Пашкины колокола - Арсений Рутько

Когда ворота распахивались, оттуда выезжали крытые брезентом двуколки и фургоны. В такие минуты, очнувшись от ленивой дремы, постовые вскидывали на изготовку винтовки и, надсадно крича, отгоняли от ворот мальчишек, пристроившихся не к месту играть в свои козны-бабки. Военный груз! Глазеть на него заводской голытьбе не положено.

Но Пашка не зря слыл признанным вожаком окраинной ребятни. Оставив дружков у ворот, сажень за саженью, аршин за аршином обследовал снаружи забор, ограждавший казармы, отыскивая между плотно приструганными досками хотя бы узкую щель.

И нашел!

Нет, позади казарм доски были подогнаны одна к другой так же старательно, как и везде, но в одной из них Пашка заметил сквозной глазок, дырку от высохшего и выпавшего сучка.

Дырочка размером с двугривенный светилась невысоко над окружавшей забор канавой, в венчике пожелтелых осенних трав. Чтобы заглянуть в нее, Пашке пришлось опуститься на колени.

Он с жадностью приник к окошечку в незнакомый мир.

Дощатое, недавно побеленное строение виднелось справа, а слева краснел угол кирпичной стены. Постой, погляди, Пашка, да ведь, похоже, здесь и должен быть тот самый барак, куда загнали Андрея? Ну да! Вон и ворота напротив видны! Повезло!

По резкому, щекочущему запаху легко угадывалось назначение строения справа, тем более что к нему то и дело поспешно подбегали солдаты.

- Дяденька!.. А, дяденька! - окликал Пашка тех, кто с виду казался попроще.

Ему пришлось не раз повторить свой призыв, прежде чем его услышали.

То оказался совсем молоденький солдатик с ошалелым, испуганным лицом. Выйдя из уборной, оглянулся на Пашкин голос и остановился, не понимая, кто и откуда зовет. Кругом ни души.

Пашка высунул в дырочку прутик, помахал им.

- Дяденька солдат! Я тут! Подойди, ради бога!

Опасливо косясь, нет ли поблизости начальства, готовый вот-вот броситься наутек, паренек подкрался к забору. Нос и лоб у него блестели каплями пота.

- Кто там? - спросил хрипло, с трудом переводя дыхание. - Чего надо?

- Дяденька, - зашептал Пашка, прижимаясь к пахнущей смолой дырочке. - Тут замоскворецких пригнали! Мне бы Андреева Андрея, который с Михельсона, кликнуть, а? Он аккурат в этой казарме. Пусть бы вышел, словно по нужде. Скажи, будь добрый, а? Он и табачком и хлебцем поделится! Вот помереть на месте, поделится...

- Нам табашное зелье ненужное! - строго насупился парнишка. - Мы к нему не приучены!

- Ну, хлебушек! У братки цельная буханка ситного, по двадцать копеек фунт! На дорогу куплена!

Двор шумел, не стихая. Лязгали железки, гремели по булыжникам колеса, доносились громогласные команды:

- Да куды ты, сено-солома, глядишь? Деревня темная! Как положено солдату ногу в парадном строю тянуть, корова дремучая? Тыщу раз тебе сказано-показано, олух царя небесного! А ну ложись! Встать! Лечь!

Испуганно косясь через плечо, паренек жадно переспросил:

- Ситный? Пшеничный? Не врешь?

- Лопни глаза! Крест святой! Он тебе половину отчекрыжит, ежели передашь! Пашка, дескать, зовет!

- Ладно, скажу, ежель найду... Андреев, говоришь?

- Ну да!

Неумело обтягивая под ремнем гимнастерку, паренек побежал за кирпичный угол. Видно, голодуха на солдатском пайке - не родная тетка!

Пашка протомился возле забора не меньше часа, то припадая глазом к дырке, то прячась в канаве. Не хватает, чтоб застукали тут, - беды от казенных чинов не оберешься!

Хорошо, что забор казарм с этой стороны выходил на пустырь, густо заросший репейником и крапивой. Лишь вдали, шагах в двухстах, серой громадой вздымались стены военных складов. Но вход в них - с улицы, от фабрики Жиро, там голоса, крик, галдеж. А тут, на Пашкино счастье, тишина.

Андрея Пашка все же дождался!

И случилось это под самый вечер, когда мальчишка почти отчаялся. Думал: либо ошалевший от страха деревенский паренек побоялся, либо среди сотен новобранцев не сумел отыскать Андрея.

Пашка не сразу узнал брата. На плечах у того угловато топырилась новая гимнастерка, под ней - такие же серовато-зеленые штаны. Фуражку Андрей нес в руке.

Наголо остриженная голова показалась Пашке незнакомой, чужой, словно видел ее впервые. И лишь пристальные светло-синие глаза, скользящие по забору, помогли Пашке узнать брата. Значит, хоть и запуганный до пота, парнишка сдержал слово. Польстился, видно, на ломоть ситного!

- Братка!

Зыркнув кругом острым взглядом, Андрей подбежал к забору.

- Арбузик, ты где?

Пашка высунул в дырку заранее припасенный длинный прутик, помахал им.

- Вот я, братка!

