История магии - Элифас Леви

Разобщение людей явилось первым результатом курса, провозглашенного против нечестивого грешника Хама. Но дети Ханаана несли особенным образом тяжесть проклятия, которое сделало проклятым и все последующее потомство их. Та строгость нравов, которая является защитой семьи, есть также отличительная черта теократической инициации; осквернение нравов, отход от них всегда считается непристойным, оно ведет к беспорядочному образу жизни и детоубийству. Профанация таинств рождения и уничтожения детей были базисом религий древней Палестины, переданным страшным ритуалом Черной Магии; черный бог Индии чудовищный приапический Рудра правил там под именем Беллерофонт. Талмудист и платонист еврей Филон рассказывал истории о культуре этого идола настолько постыдные, что греческому юристу Сельдену они казались невероятными. Он, говорят, имел облик птицы с разинутым ртом и языком в виде гигантского фаллоса; его почитатели обнажались без стыда в присутствии такого видения и подносили ему экскременты в качестве жертвоприношения. Идолы Молоха и Хамоса (Кемота) представлялись убийственными машинами, которые разбивали несчастных младенцев на своих медных грудях и затем уничтожали их своими раскаленными руками. Там же происходили танцы под звуки труб и барабанов, которые заглушали крики жертв; это были танцы несчастных матерей. Кровосмешение и скотоложество стали узаконенной практикой среди этих бесстыдных народов и даже составляли часть их священных ритуалов.

Таковы роковые последствия нарушения всеобщей гармонии; никто не может грешить безнаказанно. Восставая против Бога, человек идет к преступлению против Природы, вопреки самому себе. Идентичные причины всегда влекут одинаковые последствия, и шабаши средневековых колдунов были повторениями праздников Хамоса (Кемота) и Беллерофонта. Против таких преступлений, которые провозглашают вечную смерть, высказывается сама Природа. Почитатели черных богов, апостолы кровосмешения, жрецы публичного распутства, враги семьи и иерархии, анархисты в религии и политике являются врагами Бога и человечества; не изолировать их от мира означает согласиться с тем, что мир будет отравлен. Такова, по меньшей мере, точка зрения инквизиторов, но мы далеки от желания восстановить жестокие преследования средневековья. По мере того, как общество становится все более христианским, оно все сознает, что мы должны излечивать тех, кто болен, а не уничтожать их: криминальные инстинкты, конечно, являются самым устрашающим в умственных расстройствах.

Напомним, что трансцендентальная магия, именуемая Жреческим Искусством или Царским Искусством, в Египте, Греции и Риме имела прямое отношение к возвышению и упадку царей и священников. Всякая философия, которая вступает в спор с культом и его таинствами, враждебна для политических властей, потому, что они, в глазах большинства, теряют в величии, если разобщаются с символами Божественной власти. Любая корона ломается, сталкиваясь с тиарой. Вечная мечта Прометея состоит в том, чтобы похитить огонь с небес и низвергнуть богов. Прометей, освобожденный на Кавказе Гераклом, который символизировал труд, будет вечно влачить свои оковы и цепи, он будет нести бессмертного стервятника на своей зияющей ране, пока не научится поклоняться тому, кто, будучи рожден Царем царей и Богом богов, был предназначен, в свою очередь, к распятию на кресте для обращения всех мятежных духов.

Давая возможность властям строить козни, республиканские установления поколебали принципы духовной иерархии. Задача формирования царей уже не стояла больше перед иерархией и была устранена правом наследования власти, которое предоставляло троны согласно неравным шансам рождения, или же избранием власти народом, что отклоняло возможности религии установить монархию на базе республиканских принципов. Те правительства, которые успешно управляли в греческих и римских государствах, были сформированы таким образом.

Наука, принадлежавшая святилищам, пришла в упадок и умные, отважные люди, которые не были помазаны теми, кто осуществлял посвящения, обратились к другой науке, противоположной науке священников, противопоставляя сомнения или отрицания секретам храма. Чрезмерность смелого воображения быстро привела таких философов к абсурду, но они обвинили Природу в недостатках, свойственных их собственным системам. Гераклит впал в плаксивость. Демокрит спасался бегством в смех, что было довольно глупо для каждого из них. Пиррон закончил верой в ничто, которая ясно открыла ему, что он ничего и не знал. В этот философский хаос Сократ принес действительный свет и доброе чувство, утверждая существование чистой и простой нравственности. Но что может дать Нравственность в отсутствии религии? Абстрактный деизм Сократа был воспринят народом как атеизм. Платон, ученик Сократа, попытался распространить его учение, впоследствии ставшее очень популярным.

