Возрождение полевых цветов - Микалеа Смелтцер

какой-то подходящий способ это сделать, и не уверена, что он поймет, почему я столько лет молчала.

Я открываю боковую дверь и вижу, как плачет сестра.

– Джорджия? – Я ставлю кофе и иду к ней. – Что стряслось?

– Прости. – Она закрывает лицо руками, пытаясь спрятать свои эмоции. – Она спит, – шепотом добавляет она. – Я просто… – Она опускает ладони на круглый живот. – Я подумала, что она может не дожить до встречи с этим ребенком, и что этот малыш так ее и не увидит, и… Это так нечестно, и я злюсь.

Я обнимаю старшую сестру и позволяю ей выплакаться. Даже не знаю, как она справляется со всеми этими переживаниями, да еще и в положении.

– Плачь сколько нужно. – Я прижимаю ее к себе еще крепче.

– Как тебе удается так хорошо держаться?

– Поверь мне, это не так. Порой я тоже срываюсь.

– Жизнь так несправедлива, а нашу маму столько раз подводили! – Она отстраняется от меня, берет бумажное полотенце и вытирает глаза. – Фу, какая я страшная, – она со стоном указывает на размазанную тушь. – Я просто не знаю, как без нее жить. Она наша мама. Что я буду делать, когда не смогу поднять трубку и позвонить ей? Попросить совета или узнать, какой ингредиент я забыла добавить в кексы?

Я нежно беру ее ладони в свои, делаю над собой усилие и смотрю ей в глаза.

– Тебе будет грустно. Ты поплачешь. А потом позвонишь мне, и мы поплачем вместе. И я всегда подскажу, какого ингредиента тебе не хватает.

Она молча обнимает меня, ее живот мешает нам прижаться друг к другу.

– Пожалуйста, останься здесь. Я не хочу, чтобы ты снова уезжала.

– Я и сама об этом думаю, – признаюсь я, поглаживая ее спину.

– Что?! – Она удивленно отшатывается. – Ты серьезно?

Я киваю.

– Я вернулась сюда… и жизнь здесь представляется мне теперь в новом свете. Но еще ничего не решено, – предупреждаю я, не желая ее обнадеживать.

– Ну, – сквозь слезы улыбается она, – поступай как знаешь. Но я надеюсь, что ты останешься.

Глава восемнадцатая

Тайер

Припарковав фургон, я беру термос с горячим шоколадом, контейнер с обедом и иду на кладбище. Горячий шоколад в такой зной ни к чему, но это уже стало традицией.

Я петляю среди надгробий. Я уверен, что доберусь до могилы сына даже с завязанными глазами. Я прихожу сюда раз в неделю, а иногда чаще, если мне нужно с ним поговорить.

Раньше я считал сумасшедшими тех, кто приходит на кладбище поговорить со своими любимыми. Это лишь трава и камень, и Форрест никогда не бывал здесь, пока был жив, но я все равно люблю сюда приходить. Здесь спокойно, и я чувствую себя ближе к нему.

Я подхожу к его памятнику и прищуриваюсь. На его имени лежит фиолетовый цветок. Я оглядываюсь в поисках того, кто его сюда принес. Хотя нельзя сказать, что это большая загадка. Кристе здесь некомфортно, и она сюда не наведывается. Значит, цветок принесла Салем. И совсем недавно, раз его до сих пор не унесло ветром.

Не знаю, что мною движет, но я беру цветок и кладу его в свой контейнер с обедом. Мне хочется оставить его у себя, и это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Это осязаемое доказательство ее чувств, того, что даже спустя годы любит моего сына и, возможно, меня.

Она бы не ответила на твой поцелуй, не будь у нее к тебе чувств.

Устроившись удобнее на траве, я достаю бутерброды с арахисовым маслом.

– Как дела, малыш? – Я откусываю сэндвич. – Я бы так хотел услышать твой голос… чтобы ты рассказал мне, как у тебя дела, где бы ты ни был. Я хочу знать, что с тобой все в порядке и о тебе хорошо заботятся. Это самое важное, понимаешь? – Я вытираю рот тыльной стороной ладони. – Любому родителю хочется знать, что с его ребенком обращаются хорошо и он в безопасности, но я сейчас этого знать не могу. – Я беру термос и наливаю в крышку немного шоколада. – Вот, держи, малыш. Наслаждайся. – Тот день я прокручивал в голове много раз, вспоминал каждую мелочь, пытался понять, что бы я мог изменить и как все могло бы сложиться, но я так и не узнал, мог ли я что-то изменить. Даже если бы ты на меня не злился, ты все равно мог оказаться в бассейне. – Я делаю глубокий вдох. – Я не знаю, что хуже – думать, что я бы мог что-то изменить и ты остался бы жив, или думать, что это какой-то жестокий поворот судьбы и я был бессилен тебя спасти.

Речь моя бессвязная, как всегда, когда я здесь. Я выплескиваю на Форреста поток мыслей, и он, разумеется, не отвечает.

– Я скучаю по тебе. Безумно скучаю. Ты – лучшие семь лет из тридцати семи лет моего существования на этой планете. Ты сделал меня отцом. Когда ты умер, я решил, что перестал им быть, но теперь понимаю, что, потеряв ребенка, ты не перестаешь быть родителем. Я всегда буду твоим отцом, Форрест, несмотря ни на что, и когда мы встретимся с тобой по ту сторону, я, наконец, снова почувствую твои ручки на своей шее.

Доедая обед, я рассказываю ему о самых обыкновенных событиях моей жизни – о том, что происходит на работе, о последнем фильме, который я посмотрел и который напомнил мне о нем, то есть о всех тех глупых повседневных моментах, которые он пропускает.

Мне пора на работу, поэтому я подбираю за собой мусор и опускаю ладонь на его имя.

– Я люблю тебя, малыш.

Я встаю и стряхиваю с шорт траву. Я должен вернуться к работе. Жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Глава девятнадцатая

Салем

На следующий вечер, после того как я помогла маме принять ванну (она сидит на стуле для душа, а я занимаюсь всем остальным), я выскальзываю через боковую дверь подышать свежим воздухом и обнаруживаю еще один букет пионов.

Я беру цветы и рассматриваю лепестки. Каждый из них бесконечно нежен и совершенен.

Записки на этот раз нет. А в прошлой, когда я ее наконец прочитала, было написано:

«Моему солнышку.

T.»

Я кладу цветы обратно, дохожу до конца парковки и заглядываю в дом Тайера. Солнце садится, и я вижу, что он сидит на качелях на крыльце, которые я помогла ему установить вечность назад.

Поколебавшись,