Доктор Кто. Клетка крови - Джеймс Госс

Как он там сказал? «Дайте мне рычаг побольше, и я переверну планету?» Так вот оно что. Вот чем я был для него. Рычагом, потянув который 428-й совершил свое последнее чудовищное кровопролитие. Меня обвели вокруг пальца, использовали, но я действовал из лучших побуждений. Я стал его последней жертвой.

В моих обвинениях нашлось место и для Оракула, и для Родины, и для Бентли, но корнем всего зла был, безусловно, Доктор. Я мог бы отдать что угодно за возможность снова его увидеть.

Документ получился довольно жалкий. Перечитав его, я проникся отвращением к самому себе. Такое мог написать лишь трус. Лишь человек, не способный отвечать за свои ошибки.

Я прочитал его снова, и на этот раз мне даже показалось, что вышло не так уж плохо.

Но факт оставался фактом – единственный человек, который мог мне помочь, не мог мне помочь. Потому что Доктор… потому что 428-й был мертв.

Дверь моей камеры распахнулась.

На пороге стоял Доктор.

– О, – сказал я.

К собственному изумлению, я разрыдался.

– Обычно хватает простого «привет», – Доктор, похоже, был смущен.

Я не мог выдавить ни слова и только что-то несвязно бормотал. Но у Доктора не было на это времени.

– Послушайте, Управитель, – сказал он, – я вызволяю вас из вашей собственной тюрьмы. Если хотите вдоволь насладиться иронией – следуйте за мной.

– Куда? – спросил я.

– Туда, где вас будут искать в последнюю очередь, – улыбнулся 428-й. – В мою прежнюю камеру.

Позднее я узнал, что мы сумели туда добраться только потому, что большая часть камер видеонаблюдения из-за каскадного отказа не работала. Система на последнем издыхании поддерживала жизнеобеспечение и силу тяжести на уровне. Даже большинство Караульных не двигались с места. Их постовые узлы все еще работали, но из-за недостатка мощности не могли выпустить Караульных наружу.

Из-за этого присматривать за оставшимися заключенными приходилось стражам-людям, которые сбились с ног, пытаясь починить систему.

В общем, дела шли плохо. Я мысленно делал себе пометки о неполадках, чтобы было в чем обвинить Бентли.

– Да тут сейчас хоть воруй, хоть убивай, никто и не заметит, – сказал я.

– По-моему, в тюрьме такое вслух лучше не говорить, – ответил 428-й, открывая дверь своей камеры изящной отмычкой.

– Где вы это достали? – спросил я.

428-й пожал плечами.

– Вы сами разрешили мне брать из мастерской что угодно. Вот я и взял. Не терял времени даром.

– Сколько… сколько дней меня держали под стражей?

– Да где-то часа четыре, – сказал 428-й. Захлопнув дверь камеры, он жестом пригласил меня сесть на койку и плюхнулся рядом.

Я слегка вздрогнул. Боялся ли я его? Презирал? Или же, несмотря ни на что, я был безумно рад его видеть?

– Итак, – сказал 428-й. – Давайте начнем с приятной новости. Я, конечно же, имею в виду мое чудесное спасение.

– Вы все спланировали?

– Нет. Ну, не совсем. Но если Клара спросит, скажите, что да. Я просто быстро соображаю. Особенно на бегу. Физическая нагрузка обостряет ум. Видите ли, спускаясь в тот тоннель, я понимал, что, по сути, лезу в вытяжной воздуховод движка Бакстера. Он ведь должен куда-то выходить, так? Далее, если помните, я взял с собой паяльную лампу. Расплавил с ее помощью фиксаторы и оставил включенной.

– И устроили тем самым небольшой пожар, задымив все кругом? Не самый умный шаг.

– Вы думаете? – 428-й вскинул бровь. – Наоборот. Лампа была мощная, а я отрегулировал режим так, чтобы все горючие материалы поблизости тлели и дымились, но не горели. Мне нужен был дым.

– Зачем?

– Чтобы запустить пожарную тревогу. Помните, она сработала? Бентли как-то говорила – есть обычная пожарная тревога, а есть тревога очага возгорания, через тридцать секунд после которой помещение герметизируется и из него отводится воздух. Я запустил тревогу очага возгорания и кое-что посчитал в уме – если я вместе с этим воздухом успею переместиться на достаточное расстояние, движок Бакстера меня не сварит и не поджарит.

– Мда.

– Здорово, правда?

– Но тогда вы бы сейчас дрейфовали в космосе!

– Пожалуй. Но астероид окружен воздушным пузырем. Он невелик, конечно, но для подстраховки вполне хватило. К тому же я успел прихватить с собой паяльную лампу.

– Серьезно?

– Ну хорошо, да, признаю, я оказался в космосе, дрейфуя в невесомости с кучей инструментов в руках и с этой дурацкой антигравитационной тележкой – которая, оказывается, не такая уж дурацкая, если ты дрейфуешь в космосе. Поскольку инструменты – вещь полезная, я набил ими тележку, а с обратной ее стороны приделал паяльную лампу, которую настроил на… 11. И вернулся в тюрьму.

