Святой: русский йогурт - Сергей Зверев

— Дима, прекрати встречаться со стариком! — просил отец, горбясь над обеденным столом.

— Ты мне запрещаешь видеться с Ульчой? — тихим, дрожащим от обиды голосом спрашивал сын.

— Я служу на режимном объекте. Рядом граница.

Надо быть бдительным, — произносил трафаретные фразы Рогожин-старший, мешая ложкой густой суп из концентратов, заправленный говяжьей тушенкой. — Старик — подозрительная личность. Вертится вокруг части. Он сидел?

— При Сталине полстраны сидело! — угрюмо насупившись, твердил рано повзрослевший подросток.

— Откуда ты это взял, щенок? — взрывался отец. — Собрался в Суворовское училище поступать! На, выкуси! — скрученная дуля оказывалась под носом Дмитрия. — Диссидент сопливый! Тебя в пэтэушники не примут! Учитель истории выше тройки в аттестат не поставит! Задолбал его идиотскими вопросами!

Сережка, младший братишка, заливался плачем, вымазывая кашей, падающей изо рта, подвязанный слюнявчик.

Масла в огонь подливала вторая жена отца, мать ревущего карапуза, мачеха Дмитрия:

— Ты карьеру папину ломаешь. С таким сыном нам вовек из этой дыры не выбраться. Его однокашники по училищу полковничьи звезды носят, в Германии служат, а мы… — Она сгребала в охапку младенца, мусоля его рожицу полотенцем.

Дмитрий выбегал прочь. Вслед ему неслось:

— Волчонок!

Раздосадованный собственной невыдержанностью, отец доставал бутылку настоянного на спирте прополиса, наливал половину двухсотграммового граненого стакана и залпом выпивал терпкую, пьянящую жидкость. Уединившись, он разглядывал фотографию покойной супруги, умершей пять лет назад.

Рогожин-старший был из тех служак, на которых держится армия. Лямку тянул исправно, звезд с неба не хватал и никому не завидовал.

Звание капитана Иван Алексеевич получил досрочно. Неся боевое дежурство на командном пункте станции слежения, старлей Рогожин запеленговал пуск с территории Китая баллистической ракеты, выводившей на земную орбиту космический спутник «Великий поход-1».

Орден Боевого Красного Знамени вручили начальнику станции, охотившемуся в момент запуска на сайгаков и никакого отношения к пеленгу не имевшему, солдат-срочников отправили в отпуск, а Рогожину, как дополнительное поощрение, подарили наручные часы.

Скачков в его карьере не было. Капитанские погоны стали потолком служебного роста Рогожина-старшего.

Сын пошел дальше — дослужился до майора, но уже в другие времена, на других войнах, в другой армии, бывшей осколком той, которая некогда заставляла ежиться от страха потенциального противника и за океаном, и за Берлинской стеной, и за юго-восточной границей.

— Прощай, Ульча! — Дмитрий, прислонившись плечом к боку низенькой лошадки, держался рукой за стремя. — Уезжаю в училище поступать. Почтальонша вчера вызов принесла.

Древний старик, сидевший в седле как влитой, подставлял степному ветру лицо.

— Я буду скучать по тебе! — сказал подросток, опустив глаза, стыдясь признания.

Ульча мягко улыбнулся:

— Возьми! — на ладони старика лежала маленькая нефритовая фигурка Просветленного. — Помни, Дмитрий, — он погладил вздыбленные летним суховеем мальчишечьи вихры, — главное — не изблевать свою жизнь! — Степной философ, припав губами к лошадиному уху, что-то прошептал, и мохноногая коняшка неспешной иноходью понесла всадника к линии горизонта Великой Степи…

Стриженные под полубокс курсанты-первогодки Московского суворовского училища, построенные для утреннего осмотра, выворачивали карманы черных мундирчиков с красными погонами, показывая содержимое.

