Дом мечты - Люси Монтгомери

— Методисты предлагали нам свою церковь, Корнелия.

— Церковь Долины Сент-Мэри не была бы построена и по сей день, продолжала мисс Корнелия, полностью проигнорировав замечание капитана Джима, если бы мы, женщины, не взяли все в свои руки. Мы сказали, что нам нужна церковь, и если мужчины собираются спорить до второго пришествия, то мы устали быть посмешищем для методистов. Мы провели одно собрание, выбрали комитет и проголосовали. У нас тоже были споры, но, когда мужчины пытались упрекнуть нас, то мы напоминали им об их собственных дебатах. Ведь они два года обсуждали строительство церкви, а теперь за дело взялись мы, женщины. Мы быстро заткнули им рты, можете мне поверить. И через шесть месяцев у нас была церковь. Когда мужчины увидели, что мы решительно взялись за дело, они перестали спорить и драться. А потом они вернулись к работе, когда увидели, что больше им ничего не остается делать. Как это похоже на мужчин! Женщины не могут проповедовать или быть главными, но они могут построить церковь или отыскать для этого деньги.

— В методистской церкви женщина может проповедовать, — сказал капитан Джим.

Мисс Корнелия свирепо посмотрела на него.

— Я никогда не говорила, что у методистов нет здравого смысла. Я говорила, что сомневаюсь, есть ли у них вера.

— Мне кажется, вы всегда за женщин, мисс Корнелия, — сказал Гилберт.

— Я не стремлюсь к этому, можете мне поверить, — презрительно ответила мисс Корнелия. — Я знаю, что значит убирать за мужчинами. В один прекрасный день, когда мужчины осознают, до какого ужасного беспорядка они довели мир, когда они не смогут разобрать весь этот хаос, они будут рады отдать нам свои голоса и переложить на нас все трудности.

Таков их план. Ох, хорошо, что женщины терпеливы, можете мне поверить.

— А как насчет Джоба? — не сдавался капитан Джим.

— Джоб! Это такой редкий человек. Так трудно найти терпеливого мужчину, что, если такой обнаруживается, о нем долго не забывают, — торжественно изрекла мисс Корнелия. — В любом случае добродетель не зависит от имени. В гавани еще не было такого раздражительного мужчины, как Джоб Тейлор.

— Ну, ты знаешь, этому способствовало много обстоятельств. У него было много возможностей для тренировок. Ведь даже ты не можешь сравниться с его женой. Я никогда не забуду, что Вильям Мак-Алистер сказал на ее похоронах: «Нет сомнений, что она была христианкой, но у нее был дьявольский нрав».

— Я допускаю, что она перестаралась, — сказала мисс Корнелия. — Но это не оправдывает слов, сказанных Джобом на похоронах. В день похорон он вернулся домой с кладбища вместе с моим отцом. По дороге он не проронил ни слова, пока они не приблизились к дому. Тогда он глубоко вздохнул и сказал: «Ты можешь мне не верить, Стефан, но это счастливейший день моей жизни!» Как это похоже на мужчин!

— Мне кажется, бедная старая, миссис Джоб действительно сделала его жизнь нелегкой, — заметил капитан Джим.

— Но существует такое понятие, как приличие, не правда ли? Даже если сердце мужчины ликует от радости, что его жена умерла, он не должен объявлять это всему свету. И счастлив был в тот день Джоб или нет, но он не долго проходил во вдовцах, заметьте это. Его вторая жена знала, как обращаться с ним. Первое, что она сделала — заставила его поставить надгробие над могилой первой миссис Джоб. Она и для себя оставила место на табличке надгробного камня. Она сказала, что потом некому будет заставить Джоба поставить монумент на ее могилу.

— Да, кстати, раз мы заговорили о Тейлорах, как поживает миссис Льюис Тейлор? — спросил капитан Джим.

— Ей становится лучше, но она слишком много работает, — ответил Гилберт.

— Ее муж тоже много работает. Он занимается выращиванием дорогих поросят, — сказала мисс Корнелия. — Он и известен-то благодаря своим красивым свиньям. Он намного больше гордится своими поросятами, чем родными детьми. Хотя, по правде сказать, свиньи у него самые хорошие, какие только могут быть. О детях ничего подобного сказать не могу. Он нашел для них мать и морил ее голодом, пока она воспитывала их. Своих свиней он кормит сливками, а детей — плохим молоком.

— Таковы времена, Корнелия. Хотя мне и больно это сделать, но придется согласиться с вами, — сказал капитан Джим. — Что же касается Тейлора, то ваши слова — чистая правда. Когда я вижу его несчастных детей, лишенных всего, что обычно имеют дети, у меня сжимается сердце.

Гилберт вышел на кухню — его звала Энн. Она закрыла дверь и прочитала ему длинную лекцию.

— Гилберт, ты и капитан Джим должны перестать травить мисс Корнелию. Я слышала ваш разговор, и я просто не позволю вам этого делать.

— Энн, мисс Корнелия получает огромное наслаждение. Ты же знаешь, что ей это нравится.

— Это не важно, — Не надо подбивать ее на такое. Обед уже готов, и не позволяй, Гилберт, миссис Речел разрезать гусей. Я знаю, она предложит тебе помощь, потому что считает, что ты не сможешь сделать это как следует. Покажи ей, что ты можешь.

— Я смогу, обязательно. В прошлом месяце я как раз изучал технологию резки, — сказал Гилберт. — Только не разговаривай со мной, когда я буду резать, Энн. Если ты будешь капать мне на мозги, то я окажусь в худшем положении, чем ты в старые времена, когда занималась геометрией.