– Что?

– Дверь погрузочной площадки Седьмого уровня. Слабое место, запишите это себе где-нибудь. Я долетел до нее на тележке, а затем использовал лампу.

– Позвольте перебить – хотите сказать, вы проникли в мою тюрьму на летающей тележке?

428-й улыбнулся.

– А что такого? Я сбегал отсюда много раз с помощью одной только ложки.

Я ударил его.

Он, похоже, удивился.

– Это было… крайне неблагодарно с вашей стороны.

– Многие погибли, – сказал я.

– Да… – 428-й посмотрел на меня. – К слову, вам это не кажется странным? Что Оборонная Станция вот так взяла и выстрелила?

– Ну, немного. Но…

– Она действовала не по назначению.

– Да.

– И Оракул этого не предвидел. Забавно, правда?

– Нет, не забавно. Совершенно не забавно. Нельзя вести себя так, будто весь мир вокруг – одна сплошная злая шутка. Вы…

– А что предлагаете делать? – 428-й устало потер подбородок. – Не думаю, что у вас все еще есть право указывать мне, как себя вести, Управитель. Вы утратили власть над Тюрьмой. Пора это признать. Оборонная Станция ясно дала понять, что игры кончились.

– В каком смысле?

428-й покачал головой.

– Скоро узнаете. Боюсь, вам придется узнать. Но давайте сейчас ненадолго отвлечемся от мыслей о детях, на время отложим уничтожение Седьмого уровня в сторону, хорошо?

– Почему?

– Потому что иначе вы не сможете мыслить здраво. Не знаю, как вы, а я ни о чем другом думать не могу, и это мешает.

– Да, – я тоже не мог. Ни на секунду. И никогда не смогу.

428-й коснулся пальцем моего лба, и в голове прояснилось.

– Вот и хорошо, – сказал 428-й. – Итак, давайте выясним, что же все-таки здесь происходит. Думаю, это поможет вам понять, почему Оборонная Станция уничтожила Седьмой уровень.

Казалось, в Тюрьме не осталось ни души.

– Странно, – сказал я. – Где-то тут должно быть еще около сотни заключенных.

428-й кивнул.

– Нужно их найти. Лафкардио еще здесь?

– Да, но он со мной не разговаривает.

– Ничего, – 428-й улыбнулся. – Со мной поговорит.

Старик куда-то нес ветхие книги.

– Заключенные бросили их, когда бежали, – пробормотал он, не столько обращаясь к нам, сколько разговаривая сам с собой. – За ними нужно присмотреть. Я решил их собрать и отнести в библиотеку. Начать сначала.

«Но ведь Тюрьме конец», – хотел сказать я, но не стал. И вместо этого ответил:

– Хорошо.

Я заметил, что Лафкардио не смотрит на меня. На Доктора он тоже почти не смотрел, да и вообще мало что замечал вокруг.

– Кто еще остался? – спросил его 428-й.

Лафкардио повернулся к нему, с трудом сфокусировал взгляд и радостно улыбнулся.

– Очень, очень рад тебя видеть, – он принялся восторженно трясти руку 428-го.

Наконец разомкнув рукопожатие, 428-й взял у Лафкардио книгу и пролистал ее.

– «Севильский цирюльник»? И впрямь забавно, каким произведениям удается пережить столетия, правда?

Лафкардио серьезно кивнул.

– Было время, меньше тысячелетия назад, когда еще было можно прочитать любую важную книгу и большинство обычных. Цитировать их, обсуждать. Ну а теперь… – он засмеялся. – Это невозможно. Просто никак. Вот что мне нравилось здесь – книги. Просто дар свыше. Но как же их было мало… Казалось, у знания есть границы. У нас было не больше пяти тысяч книг, это примерно полдюжины на каждого. Для человека читающего – совсем немного. Впервые в жизни я обнаружил, что у меня есть что-то общее с людьми из Южных Миров. Скажи мне кто-нибудь об этом пару лет назад, я бы только посмеялся. Но оказывается, из какой колонии ты бы ни был родом, все равно согласишься, что «Ни пенсом больше, ни пенсом меньше» – лучшее произведение Джеффри Арчера, – он улыбнулся нам обоим. – А классика! И не поверишь даже, кто втайне читает по ночам «Тысячу и одну ночь» и мечтает улететь на ковре-самолете.

– А я как-то летал на ковре, – сказал 428-й, похоже, всерьез. – Но в нем были блохи, и он как-то подозрительно провисал.

Лафкардио терпеливо улыбнулся.

– Ну да, конечно, летал. У нас раньше был экземпляр книги «Феникс и волшебный ковер», – он внезапно помрачнел. – Но теперь его нет.

Мы медленно шли по коридорам туда, где раньше находилась библиотека. Тюрьма хоть и опустела, но не была безмолвна – хлопали незримые двери, металлические переходы тикали, будто часы. Становилось жарко. Слишком жарко.