, тот же самый рецепт мамуля выдает и мне, однако ни я, ни Трошкина под венец не спешим. Папуля говорит, что у меня слишком большой выбор женихов, а у Алки – слишком маленький. Хотя какой-то белобрысый очкарик, дитя компьютерных джунглей, время от времени появляется под ее дверью. Трошкина пренебрежительно называет его «ухажеришка» и не принимает всерьез. Я, впрочем, не интересовалась, «ухажеришка» – это уменьшительное от слова «ухажер» или Алкин знакомец просто уху жрать любит?

Папуля быстро сварил кофе и налил его в две чашки. Я поставила их на маленький подносик, положила рядом пару булочек и побрела в прихожую, на ходу попросив папулю открыть мне дверь.

Держать поднос с посудой одной рукой было неудобно, поэтому в Алкину дверь я не звонила, а стучала ногой. Получалось громко, но Трошкина не реагировала. Я уже начала беспокоиться, не случилось ли с подружкой снова чего плохого, когда из подкатившего лифта козликом выпрыгнул Василиса Микулишна с рюкзачком за спиной, газетным комом в руке и хитрой улыбкой на ангельском личике. Так и чувствовалось, что пацан предвкушает очередную широкомасштабную пакость.

– Стой! Что в бумажке? – бдительно спросила я.

В прошлом месяце неугомонный Василиса выкопал где-то старую боевую гранату и вот так же, в мятой газетке, принес ее домой. Граната оказалась не взрывоопасной, но шуму все равно было на весь дом – от показательной порки, которую устроили Василисе его несчастные родители.

– Теть Ин, привет! Не стучите, теть Ал во дворе сидит! – мимоходом сообщил мне пацан, ловко увильнув от ответа на неприятный ему вопрос.

– Спасибо. – Я поспешила занять кабинку лифта.

Спустилась на первый этаж и только там спохватилась, что так и не выяснила, какую диверсию затеял Василиса на сей раз. Ладно, общественной безопасности ради загляну в двадцать вторую квартиру, когда буду возвращаться домой. Если, конечно, не забуду.

С подносом в руках я выдвинулась из подъезда и остановилась на крыльце, высматривая во дворе Трошкину. В беседке ее не было, на лавочках тоже, в детскую песочницу я даже не заглянула – Трошкина и в младые годы была не большая любительница лепить куличики.

– Кому хлеб да соль? – поинтересовался, проходя мимо, бодрый старичок Лаптев из девятой квартиры.

Судя по энергичному шевелению дедушкиного носа, пенсионер и сам не отказался бы от кофе с булочкой, но я не стала его угощать. Крепкий черный кофе неподходящий напиток для старика, который и без того страдает бессонницей. В полнолуние неусыпный дедушка Лаптев по полночи слоняется по двору, пугая случайных прохожих и вдохновляя нашу мамулю. Сдается мне, не один бледный призрак списан ею с костлявой фигуры Ивана Давыдовича, загадочно белеющего в ночи допотопными кальсонами с завязками!

– Легкий завтрак для Алки Трошкиной, – ответила я. – Не видали ее?