Ленин - Антоний Оссендовский

– Плохо, Ильич! – начал он уже с порога. – Знаешь, что произошло? Настя Козырева нашла себе любовника!

– Наверное, не первого? – спросил безразличным голосом Ульянов.

– Не шути с этим, товарищ! – одернул его рабочий. – Может рассыпаться вся наша организация! Эта девка связалась со старшим вахмистром жандармов! Понимаете?

– Почему не могу понять? – пожал он плечами. – Я убежден, что ничто нам не грозит. На всякий случай перенесите гектографы в другое помещение. Лучше будет, если перевезете в столовую Технологического Института и передадите моему товарищу Герману Красину. Хотя я ничего не опасаюсь.

– Жандарм вытянет из нее секреты, так как для этого, наверное, с ней связался, – сказал Бабушкин, весьма возбужденный и беспокойный.

– Э-э! – махнул рукой Владимир. – Есть у ней другие приманки, кроме тайн наших кружков, милый товарищ! Думайте, что все будет хорошо!

В самом деле, хотя и видели Настю, проводящую целые вечера с молодцеватым интересным вахмистром в ресторанах и театриках, организация долго не имела никаких неприятностей.

Бабушкин встретил девушку на улице и хотел пройти незаметно, но она задержала его и сказала:

– Передайте Владимиру Ильичу, чтобы он был о своем деле спокоен, а обо мне скажите ему, что я хочу жить и не создана быть монашкой или книгоедом. У меня много ненависти, но еще больше радости. Хочу для себя пожить, чтобы эта радость не умерла раньше времени, так как что мне тогда останется делать? Утопиться, повеситься или выпить карболки? Еще пока погуляю, насмеюсь, наслажусь досыта, а дальше посмотрю. Может, к вам вернусь и умру на баррикадах. А пока что – хочу жить… Скажите ему об этом и будьте здоровы!

Бабушкин повторил этот разговор Ульянову. Владимир пожал плечами и произнес только следующее:

– Ну видите, товарищ, что ничего нам не грозит?

Забыли о ней скоро, когда внезапно он получил переданное через неизвестного рабочего письмо. Настя написала, предупреждая их, что тайная полиция следит за Ильичом, Бабушкиным, Шаповаловым, Катанской и учительницей Книпович, потому что установлено, что брошюры «Кто чем живет», а также «Король Голод», изданные тайно народной типографией и подписанные фамилией Тулин, принадлежат Ульянову.

Владимир не прервал своей работы, но скрывался так искусно, что никакой полицейский агент не мог его выследить. Несколько раз едва не схватили его на улице, но всегда спокойный и смелый революционер знал специальные планы города – сеть проходных домов, конспиративных логовищ; тайников в пивных, в складах угля и в сараях, стоящих на овощных огородах, тянущихся в окрестностях Петербурга. Ускользал из рук шпионов и пускал в обращение все новые, очень сильные, решительные, беспокоящие правительство и схватываемые рабочими листовки и брошюры. Из всей группы преследуемых в тюрьму попала только учительница Книпович, преданная тайным шпиком, наборщиком народной типографии, а вместе с арестованной несколько ее знакомых, не принадлежащих к партии, но скрывающих у себя нелегальные брошюры.

Ульянов порой затаивался в книжном магазине Калмыковой в центре города, где власти не ожидали встретить смелого революционера.

В течение времени своего пребывания в столице наладил он обширные конспиративные отношения, хорошо замаскированные. Имел даже надежного приятеля – Морсина-кочегара котлов в Аничковом дворце. Ульянов в период самых энергичных его поисков в предместьях провел у Морсина два дня. В рабочей блузе, измазанный углем, помогал он приятелю у печей, думая, что мог бы с легкостью совершить покушение на царя, но не делал этого, так как не видел никакой пользы от романтично-революционных действий сумасбродов.

Однако скоро полиция так ему надоела, осадивши его со всех сторон, что осталась ему одна дорога бегства – за границу. Требовал этого основанный Ульяновым и быстро расширяющийся Союз Борьбы за Освобождение Рабочего Класса. Настаивали также приятели, предугадывающие в молодом революционере, всегда веселом, искреннем, смело глядящим правде в глаза, незаурядного вождя.

Выхлопотали для него заграничный паспорт, и Ульянов исчез с глаз преследующих его агентов правительства, имея для иностранных властей запасной паспорт, выданный на фиктивную фамилию.