Гилберт разрезал гусей очень красиво. Даже миссис Речел признала это. И все ели и хвалили. Первый рождественский обед Энн удался на славу, и она светилась от счастья. Веселье длилось долго, а потом гости расселись вокруг камина, и капитан Джим начал рассказывать свои истории, пока солнце не спустилось к самому горизонту и длинные тени от тополей не упали на тропинки, усыпанные снегом.

— Я должен возвратиться на маяк, — произнес наконец капитан Джим. — До заката осталось совсем немного времени. Спасибо за чудесное Рождество, миссис Блайз. Заходите ко мне с мистером Блайзом.

Глава 16

Канун Нового года

После Рождества обитатели Грин-Гейблз уехали. Марилла обещала приехать на месяц весной. Выпало еще больше снега, гавань замерзла, хотя залив был еще открыт. Поля белели от снега. Последний день уходящего года был одним из тех холодных, ослепительных зимних дней, которые покоряют нас своей красотой. Такие дни овладевают всеми нашими чувствами, кроме чувства любви. Небо было чистым и голубым. Куда ни глянь — всюду ослепительно сверкали снежинки. Окоченевшие деревья стояли голыми, не чувствуя при этом стыда. Они выглядели вызывающе красиво. Холмы были покрыты остроконечными шапками льда. Даже тени казались более отчетливыми, застывшими. Все красивое при ярком освещении стало в десять раз красивее, а уродливое — в десять раз уродливее. Не осталось ничего среднего, просто симпатичного. Все стало или очень красивым, или очень уродливым. Не осталось мягких сочетаний или неясностей, мистицизма или неяркого блеска. Единственное, что осталось неизменным, — это пихты. Они по-прежнему стояли в тени, избегая зимнего сияния.

Последний день старого года подходил к концу. Приближался вечер, и яркие дневные краски начинали меркнуть. Все вокруг стало задумчивым. Правильные очертания теней, яркий блеск постепенно исчезали. Белая гавань покрылась серыми и розовыми тонами, а далекие холмы — аметистовыми.

— Как красиво умирает старый год, — сказала Энн. Она, Лесли и Гилберт направлялись к маяку Четырех Ветров. Там они намеревались встретить Новый год. Солнце зашло. Небо на юго-западе покрылось золотистыми отблесками. И стало совсем золотым, когда Венера подошла к своей сестре — Земле на самое близкое расстояние.

— Посмотрите, это тень Венеры, да? — прошептала Энн.

— Я слышала, что тень Венеры можно увидеть только раз в жизни. И в тот год, когда ее увидишь, к тебе придет самая чудесная на свете девушка, сказала Лесли. Слова давались ей с трудом. Наверное, она думала, что даже тень Венеры не изменит ее жизнь в лучшую сторону. Энн улыбнулась. Она-то знала, что обещает ей эта тень.

На маяке они встретили Маршалла Эллиота. Сначала Энн почувствовала негодование на этого длинноволосого, бородатого, эксцентричного мужчину за его вторжение. Но вскоре он доказал законность своих прав на дружбу с теми, кто знает Джозефа. Он был остроумным, образованным, начитанным человеком. А в мастерстве рассказчика он мог соперничать с самим капитаном Джимом. И все были очень рады, когда Маршалл согласился встретить в их компании Новый год.

Еще раньше к капитану Джиму привели его маленького племянника Джо. Он уже уснул, лежа на софе вместе с Фест Мэйтом, который свернулся клубочком в ногах ребенка.

— Посмотрите, какой чудесный маленький мужчина, — сказал капитан Джим. Обожаю смотреть на спящих детей, миссис Блайз. Полагаю, это самое красивое зрелище в мире. Джо очень любит оставаться у меня на ночь. Дома ему приходится спать со своими двумя братьями, а он этого вовсе не любит. «Почему я не могу спать со своим отцом, дядя Джим? — спрашивает он меня. — Ведь в Библии все спят вместе со своими отцами». Джо вообще часто задает мне такие вопросы, на которые даже священник не ответил бы. Он просто засыпает меня своими «почему». «Дядя Джим, а если бы я не был собой, то кем бы я был?» или: «Дядя Джим, а что случится, если Бог умрет?» Он и сегодня задал мне два вопроса, прежде чем уснуть. На этот раз его фантазия пошла гораздо дальше. Он может придумывать самые невероятные истории. За это мать часто запирает его в чулане. Он сидит там и придумывает следующую. И когда мать разрешает ему выйти, история уже готова, и Джо сразу начинает ее рассказывать. Сегодня он заготовил кое-что и для меня. «Дядя Джим, — сказал он с серьезным лицом, — сегодня в Долине со мной произошло опасное приключение». — «Да? И что же с тобой случилось?» спросил я, приготовившись слушать его очередную выдумку. «Сегодня на улице я встретил волка, — начал он. — Огромного волка с большим красным ртом и длиннющими зубами, дядя Джим!» — «Не знал, что у нас в Долине водятся волки», — сказал я. «О, он пришел к нам издалека, — сказала Джо. — Я думаю, он хотел съесть меня». — «Ты испугался?» — спрашиваю я его. «Нет, потому что у меня было большое ружье, — отвечает мне Джо. — Я выстрелил, и он умер. А потом он улетел на небо и покусал там Бога», — сказал он. Я был ошеломлен, миссис Блайз.