Пашкины колокола - Арсений Рутько

- Может, их и не погонят в этакую непогоду? - предположил Гдалька, поеживаясь в заношенном до дыр пиджачке.

Пашка сердито покосился на товарища.

- Дурной ты, Голыш, что ли? Как раз в такую ночь, под грозой и ливнем, вернее всего, и погонят! Считаешь, одни мы про нынешнюю отправку знаем? Вот поглядишь, какая прорва народа нахлынет сюда, никакая гроза не помеха. Властям лишний шум не по нутру!

Пашка оказался прав. Как только на город легла ночь и почти вплотную приблизилась гроза - вот-вот хлынет ливнем, - в казарменном дворе вспыхнули синевато-фиолетовые газовые фонари, затрубили трубы, забила дробь барабанов. Из кирпичных казарм, подгоняемые окриками, выбегали солдаты. Распахнулись ворота конюшен, выводили лошадей...

- Ну, айда, ребята! - скомандовал Пашка.

Самому ему еще было нужно слетать домой, забрать листовки. По совести говоря, у него кошки изрядно скребли душу. Вдруг Танька все-таки что-то углядела днем? Хоть и пообещала: "Не бойся, не скажу!" - ну да разве торгашескому отродью можно верить? Обманет, продаст задарма. А улыбаться будет по-прежнему.

Угнетало Пашку и другое: дома-то ведь тоже придется врать, чтобы мамка не догадалась, не учуяла правды. Совсем ни к чему ей новая кровоточина в сердце. Полуглухая и полуслепая от нежданного горя, она вряд ли прислушивается к разговорам на фабрике. Но Пашку обязательно спросит об отправке: кому и знать, если не ему? Ну, и кинется на вокзал, захочет последний раз обнять сына. А ее и близко не пустят! Как такое перенесет? Вот о чем думал Пашка, пока бежал под начинающимся дождем.

Дома ужинали. Хмурый, насупившийся Андреич без всякой охоты доедал похлебку. С первого взгляда Пашка понял, что отец все знает, но матери, похоже, не сказал. И правда, Андреич встретил сына строгим, предупреждающим взглядом.

- Слышно, не нынче, а завтра отправлять станут? - громко спросил он, пока мать наливала Пашке у припечки миску похлебки. - Так, что ли? - И сам же утвердительно кивнул.

- Ага, батя! - поддакнул Пашка, боясь смотреть в лицо матери. Пока, батя, их на плацу взад-вперед с винтовками гоняют. Соломенных немцев штыками пропарывать унтера обучают!

- О, боже мой! - перекрестилась мать. - Вовсе осатанели люди! Будто не человеки, а звери-волки, до чужой крови охочие! Да как ты, господи, терпишь? Иль напрочь отказался от нас: живите, мол, грешники, как хотите, ежели святые законы блюсти не желаете! Ой, сколько же горя горького земля-страдалица приняла! И сколько ей еще придется принять!..

Кончили ужин. Едва освещала подвал трехлинейная лампа.

- Вот и последки керосина выгорают, - ни к кому не обращаясь, сказала мать. - Утром остатки выцедила. Стало быть, как в деревне в крепостную старину, при лучине жить придется.

- Ма! - вскинулся Пашка, отодвигая пустую миску и вытирая рукавом губы.

- Чего, сынонька?

- Похлебка до чего вкусная! Спасибо!.. Лопушку у тебя ничего не наберется, а? Хоть косточек? Жадюги Ерши вовсе перестали его кормить! Слышь, как скулит? Видно, нынче пораньше с цепи спустили, воров по ненастью сильнее опасаются.

Мать наклонилась над помойным ведром.

- Мослы лошадиные... Ноги конские у живодерки в воскресенье покупала. Их даже Лопуху твоему не угрызть - чистый камень! Еще головы селедочьи с Андрюшиных проводов. Супчику могу вылить остатки.

- Он всему рад, мам! - подхватил Пашка. - Давай, чего есть. Ух, как я этих жадин ненавижу!

- Ты попридержи сердце, Пашенька! - отозвалась с осуждением мать. Бог не прощает зла.

- Нам, выходит, твой боженька не прощает, а Ершиновым да Хорьковым все дозволено, все можно?

- Ох, сынонька, сынонька! - вздохнула мать. - И в твои малые годы поднабрался ты злой мудрости!

Отец погрозил Пашке пальцем, и мальчишка сдержал резкое слово. Молча взял у матери Лопухову миску, откинул крюк двери во двор.

Нащупав ногой в темноте ступеньки, прислушался. Спрашивал себя: "Сказала? Не сказала? Вдруг сейчас выйду, а он меня тут и караулит, Семен Ершинов? Если и сарай по девчоночьему доносу обыскали, нашли листовки? Тогда что?"

Оглушая, обрушился на землю гром неслыханной силы - ударило где-то совсем близко. Ослепительно полыхнуло светом молнии, и словно из огромной опрокинутой в небесах бочки хлынул дождь.

Нет, под таким ливнем Ершинов ждать не станет! Пашка одним прыжком перескочил пяток ступенек и оказался под навесом, по которому яростно колотили тугие дождевые струи. Жестяно звенела в водосточных трубах вода. Молнии, одна ярче другой, рассекали на части багрово-черное полотнище неба, били то в пожарную каланчу на Серпуховке, то в кресты недалекого монастыря.