Учение Платона сотворило целую эпоху в истории человеческого гения, но оно не было его собственным изобретением, потому что представляя, что нет истины вне религии, он пришел к жрецам Мемфиса, дабы подвергнуться посвящению в их Таинства. Он всегда веровал в знания, заключенные в священных книгах евреев. В Египте, однако, его инициация не могла быть совершенной, ибо жрецы того времени забыли о заимствовании их первобытных иероглифов, как это показывает история того жреца, который провел три дня за расшифровкой священной надписи, найденной в гробнице Алкмены и посвященной Агесилаю, царю Спарты. Корнуфис, ученейший среди иерофантов, пояснял старое собрание изображений и знаков, в конце которого он нашел, что надпись была сделана буквами протея, что является греческим названием Книги Тота, состоящей из перемещаемых иероглифов, употребляемых в вариациях столь бесчисленных, сколь имеется комбинаций знаков, чисел и элементарных фигур. Но Книга Тота, будучи ключом оракулов и оригинальным научным трудом, не требовала бы столь долгих исследований до того, как ее знаки были идентифицированы, если бы Корнуфис был на самом деле сведущ в колдовском искусстве. Другое подтверждение того, что первозданные истины были затемнены в этот период состоит в том, что прорицания излагались в стиле, который более не понимался. После возвращения из Египта, Платон путешествовал с Оиммием к границам Карий, где он встретился с людьми с Делоса, которые просили его растолковать прорицания Апполона. Они возвещали, что для того, чтобы положить конец несчастьям Греции, должен быть удвоен кубический камень. Была сделана соответствующая попытка с камнем, заложенным в храм Апполона; но работа по удвоению всех его сторон привела к многограннику, имеющему двадцать пять граней; чтобы восстановить его кубическую форму они должны были увеличить в двадцать шесть раз исходные размеры камня с помощью последовательного удвоения. Платон отослал обратившихся к нему к математику Евдоксу, сказав, что оракул посоветовал изучать геометрию. То ли он сам не понимал глубины смысла символа, то ли надменно попытался это скрыть от несведущих, приходится лишь догадываться. В действительности же кубический камень и его умножения объясняет все секреты священных чисел, включая тайну вечного движения, скрытую адептами и преследуемую глупцами под названием квадратуры круга. Этой кубической агломерацией двадцати шести кубов вокруг единственного центрального куба оракул показал делосцам не только элементы Геометрии, но и ключ созидательной гармонии, объясняемой взаимодействием форм и чисел. План всех великих аллегорических храмов античности содержит (а) крестообразное повторение фигуры куба; (b) вокруг которого описана окружность, и затем (с) кубический крест, переходящий в шар. Эти соображения, которые более доходчиво изображаются чертежом, дошли до наших дней в масонских инициациях. И они являются совершенным подтверждением имени, прилагаемого совершенным обществом, потому, что они суть также коренные принципы архитектуры и строительной науки.

Делосцы думали ответить на геометрический вопрос, сведя свое умножение к удвоению, но они добились лишь восьмикратного увеличения своего кубического камня. Что до остального, то число их экспериментов может быть сколь угодно продолжено, потому что сама эта история возможно содержит проблему, поставленную перед своими учениками Платоном. Если высказывание оракула должно быть воспринято как действительный факт, мы можем найти в нем еще более глубокий смысл: удвоить кубический камень означает извлечь двойственное из единого, форму из идеи, действие из мысли. Это означает реализовать в мире точность вечной математики, установить политику на базис точных наук, привести в гармонию религиозную догму с философией чисел. Платон был очень красноречив, но менее глубок, чем Пифагор; он надеялся примирить философию логиков с неизменными догмами пророков; он хотел не упростить, но перестроить науку. Его философия была предназначена для того, чтобы в последующем обеспечить приход христианства с теориями, подготовленными заблаговременно и с оживляющими доктринами. Несмотря на то, что он основывал свои теоремы на математике, Платон был скорее поэтом, чем геометром; он достигал гармоничных форм и был преисполнен удивительными гипотезами. Аристотель, который был исключительно вычисляющим гением, говорил обо всем, что только могло обсуждаться в школах; он делал предметом рассмотрения все, чтобы продемонстрировать эволюцию чисел и логику вычислений. Исключая логику платонизма, он старался испытать все и сжать все в своих категориях; он ввел триады в силлогизм и двоичность — в энтимему. Для него цепь бытия становилась соритом (сорит — цепь силлогизмов, в которой опущены некоторые посредствующие посылки). Он сводил все к абстракциям и размышлял обо всем, будучи сам введен в абстракцию и затерянным среди гипотез онтологии. Платон был предназначен для того, чтобы вдохновить отцов церкви, Аристотель, — чтобы быть учителем средневековой схоластики; Бог знает, какие тучи собирались над этой логикой, которая не имела веры ни во что и однако намеревалась объяснить все. В перспективе был второй Вавилон и второе смешение языков казалось не за горами. Бытие есть бытие и бытие есть причина бытия. В начале — Слово и Слово, или Логос, есть логика, сформированная в речи, как говорящем разуме. Слово есть Бог, и Слово есть сам Бог, проявивший себя в разуме. Но это истинная правда, которая превосходит все философии и нечто, во что должно уверовать, под страхом познания ничего и впадения в иррациональные сомнения Пиррона. Как защитники веры, священники остаются полностью на этом основании науки, и мы вынуждены приветствовать их в их достижении Божественного принципа Вечного Слова.