Святой: русский йогурт - Сергей Зверев

Рогожин гонял его:

— Скройся, медленный самоубийца. Туберкулезник несчастный!

Капитан стучал костылем, надсадно кашлял, сплевывая в платок мокроту, и, заговорщицки подмигивая, исчезал…

— Нет, брат! — Рогожину не нравился зеленоватый цвет лица майора. — Сбегаю я все-таки к сестре.

Пусть послушает мотор, давление померяет.

— Курнуть бы! — продолжал вздыхать Василенко.

Он показал мизинец:

— Вот такусенький бычок! Дима, сходи к капитану. У него заначка есть. Сними дужку задней спинки кровати, в правой трубке бычок лежит.

— Я, Никодимыч, мамане этого мудака завтра же о складе доложу, — пообещал Рогожин.

К капитану наведывалась сухонькая крикливая старушенция-мать, нещадно ругавшая сына за пристрастие к табаку, губившему остатки его здоровья.

— Не вздумай! — молитвенно сложил ладони Василенко. — Она завотделением на меня пожалуется и сама по шее надает! Успела пронюхать, что я с ее сынком скооперировался сигареты стрелять.

Зеленоватая бледность не сходила с лица майора.

Рогожин набросил на плечи спортивную куртку, заправил вылезшую майку в штаны, ладонью пригладил волосы и, не обращая внимания на призывы друга, вышел в коридор.

Стол дежурной сестры находился у входа в отделение. Освещенный лампой под абажуром, он был точно островок, затерявшийся в коридорном полумраке.

Заставленный коробочками с лекарствами, заваленный папками, листками направлений на анализы, стол выглядел неприступным бастионом военной медицины, приготовившимся к осаде.

Телефон, примостившийся у края, надрывался пронзительной трелью, но снять трубку было некому.

Дежурная сестра отлучилась со своего боевого поста.

Рогожин подошел к столу, снял трубку и поднес к уху. Возбужденный женский голос затараторил без остановки:

— Шурка, обалдела! Где ты ползаешь? Я такие новости разузнала, закачаешься! Вчера в ординаторской Светку с Виктором Петровичем застукали! Она у него на коленях устроилась, халат до пупа расстегнут, а тут Петровна со шваброй уборку вваливается делать!

— Потрясающе! — нарочито сдавленным голосом произнес Рогожин. — И что же дальше предприняла Петровна?

В трубке закашлялись:

— Ой, кто это?

— Майор Рогожин, — представился Дмитрий, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— А где Александра?

— Может, в ординаторской. Расследует преступление, совершенное Светкой и Виктором Петровичем?! — подколол сплетницу Рогожин.

— Положите трубку! — приказал сердитый девичий голос. — Не занимайте служебную линию!

Он нажал на рычажки отбоя, постоял, вертя трубку в руке и оглядываясь — куда же Шура запропастилась?

За матовым стеклом двери, ведущей к лестнице, Рогожин увидел силуэты двух человек. Один, судя по движению руки, порывался открыть дверь и войти в коридор, второй — видимый со спины — пресекал эту попытку.

Рогожин шаркающей походкой направился к бурно беседовавшей паре.

«Кто-то из молодых Шуру зажимает», — не без зависти подумал он.

Дежурившая этой ночью медсестра, незамужняя москвичка, приближавшаяся к опасному возрасту перезревшей невесты, нравилась почти всем мужикам отделения.

Неизменно приветливая, не употреблявшая никогда косметики, с короткой стрижкой, она располагала к себе с первого взгляда. Рогожину нравился именно такой тип женщин — без глупого кокетства, наигранной недоступности, рассчитанной на разжигание страсти у мужиков, и прочих дешевых ухищрений из арсенала опытных обольстительниц.

В Александре все было естественным.

— Вы, молодой человек, удостоверением перед моим носом не размахивайте! — слышался раздраженный голосок медсестры.

Ей отвечал высокий мужской голос:

— Но меня пропустили! Через КПП госпиталя пропустили, в корпус пропустили, а вы…

— Мне начхать, как вы пролезли! Посмотрите на время!

— Без четверти десять! — Мужчина — его силуэт был на голову выше силуэта собеседницы — отошел назад, и Рогожин не мог его видеть.

— А у нас режим! В обыкновенной больнице есть часы для посетителей… От и до! — говорила медсестра Шура. — Вы в хирургию претесь! Без халата, без разрешения, в вечернее время! Приходите завтра, милости просим!

— Завтра я не смогу!

— Почему?

— Не ваше дело, — хныкающим тоном отвечал мужчина.

— Вы, дорогуша, — это слово Шура взяла из лексикона завотделением, называвшего так выздоравливающих больных, — хамло законченное! И никуда я вас не пущу! Станете ломиться — патруль вызову. В комендатуре разберутся, из каких вы органов и почему по ночам шляетесь. Здесь военный объект! — отчитывала наглеца Шура, стараясь при этом не слишком шуметь. — Пропуск вам кто выписывал? Покажите пропуск!

— У меня уже проверяли, — в голосе мужчины уверенности поубавилось.

— Я — нет! — наступала медсестра. — А может, вы террорист чеченский! Диверсант, проникший на территорию госпиталя.

— Ты, соплячка, офонарела! — это уже прозвучало как всхлип.

— Сам пацан! — бойко отвечала Шура, одержавшая явную победу в словесной дуэли с ночным визитером. — Удостоверением козыряет. Следователь мурзатый! У меня в отделении генералов пруд пруди! — для пущей важности прихвастнула медсестра, рассчитывающая на неосведомленность собеседника. — А ты картонкой своей тычешь и женщину оскорбляешь.

Радуйся, что офицеры спят. Они бы тебе уши за меня надрали!

Рогожин распахнул дверь, считая наступивший момент подходящим для вмешательства в беседу, грозящую перерасти в нешуточную ссору.

— Что правда, то правда! — сказал он, давая понять: большая часть разговора не прошла мимо его слуха.

Медсестра засуетилась, одергивая белый халат и пряча под шапочку выбившуюся прядь волос. К высокому смуглому майору, походившему внешностью на американского киноактера Стивена Сигала, угрохавшего в боевике не менее тридцати ублюдков-террористов, захвативших линкор «Миссури», Александра была неравнодушна.

По разговорам врачей она знала, что Рогожина скоро выпишут, и ей очень хотелось продлить знакомство с приглянувшимся пациентом. Но для этого следовало подыскать верный ход. Выглядеть изголодавшейся по мужской ласке самкой Александра считала ниже своего достоинства.

— Товарищ майор, — с напускной суровостью, морща курносый носик, задорно вздернутый самую малость кверху, произнесла медсестра, — вернитесь в палату! Под смертью ходили, а все как дети, честное слово…

— Слушаю и повинуюсь! — шутливо Сказал Рогожин, рассматривая парня.

Молодой человек, теряясь перед боевым офицером, отступил к стене, виновато кивнув:

— Здравствуйте!

Он был худощавый и какой-то нескладный. Тонкие запястья, длинная мальчишечья шея, глаза слегка навыкате под бесцветными белесыми ресницами. Россыпь веснушек проступила с приходом весны сквозь бледную кожу незнакомца. В нем сочетались упрямство, настороженность почуявшего опасность хищника и детская доверчивая наивность.

«Странное лицо у парня», — подумал Рогожин.

— Шурочка! — Он приобнял девушку за плечи. — Я ведь шел на зов сердца! — не стесняясь постороннего, заигрывал с медсестрой майор.

Она податливо прижалась к Дмитрию, косясь на парня, бывшего лишним на лестничной площадке.

— Ну, чего вам? — Александра, спохватившись, оттолкнула Рогожина.

При постороннем наблюдателе завязка романа была бесперспективной. Следовало либо прогнать парня, либо отослать до подходящего момента приглянувшегося офицера.

— Зайди к нам. Василенко с сердцем плохо, уснуть не может, — вспомнил о друге Дмитрий. — Кстати, тебе звонила некая особа. Номера телефона она, к сожалению, не оставила, но просила передать сенсационную новость, — Рогожин сделал большие глаза. — Светку наконец запеленговали в ординаторской с Виктором Петровичем!

— Дмитрий Иванович, не стыдно вам бабские сплетни собирать по госпиталю?!

Шурочкин голос предательски задрожал.

«Черт меня за язык дернул! — подумал Рогожин. — Выставил девушку дурочкой перед этим пацаном!»

— Слушай, зема, тебе доходчиво объяснили: придешь завтра утром! — Он плечом подтолкнул незнакомца к лестнице, стараясь хоть чем-то смягчить Александру.

Парень выпятил грудь. Раздув щеки, он с неожиданным упрямством выпалил:

— Гражданин больной, я следователь и нахожусь при исполнении служебных обязанностей.

Незнакомец трусил. Рогожин превосходил его по всем параметрам. Спортивная куртка выгодно подчеркивала литые мускулы Дмитрия, не заплывшие жирком даже на госпитальной койке.

— Не гоношись, дружок! — мягким, вкрадчивым голосом предупредил Рогожин. — Гражданином ты меня после называть будешь, когда я спущу тебя с лестницы. — Он, не делая лишних движений, положил руку на предплечье незнакомцу, запустив твердые, как камень, пальцы в выемку под лучевой костью Шуриного обидчика.