В Берлине Владимир остановился в маленьком отеле, поблизости от Моабита, осмотрел город и посещал собрания немецких социалистов. Здесь познакомился он с многими известными предводителями партии, но не нашел непосредственные нити, которыми он мог бы с ними связаться.

Понял, что все думали о парламентской работе, боролись на выборах за наибольшее число мандатов в Рейхстаг. Такой буржуазной идеологией был заражен даже наиболее энергичный из всех Карл Либкнехт, в чем Владимир скоро убедился.

Ульянов встретил его на собрании в Шарлоттенбурге и подошел к нему.

– Сообщили мне о вас, товарищ, – объяснился Либкнехт, услышав фамилию российского социалиста. – Мне сказали, что вы портите кровь Струве и Потресову.

Участники союза Борьбы за освобождение рабочего класса.

Фотография. Конец XIX века

– Всякое бывает, – ответил Владимир с улыбкой. – Хотел спросить у вас, товарищ, как долго немецкая социал-демократия будет так безнадежно топтаться на месте, как курица перед линией, нарисованной мелом на доске, тут же перед ее клювом?

– О какой линии говорите? – спросил Либкнехт.

– Линия эта парламентаризм, буржуйская ловушка для легковерных бедняков, – спокойно ответил Ульянов.

Немецкий социалист пожал плечами.

– Чего вы хотите? – буркнул он. – Нет у нас других способов.

– Вы, Германия, страна настолько индустриально развитая, располагающая целой армией рабочих, безработных и лишенных имущества крестьян, не имеете других способов?! – воскликнул с дерзким смехом Владимир. – Но это же полная капитуляция! Идете, следовательно, за жалованием к кайзеру…

Либкнехт внимательно посмотрел на говорящего.

– Наша партия не является достаточно энергичной для революционных выступлений и занята борьбой в сфере практических проблем экономических, – произнес он.

– Я тоже имел в мыслях практические экономические проблемы, поэтому полагаю, что лучше сразу завладеть целым домом, чем ждать десять лет, пока хозяин уступит за высокую цену одну комнату в подвале, – сказал Ульянов.

– Как это сделать, если в совокупности не является это утопией? – спросил Либкнехт.

– Как вы собираетесь это сделать, не знаю, – отвечал Владимир. – Скажу только, как это будет сделано в России, стране, лишенной больших фабричных центров, где общее число рабочих не превышает того, которым обладает каждый отдельный немецкий район промышленных. Не говорю о разнице интеллектуальной, товарищ!

– Очень заинтересован! – отозвался немец.

– Задам вопрос: не думаете ли вы о том, что лучше организованная, дисциплинированная и решительная на все группа, бросившая хорошо продуманные лозунги, принципиально притягивающие трудящихся речи, может сделать революцию? Не считаете ли вы, что окажется она в состоянии раздробить существующее общество, ужаснув его жестоким террором, и с помощью этого средства взять в свои руки кормило власти над пассивной и колеблющейся частью класса, о котором идет речь? – спросил Ульянов.

– Думаю, что так оно и есть в действительности, – буркнул Либкнехт.

– Будет это совершено в России! – воскликнул Владимир. – И только этой дорогой конспирации и приведения к присяге идеологов можно дойти до цели. Раньше или позже и Германия выберет эту дорогу, так как другой нет, товарищ! Поверьте мне!

– Где вы нашли большую группу идеологов? – вздохнул Либкнехт, меряя взглядом небольшую, но плечистую фигуру стоящего перед ним человека с прищуренными проницательными глазами.

Карл Либкнехт.

Фотография. Начало ХХ века

– Est modus in rebus9… – ответил Ульянов и начал разговор с Либкнехтом о возможности получения из партийной кассы немецких социалистов дотации на распространение марксизма в России для усиления общего фронта борцов за дальнейшую судьбу трудящихся.

После трехнедельного пребывания в Германии Ульянов прибыл в Париж. Ему было рекомендовано несколько адресов россиян, обучающихся в столице Франции. Его имя было им уже хорошо известно. Они показали ему Париж, где особенно заинтересовался Musee des Arts et Metiers, а также библиотеками, откуда его почти силой вытаскивали новые знакомые.

– Эх! – вздыхал он. – Если бы смог привезти все это в Россию.

Однажды влетел к нему молодой студент Аринкин и воскликнул

радостно:

– Павел Лафарг, вождь французских социалистов, согласился принять вас, товарищ, на краткую беседу. Поспешим!

Ульянов засмеялся.

– Принять? Краткая беседа? Что же это за буржуазные слова?! Лафарг будет разговаривать со мной так долго, как я захочу!