Шурша по траве сапогами, Андрей присел возле дырки на корточки, выдернул на себя прутик. И, ни о чем не спрашивая, торопясь, заговорил первый - должно быть, боялся: помешают.

- Слушай, Арбузик! Отправляют нынче ночью с Брянского. Эшелон особого назначения. Понял?

- Ага! С Брянского.

- Передай Шиповнику и Алеше! Пусть отыщут в депо слесаря Остафьева, а через него Егора Козликова. Он стрелочник на ближних подъездных. Эти в доску свои. Помогут с листовками. Не позабудешь?

- Ну, дурак, что ли? Да и Витька Козликов у меня из первых дружков. Каждое дежурство обед отцу на вокзал таскает...

Андрей сразу повеселел:

- Еще лучше! Не промахнетесь! - Чуть помолчал, нахмурился. - Мамка как? Не все глаза выплакала?

- Притихла малость. Будто закаменела.

- Отойдет! Еще, Арбузик, прошу, повидай, будь друг, Анютку, она возле бакалейных и колони...

- Знаю! - перебил Пашка: ревнивое чувство все-таки не стихло в нем. Но до конца не выдержал характера. - Она хорошая, братка!

- А нам плохие зачем. Арбузик, а?! Ты с ней ладь! Хотя и с норовом, а вполне подходящая девчонка...

Андрей хотел еще что-то сказать, но от угла казармы донесся начальственный окрик:

- Ты чего возле забора трешься, служивый?! Иль дезертировать через ограду нацелился?!

Андрей выпрямился, с дерзким смешком махнул фуражкой.

- Да не, вашбродь, прихватило так, хоть криком кричи! Ей-пра! Похлебочка-то солдатская с душком, вашбродь! Аль не изволили пробовать? Вам, поди-ка, из ресторанов носят?!

- Молчать, скотина! Не то на гауптвахту отправлю!

- Какая заразница, вашбродь?! - дурашливо засмеялся Андрей. - Стены в губе - тот же родной кирпичик с плесенью, что и в казарме. И нары - те же досточки сосновы нестроганы, ровно гроб нищенский! Одна сласть! Вашей грубвахты, вашбродь, мне уж никак не миновать... Часом раньше, часом позже!

- А ну, ка-а-аму сказано: марш в казарму!

Боясь обнаружить себя, Пашка заслонил дырочку ладонью, прижался к стене. Ух и молодец братка! Он и тут им не шибко-то кланяется, не лакейничает!

"Нынче в ночь, Брянский! - повторил он про себя. - Дядя Егор, который стрелочник, Витькин батя. Этого через Остафьева, слесаря в депо..."

Голоса позади забора стихали. Шаги Андрея прошелестели по траве, прошуршали по песку, потом зазвякали подковками по камню.

Пригнувшись к дырке, Пашка увидел поворачивающую за угол плечистую фигуру брата, а позади и чуть сбоку офицера с красными погонами, шашкой и револьверной кобурой у пояса. Андрей шагал с развалкой, помахивал фуражкой и беспечно напевал любимую песенку:

Крутится, вертится шар голубой,

Крутится, вертится над головой...

Крутится, вертится, хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть...

Но возле угла казармы Андрей остановился и, запрокинув голову, посмотрел в небо и помахал вкруговую новенькой фуражкой.

Фигуры исчезли за красным кирпичным углом. Пашка смахнул испарину со лба. И тоже, сам не зная зачем, долго смотрел в небо, где над куполами Новодевичьего монастыря с карканьем кружились вороны.

- Черт этого офицеришку принес! - сквозь зубы бормотал Пашка. - Надо же в самую дорогую минуту!

Тут же подумал: а вдруг не случайно, а? Возможно, и здесь, в казармах, за такими, как брат, следят неотступно, шагу ступить без надзора не дают? Всякое может быть! Не зря же в листовке про суды и расстрелы написано.

10. "НЫНЧЕ В НОЧЬ!"

Пашка сделал все, что велел брат.

Сначала, по пути от казарм к столовке Коммерческого, задержался на минутку у дома Анюты, постучал в ставень с выпиленным сердечком. Ответа нет. Заглянул поверх калитки во двор. Девушка что-то торопливо стирала у крылечка - видно, хотела покрасоваться напоследок перед женихом. Подбежала на Пашкин голос, вытирая передником руки, и на глаза тут же навернулись слезы. Известное дело - девчонки, гляделки на мокром месте посажены! Вот, скажем он, Пашка, - уж как хотелось вчера зареветь, а стерпел.

- Ну, что там, Пашенька?

- Нынче в ночь.

- Ах ты, беда какая! Мне же снова в ночную! - воскликнула Анютка. И тут же решительно вытерла фартуком глаза и щеки. - А вот не пойду на смену, и все! Пусть что хотят со мной делают, хоть в Бутырки сажают! Не больно-то испугалась! Я приду, Паша, обязательно приду!

Пашка застал Люсик в "красной" комнате, за большим залом столовой, пустым в этот послеобеденный час. Примостившись у окна, Люсик перелистывала тоненькую брошюрку, выписывая что-то на отдельный листок. Пашка успел сказать всего-навсего: