Звук и ярость - Уильям Фолкнер

По тротуару мне навстречу шел Шрив, шаркая, по-толстому серьезный, его очки поблескивали под бегущими листьями, как две лужицы.

– Я дал Диакону записку с разрешением взять некоторые вещи. Меня днем может не быть, так ты ему не позволяй ничего брать до завтра, хорошо?

– Ладно. – Он посмотрел на меня. – А, собственно говоря, чем ты сегодня занимаешься? Разоделся, как на праздник, и болтаешься с похоронным видом, точно пролог к самосожжению вдовицы. Ты утром ходил на психологию?

– Ничем я не занимаюсь. Не раньше, чем завтра, ты понял?

– А что это у тебя тут?

– Так. Башмаки отдавал подбить. Не раньше, чем завтра, слышишь?

– Еще бы. Ладно. Да, кстати, ты утром видел письмо на столе?

– Нет.

– Лежит там. От Семирамиды. Завез шофер еще до десяти.

– Ладно. Я схожу за ним. И что ей понадобилось?

– Наверное, очередной домашний концерт-соло. Тум-ти-ти-те Джеральд бэ-бэ-бэ. Чуть-чуть погромче на барабане, Квентин. Черт, я рад, что я не джентльмен. – Он пошел дальше, поглаживая книгу, чуть оплывший, по-толстому сосредоточенный. Уличные фонари ты считаешь так потому что среди наших предков есть губернатор и три генерала а у мамы никого

любой живой человек лучше любого мертвого но нет ни живого ни мертвого человека который был бы намного лучше любого другого живого или мертвого человека а вот мама так думает. Кончено. Кончено. Значит мы все были отравлены ты путаешь грех и мораль а женщины никогда твою мать заботит мораль а грех это или нет она даже не задумывается

Джейсон я должна уехать тебе остаются остальные я возьму Джейсона и уеду туда где нас никто не знает чтобы он мог вырасти забыв все это остальные меня не любят они вообще ничего никогда не любили с этим их компсоновским себялюбием и ложной гордостью Джейсон был единственным к кому мое сердце тянулось без страха

вздор о Джейсоне нечего беспокоиться я думал когда ты почувствуешь себя лучше вы с Кэдди могли бы поехать в Френч-Лиз

и оставить Джейсона тут на тебя и прислугу

она забудет про него тогда все эти разговоры постепенно прекратятся смерть не найдя у лизунца

может быть мне удастся найти ей мужа не смерть у лизунца

Подошел трамвай. Куранты все еще отбивали половину. Я влез, и он тронулся, заглушая половину. Нет – три четверти. Во всякой случае, есть еще не меньше десяти минут. Оставить Гарвард мечту твоей матери ради продали луг Бенджи ради

чем я провинилась что у меня такие дети Бенджамин был достаточной карой а теперь она совсем не считается со мной с собственной матерью я страдала ради нее мечтала строила планы приносила жертвы и сходила в долину смертной тени а она за всю жизнь ни разу даже не подумала обо мне иногда я гляжу на нее и не верю что это мое дитя кроме Джейсона он ни разу не причинил мне горя с той минуты как я в первый раз взяла его на руки я знала уже тогда что он будет моей радостью моим спасением я думала что Бенджамин достаточная кара за мои грехи я думала что он ниспосланная мне кара за то что я забыв гордость вышла замуж за человека который ставил себя выше меня я не жалуюсь я любила его больше них всех из-за этого из-за того что это мой долг хотя Джейсон все время был в моем сердце но теперь я вижу что страдала недостаточно теперь я вижу что должна расплачиваться не только за мои грехи но и за твои что ты сделал за грехи твоей закосневшей в гордости семьи должна я расплачиваться но конечно ты станешь на их сторону ты всегда находил оправдания для своей крови только Джейсон способен поступать плохо потому что он больше Бэском чем Компсон я твоя родная дочь моя дочурка моя малютка она не лучше чем когда я была девушкой я к несчастью была всего лишь Бэском я твердо выучила что середины нет что женщина либо леди либо нет но мне и в голову не могло прийти когда я в первый раз взяла ее на руки что моя дочь настолько забудется ты же знаешь мне стоит поглядеть ей в глаза и я все узнаю ты возможно думаешь что она скажет тебе но она ничего не говорит она скрытная ты не знаешь ее я знаю что она проделывала только я скорее умру чем скажу тебе что она делала продолжай придираться к Джейсону обвинять меня что я велела ему следить за ней будто это преступление а твоей дочери можно я знаю ты его не любишь ты всяким гадостям о нем веришь будто ты сам никогда да-да высмеивай его как высмеиваешь Мори ты не можешь ранить меня больнее чем уже ранили твои дети и меня не станет и Джейсона некому будет любить оберегать его от этого я гляжу на него каждый день боясь увидеть что компсоновская кровь начинает в нем сказываться раз уже его сестра тайком убегает чтобы встретиться как ты это назовешь ты хоть раз его видел так позволь мне попробовать узнать кто он это же не ради меня я его видеть не хочу это ради тебя чтобы оберечь тебя но кто может бороться с дурной кровью ты мне не позволяешь мы должны сидеть сложа руки а она пусть не только волочит твое имя по грязи но оскверняет самый воздух которым дышат твои дети Джейсон ты должен отпустить меня я больше не могу терпеть отдай мне Джейсона тебе останутся остальные они не моя плоть и кровь как он чужие ничего моего и я боюсь их я могу взять Джейсона и уехать туда где нас не знают я на колени паду и буду молить об отпущении моих грехов чтобы его миновало это проклятие и забыть что остальные были

Если пробило три четверти, то и десяти минут не остается. Трамвай только-только отошел, а уже много народа ждало следующего. Я спросил, но он не знал, пройдет ли еще один до полудня или нет, а ведь казалось бы, раз линия междугородная. Ну и первым подошел снова городской вагон. Я влез. Полдень всегда ощущаешь. Наверное, даже шахтеры в недрах земли. Для того и гудки: потому что люди так потеют; если убраться подальше от пота, то не услышишь гудков, а за восемь минут можно удалиться от пота в Бостоне как раз настолько. Отец сказал: человек – это итог своих несчастий. Можно бы подумать, что в один прекрасный день несчастью надоест, но ведь твое несчастье – это время, сказал отец. Чайка, прикрепленная к невидимой проволоке, увлекаемая сквозь пространство. Ты уносишь символ своего душевного крушения в вечность. Крылья там пошире, сказал отец, только кто умеет играть на арфе.

Я слышал свои часы каждый раз, когда трамвай останавливался, но не часто: они уже принялись есть А кому это надо играть Пища необходимость в пище внутри тебя тоже пространство пространство и время смешались Желудок говорит полдень мозг говорит час пищи. Ладно я думаю сколько сейчас времени ну и что. Люди сходили. Вагон теперь останавливался реже, опустошенный потребностью в пище.

Потом стало уже после. Я сошел, и постоял в своей тени, и через некоторое время подошел трамвай, и я сел и вернулся на междугородную станцию. От нее как раз отходил трамвай, и я нашел место у окна, и он тронулся, и я смотрел, как город растрепывается в болотистую равнину, а потом – деревья. Иногда мне была видна река и я думал как им будет хорошо в Нью-Лондоне если погода и скиф Джеральда торжественно плывущий в сверкании предполудня и я подумал что еще понадобилось старухе, раз она посылает мне записку до десяти утра. Какому портрету Джеральда должен я среди прочих служить Далтон Эймес а-а асбест Квентин выстрелил задним планом. Пейзажу с девушками. У женщин и правда всегда его голос над какофонией болтовни глас звучавший есть сродство со злом и убежденность, что ни одной женщине нельзя доверять, а вот некоторые мужчины так невинны, что нуждаются в защите. Некрасивые девушки. Дальние родственницы и друзья семьи, которых самый факт знакомства как бы кровно обязывает к ноблес оближ. А она будет сидеть и объяснять нам в их присутствии, какая это несправедливость судьбы, что Джеральду досталась вся фамильная красота, потому что мужчина ведь в ней не нуждается, ему без нее даже лучше, а вот девушка без нее просто обречена. Рассказывать нам о женщинах Джеральда Квентин выстрелил в Герберта он выстрелил свой голос сквозь пол в комнату Кэдди тоном самодовольного одобрения. «Когда ему было семнадцать, я как-то сказала: «Ах, как нехорошо, что у тебя такие губы, им место на лице девушки», и можете себе представить занавески откинутые в сумерках на благоухание яблони ее голова на фоне сумерек ее руки заложенные за голову окрыленную кимоно глас звучавший над Эдемом одежда на ложе распознанная носом над яблоком что он сказал? И ведь ему было всего семнадцать, не забудьте! «Мама, – сказал он, – они часто там бывают». И он будет сидеть в царственных позах, следя за двумя-тремя сквозь ресницы. А они будут падать, как ласточки в полете, задевая его ресницы. Шрив сказал, что он часто Так ты позаботишься о Бенджи и об отце

Чем меньше ты будешь говорить о Бенджи и об отце тем лучше когда ты с ними считалась Кэдди

Обещай