Лопуха во дворе не оказалось, ливень загнал пса в конуру. Съежившись, Пашка пробежал вдоль забора к будке, негромко свистнул. Лопух отозвался радостным визгом. Не дожидаясь, пока пес выберется из конуры, Пашка сунул туда миску. Лопух успел благодарно лизнуть руку мальчишки и с жадностью принялся лакать похлебку.

А Пашка, прижавшись к стене напротив дома, смотрел на освещенные окна второго этажа и в одном из них видел неподвижную тень девичьей фигуры. Она, Танька! Ишь до чего хитрая! Значит, правильно догадался Арбуз: что-то углядела, иначе чего бы ей сейчас караулить?!

За минуту он промок до последней нитки, хоть выжимай! Дождь хлестал голову, лицо, струи стекали под рубахой по плечам и спине. Но ведь надо выручать листовки... Если они еще там!

Очередная молния раздробила небо на синевато-огненные изломанные куски. В мгновенной вспышке света Пашка отчетливо увидел, как Танькина рука протянулась к створке окна. Звона стекла он не слышал, видел лишь темный силуэт, склонившийся над подоконником.

Пашка притаился у конуры, ждал... И ждал долго.

Но вот раскаты грома покатились куда-то к заставе, к дальним окраинам. Жесть крыши еще повторяла громыхание удаляющегося грома, когда Пашка сквозь шум ливня услышал голос Таньки:

- Да что вы, папаня?! В горнице-то духота нестерпимая, прямо дышать нечем! А грозы я ни капельки не боюсь!.. Вам самим, папаня, ежели не желательна свежесть, подите да лягте. Мамаша постель с полчаса как постелила, все подушки ровно пух взбила. И голову под них от грозы запрятала.

- Выходит, в меня пошла, дочуня? - хохотнул в глубине дома довольный ершиновский басок. - Ишь ни молоньи, ни громы тебе не страшные! Молодец, дочуня!

- Уж ка-а-кая есть! - протянула Танька. - Шли бы вы, папаня, спать, право! Сами же говорили: завтра с утра товар привезут.

- И то! За день-то намаешься, аж сил нету!

И снова в окне осталась одна девичья тень. "Значит, не продала! - с облегчением вздохнул Пашка. - И за то спасибо. Выходит, и листовки в сохранности".

Переждав минуту-две, оторвался от забора и пошел к дровяному сараю. Но вдруг сверкнула молния, осветила двор. Сверху послышался шепот:

- Пашка!

Он косо, через плечо, глянул вверх.

- Ну?

- Опять, стало быть, лопоухого лентяя кормишь, да? Ишь он от грозы-дождичка как упрятался! Нажрался! Будет всю ночь напролет дрыхнуть, тащи прямо из-под носу что хочешь! Ворье да грабители по всей Москве артелями шастают!

- Да что ты, Татьянка?! - возразил Пашка. - Кто в такую непогоду воровать сунется?! А если насчет Лопуха... Так мне ему и дать-то нечего, сами с голода скоро пухнуть станем... От дождя нес спрятался. Мне мать велела дровишек принести, сырость в подвале, как в помойной ямине...

- Хи-хи-хи-хи! - негромко, чтобы не услышал отец, засмеялась Танька. - Дровишек! Скажешь тоже! Врать-то не выучился! Утром позавчера ваш Андрейка мало, что ли, дров наколол да натаскал под навес? За два часа до свету принялся колуном бухать. Папаня ему в окошко приказывали: прекрати, мол, безобразить, спать всю ночь не даете! То песни в полный голос, то вот дрова понадобились!

- А Андрей чего? - с интересом спросил Пашка от сарая, снимая дверную защелку.

- Грубиян неотесанный твой Андрей, вот что! - ответила "принцесса". - Только и рявкнул в ответ: "Подите вы все к дьяволу! Ни жить, ни дела делать спокойно не даете!" Ну, папаня окошки и заперли наглухо: разве с таким шалым поговоришь?.. Ой, Пашка, выгонят вас папаня отсюда!

- Тебе-то что? - хмуро спросил Пашка из темноты. - Жалеть, что ли, станешь?

- А вдруг?! Хи-хи-хи-хи! - донеслось сверху.

- Пусть твой папаня злостью своей подавится! - крикнул Пашка из сарая. - Не имеет он права, потому что Андрюха на царской действительной службе! Указ на то был!

- Какие вы все грубые! - грустно сказала Танька. - Что ты, что твой красавчик-брат... Никакого благородного обращения не понимаете!..

Не ответив, Пашка ощупью нашел спрятанные за поленницей листовки. Целы! Слава богу, целы! Если бы что с ними стряслось - как в глаза Шиповнику тогда смотреть?!

Он слышал, что окно на втором этаже со звоном захлопнулось, и даже не стал набирать охапку дров. Ни к чему! Засунул поглубже под рубашку пачку листовок, затянул потуже ремень и вернулся в подвал.

Мать мыла у стола миски и ложки. Отец, устало кряхтя, стаскивал сапоги с разбухших ног, отекших за двенадцатичасовую смену.