Комендантский час - Владимир Николаевич Конюхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какая трогательность, — пропел Лёвка. — Я бы на месте Паши разрыдался, а на месте Лёхи весь барыш сдал в фонд милосердия.
— Ко мне и надо в первую очередь обращаться, — отрывисто бросил Лёха. — Все теперь мое.
— Зачем тебе чужие фотографии? — удивился Николай Тихонович.
— Мое дело. Захочу — отдам. Или продам.
— Сколько просишь?
— С учетом инфляции всего одну тыщу.
— Соглашайся, — вмешался Лёвка. — Завтра в связи с подорожанием он и три заломит.
— На всё моя воля. Захочу — аукцион устрою. Захочу — смету эту халупу бульдозером.
— Что значит смету?
— А то, — показал кулаки Лёха. — Меня теперь законы не преследуют, а охраняют.
Лёвка демонстративно скрестил руки на груди.
— Надеюсь, это не заставит пустить в ход ваши фруктовые кулачки.
Пашка снова закатился.
— Лёх! Сами ж напрашиваются. Угости этих лохов яблочком и грушей.
— Нет, Паша, — отбросил всякую дипломатичность Николай Тихонович. — Ты прекрасно знаешь, что загнал материнский кров в обход закона. Разрешения её не спрашивал, и в сельсовете кого надо объегорил. Ты не то что законы, все нормы порядочности преступил.
Пашка, немного поразмыслив, стремительно вскочил.
— О порядочности заблеял. Твой папашка, кугут засратый, порядочным был, когда разбивал чужую семью? Напакостил — и в город подался. — Глаза его побелели, как у отца, когда того накрывал гнев. — Жалко тебе не мой дом, а отцово поместье, в какое он влез, когда отсюда людей выгнали. А потом благородного из себя корчил…
Карпин не знал, чем возразить. Благо, выручил Лёха, обложивший всех матом.
— Сядь! — приказал он Пашке, и тот послушно плюхнулся на кровать.
— Кажется, пронесло, — не терял самообладания Гурьев. — Раз в этом акте не побили, то уж в последнем тем более не тронут.
— Кому вы нужны, лохи позорные, — огрызнулся Пашка.
Сычев, не без важности пройдясь, остановился нос к носу с Карпиным. Подчеркнуто медленно вытащил чековую книжку, взмахнул ею.
— Вот где у меня законы, справедливость и долг. Их нет и не будет. Есть только деньги, деньги и деньги. — Сделал движение, как бы объединяющее Карпина с Пашкой. — А вы во глубину истории полезли, вспомнили совесть и своих предков. Что вы делите, ребята?
— Ты с ног на голову не ставь, — перебил Николай Тихонович.
— Вот я и говорю, — упрямо гнул свое Сычев. — Смотрите на вещи реально. А то вы уже старые снимки к антиквариату приравниваете. Тебе фото отдай, другому — бабушкино прясло. А должен быть раз и навсегда заведенный порядок: это мое, а это твое. И без всяких там слюней.
— Демагог, — отрубил Карпин.
Лёха, убрав чековую книжку, закончил почти покровительственно:
— Короче, славному отряду интеллигенции советую запомнить: каждый должен знать свое стойло.
Гурьев поначалу тихо, затем во всю мочь расхохотался.
— Ай да раковод! На славу потешил. Неисчерпаема наша земля болтунами.
— Прежде всего она неисчерпаема расторопными людьми… Возьмем, к примеру, Пашу. Он человек широких интересов и многогранных наклонностей. А по сухим канцелярским документам чаще проходил как лицо без определенных занятий. А кто знает, какое занятие предопределено ему свыше. О моей профессии и вовсе говорить стыдно. Чем больше я набирался опыта, тем меньшую должность занимал. А идеи, ого какие, в голове кружились. Справедливо это? — обдал Сычев терпеливых слушателей крепким перегаром. — В эпоху гласности и демократии всё становится на свои места. У меня дело с гарантированным успехом, а Паша — комендант, смотритель заведения, что откроется в этой избушке. Не удивляйтесь, свободные нравы достигли и наших степей. Обстановку оставим, какая есть. Еще у населения чего экзотического на водку выменяем. С района по сигналу нагрянут, вы, мол, бордель тут развели? А мы выписочку из сельсовета: так, мол, и так, народный музей славного хутора Кастырки на общественных началах. Какова перспектива, а-а?
— Знаешь, кто ты? — готов был вцепиться в Сычева Николай Тихонович. — Еще и гласностью, мерзавец, козыряет.
Гурьев успокаивающе положил руку на его плечо.
— Планы настолько заманчивы, что жутко хочется нарушить их.
— Нет уж, — серо-стальные глаза Сычева обрели беспощадную решимость. — В бараний рог всех скрутим, а своего добьемся.
— А я тебе обещаю, — надрывался Карпин, — с этой земли ты уберешься.
— Предупреждаю, встанете на пути…
— И что тогда?
— Нам, возможно, и перегадите, но вам обойдется дороже.
— Лёха, считай до трех, — вскинул голову примолкнувший было Пашка.
Сычев принял боксерскую стойку.
— Прошу выметаться. И живее. При счете три могут быть неприятности.
Лёвка первым начал отступать, сохраняя достоинство.
— Это называется: не хотите ли отведать раковых шеек? Тронуты вашим вниманием, но обойдемся.
— Лохи позорные! — прокричал свое обычное Пашка. И в крике его послышалась скрытая и отчаянная тоска.
5
Обратно друзья шли, не разговаривая, переживая случившееся про себя.
— Последнее слово осталось за нами, — пытался подсластить горькое впечатление от встречи Гурьев.
— Ерунда! — никак не мог остыть Николай Тихонович. — Они нам условия диктовали, а мы, шуты гороховые, их оспаривали.
Ничего обнадеживающего не ждали они и от Гриценко, вернувшегося из Совета. Василий Данилович выпытал, что с домом Пашки все оформлено тихо и без проволочек. Но документы в отсутствие председателя секретарь показывать отказалась.
— Что и требовалось доказать, — подытожил Лёвка. — Состав и мотивы известны, начинаем действовать по своей программе.
— И что в её первом пункте? — воспрянул Карпин.
— То же, что и в последнем: вовремя дать дёру.
— Блестяще. Ты поистине стратег районного масштаба… Хотя в какой программе нет изъянов.
Гриценко молча наблюдал за сборами друзей. И только когда они садились в машину, с тревогой спросил:
— Что с народом происходит? — Даже в разруху таким злым и бессердечным, как ныне, при достатке, он не был. Вы люди особые, книги пишете. И я спрашиваю вас…
Карпин промолчал, а Лёвка, побаиваясь за строптивый характер Поросенка, рванул с места.
— Когда крестьян выселял, не считал себя бессердечным? — возмутился Николай Тихонович. — Воистину в своем глазу…
В доме тети Насти он собирался побыть не более минуты — черкнуть приличия ради пару слов. Но Лёвка тоже увязался за ним, подначивая приятеля, что горит желанием посмотреть, где прошли юные годы здравствующего классика.
Карпин сразу заметил, что в хате кто-то побывал. Вначале он подумал, что пришла хозяйка. Но по тому, как все было раскидано, поверил в самое худшее.
— Устроили обыск, когда мы были у Гриценко, — предположил Лёвка.
— И не пытались замести следы.
— На это и было всё рассчитано.
Николай Тихонович полушутя-полусерьезно заглянул под кровать.
— Бомбу не могли подложить?
В расстройстве он кое-как навел порядок, так