Савелий Крамаров. Cын врага народа - Варлен Стронгин

Савелий, попадая в кинозал, искал глазами Наташу, но больше ее там не увидел и очень жалел, что они не оказались рядом на фильме «Тигр Акбар». Такого развития любви и событий, как в этом фильме, Савелий даже не способен был себе представить. Дрессировщик, которого бесподобно играл артист Гарри Пиль, уже немолодой, с морщинистым лбом, но очень душевный и этим напоминавший Савелию дядю Леопольда, влюбился в свою молодую ассистентку, был заботлив и нежен с ней, не замечая, что его лучший артист — тигр Акбар — начал ревновать дрессировщика к девушке и на одном из цирковых представлений смертельно ранил ее. Плакал дрессировщик, выступили слезы на глазах тигра и сидящего в зале Савелия. Ему было жаль всех: и дрессировщика, и ассистентку, и даже тигра, по природной дикости не сумевшего побороть свое чувство. После этого фильма с Савелием произошло чудо — он перестал ревновать Наташу, а она, привыкшая к всеобщему успеху у парней, удивилась, что Савелий даже перестал смотреть на нее, и стала сама поглядывать в его сторону, чем приподняла Савелия в его собственных глазах.

Однажды вечером они с Яшей, которого он ограждал от антисемитских нападок соучеников, толком не понимавших, что плохого сделал им Яша и другие евреи, зашли в кассы Художественного театра. Савелий прочитал афишу, висевшую у окошка администратора, И заметил лежавшие на его столике пропуска в театр. Душа Савелия заметалась в сомнениях, страхе и диком, едва ли не похожем на неуправляемое чувство тигра Акбара желании попасть в театр. Он подошел к администратору и заплетающимся от волнения языком назвал фамилию, увиденную на одном из пропусков. Администратор странно посмотрел на Савелия, но протянул ему заветный пропуск. Они с Яшей забились на последние ряды балкона, хотя им полагались места в партере, во втором ряду, опасливо оглядывались вокруг, пока не начался спектакль и на сцену вышли не привычные экранные, а живые артисты. Играли пьесу Максима Горького «На дне», играли мастерски, насколько мог это понять Савелий, и театр с этого вечера увлек его больше, чем кино. Он стал смелее подходить к окошкам администраторов в других театрах, пока его не выследили в Театре имени Маяковского. Администратор привел его в свою комнату, хотел вызвать милицию, но почему-то передумал и попросил у Савелия домашний телефон, позвонил маме и рассказал ей о случившемся с ее сыном. Савелий испуганно смотрел на администратора, на вошедшего в комнату известного и красивого артиста Названова.

— Первый раз встречаю такого хитреца, — обратился к Савелию артист хорошо поставленным бархатистым и от этого еще более пугающим злоумышленника голосом. — Вас, юноша, чего интересовало, жульничество?

— Не-а, — еле вымолвил Савелий.

Пришла мама и, опустив голову, покорно выслушала назидание администратора, поблагодарила его за то, что он не передал сына милиции.

— Вот это номер! Вот это трюк! — с удивлением заметил маме Названов, когда она уводила Савелия.

Он думал, что мама станет ругать его на чем свет стоит, но она не сказала ему ни слова и вдруг вскинула брови, обращаясь к кому-то неизвестному, глядя в темноту:

— Все-таки мой сын станет артистом!

— Ты чего, мама? — вздрогнул Савелий. — Я больше не буду! Честное слово!

Сава взрослеет

Весна затянулась, и хотя снег успел растаять, от земли веяло холодом, и ветер пронизывал потертую куртку Савелия. Наташа Сиротина закрутила роман с его одноклассником, сыном какого-то начальника, ровесником Савелиями он смирился с этим, понимая, что соперничать с ухажером Наташи он не сможет. Ухажер выглядел совершенно иначе, чем большинство других школьников, на нем ладно сидел костюмчик, о котором Савелий даже не мог мечтать, лицо было рыхловатым, но сытым, за ним после уроков иногда заезжала машина отца, и в школе поговаривали, что этот парень будет обязательно учиться в Институте международных отношений или в Военной академии иностранных языков.

Савелию на перемене однажды удалось поговорить с Наташей, он стал рассказывать ей о том, что видел в Художественном театре, как мощно играл Ноздрева Ливанов и почему-то редко и в маленьких ролях появлялся на сцене известнейший артист кино Кторов, в роли Межуева — зятя Ноздрева, но даже эту крошечную роль, почти без слов, играл впечатляюще, издавая лишь хмыканье и другие звуки, свойственные пьяному или очень слабому человеку, подавленному наступательным характером тестя. «Зять мой — Межуев!» — пробасил Савелий, подражая Ливанову. Потом показал Наташе, как играла Коробочку Зуева, щебетал ее голосом с фальцетом, сгорбившись и сложив на животе руки. «Смешно», — похвалила Наташа Савелия, но сделала это не искренне, а из приличия, разыскивая взглядом своего ухажера.

Но даже равнодушие школьной красавицы мало расстроило Савелия. Приближался день освобождения отца, и мама и он ждали его с нетерпением. Оставалось еще три долгих и томительных месяца, но что они представляли по сравнению с уже прошедшими более чем семью с половиной годами. Савелий видел отца только на фотографии, ждал и по-своему побаивался встречи с ним, с самым родным, более чем дяди и тети, но в то же время незнакомым человеком, хотя они переговаривались между собой в письмах. Отец писал ему, что нужно хорошо учиться, что без знаний в жизни придется туго, о том, что он любит сына и дождется встречи с ним. Мама объяснила Савелию, что письма всех заключенных просматривают и отец не может написать, в каких нечеловеческих условиях он живет, как изматывает его каторжный труд на лесоповале. Такое письмо не пропустят.

— Неужели каторжный? — спросил у мамы Савелий. — Неужели у нас такой бывает? Ведь каторга была только при царе!

Мама ничего на это не сказала Савелию, лишь достала из кармана халатика носовой платок и приложила его к глазам.

— Не плачь, мама, — тревожно попросил Савелий.

— Ладно. Не буду, — взяла себя в руки мама. — Ты понял намек отца?

— Какой?

— Что он дождется встречи с тобою. Значит, сделает все, чтобы выжить. Постарается. Очень. И сдержит свое слово. Он хотя и не был приучен к тяжелому физическому труду, но работал много, иногда засиживался до позднего вечера за письменным столом, готовясь к защитительному выступлению на суде.

— Он помогал людям. За что же его осудили? — сказал Савелий, о чем думал уже раньше и не единожды, но не решался расспросить об этом маму, но сейчас для этого подвернулся удобный случай.

Мама промолчала так выразительно, словно говорила, будто именно за это отца посадили. «Странно, — подумал про себя Савелий, — нам в школе внушают, что люди должны помогать друг другу, а не сажать в тюрьмы и лагеря тех, кто это делает, причем очень старательно. Наверное, отец пострадал за то, что защищал преступников. Ну и что?» Савелий прочитал в юридической книге, что это прямая обязанность адвоката и не имеет значения, какого преступника адвокат защищает, даже для подзащитного убийцы он должен найти смягчающие его участь обстоятельства. «Наверное, отца посадили ошибочно, такое бывает», — продолжил свою мысль Савелий, но вспомнил суровое лицо и нелогичные, злые высказывания преподавателя военного дела, и в душе возникли сомнения, подумалось, что такой несправедливый человек способен оклеветать другого, в отличие от него честного и доброго.