— Курсанту не положено иметь лишних вещей! — старшина второго взвода гоголем прохаживался вдоль строя. — Предупреждаю, салажата, залежей мусора в виде маменькиных писем, недоеденных гостинцев и прочей дребедени в ваших карманах не будет! Зарубите себе это на носу! Уловили?

— Так точно! — нестройными голосами вразнобой отвечали юные кадеты.

— Гражданские привычки остались за воротами училища. Вы в армии! — торжественно провозглашал старшина. — Поблажек никому не будет! Стружку со всех буду снимать одинаково. — Напротив Дмитрия он остановился:

— Курсант Рогожин!

— Я!

— Что за хреновень, товарищ курсант, вы с собой таскаете? — Старшина брезгливо, двумя пальцами, выудил из предметов, лежащих на мальчишечьей ладони, фигурку восточного божества. — Амулет?

— Подарок учителя! — звонко, глядя в глаза старшине, ответил Рогожин.

— Безмозглый наставник вас обучал, товарищ курсант! Дарить предметы религиозного культа будущему офицеру Советской Армии может только законченный болван! — безапелляционно, с полной уверенностью в своих словах сказал старшина. — Сейчас же выбрось эту дрянь! — он бросил под ноги нефритовую фигурку.

Дмитрий подобрал Будду, ладонью смахнул несуществующие пылинки — пол в казарме был надраен до блеска.

— Разрешите оставить, товарищ старшина! Это подарок очень дорогого мне человека! — просительно, но без заискивания произнес он.

Бровь старшины изогнулась острым углом.

— Я повторять не собираюсь! — Он подошел к окну, отщелкнул шпингалет форточки и открыл ее. — Бросай!

— Не буду! — подросток исподлобья, насупившись, смотрел на армейского воспитателя.

— Ты это сделаешь! Сам! — утратив педагогический выговор, грубо, по-солдафонски рявкнул старшина.

— Нет! — рука мальчишки с зажатой в кулаке фигуркой спряталась за спину.

Старшина повертел головой, проверяя, нет ли в коридоре ненужных свидетелей.

Строй затаил дыхание.

— Рогожин, ты дубак? — старшина похлопал по щеке упрямого суворовца. — Ты, дорогуша, из нарядов вылезать не будешь! Запомни, здесь я бог, царь и воинский начальник! Не залупайся, щегол! — он крутанул ухо строптивца.

От унижения и боли в глазах Дмитрия блеснула непрошеная слеза.

«…Не дай изблевать своей жизни!» — мелькнул в голове Рогожина завет мудрого кочевника.

Дальше изгаляться над собой он старшине не позволил, стремительно выбросив свободную руку вперед, к шее начальника…

Уткнувшись лбом в стену, стоя наподобие перекошенного ветром телеграфного столба, полупарализованный старшина с побелевшими от ужаса глазами шептал:

— Мамочка.., я в полной отключке… Больше, мальчик, никогда так не делай!

Старик Ульча передал Рогожину азы, простейшие элементы техники жалящего прикосновения.

Мастерство жалящего прикосновения, оттачиваемое веками буддийскими монахами, было забытым оружием, ушедшим в небытие вместе с пеплом сгоревших манускриптов, уничтоженных невеждами периода Гражданской войны в России, ублюдками-хунвэйбинами времен китайской культурной революции.

И только недоступные монастыри, затерянные в высокогорьях Тибета, чьи пагоды шпилями задевали облака, ревностно оберегали тайну искусства останавливать зло невооруженной рукой.

— Я недоучка, успевший лишь надкусить плод знаний! — говорил Ульча. — Тьма отняла его, не дав напиться сладостным соком, дарующим силу и безмятежность, — в иносказательной, по-восточному витиеватой форме бурят сожалел о прерванном революцией и войной монашеском послушании, обращенном в прах дацане, о казненных учителях. — Тьма сгущается над миром, забытым Просветленным. Пускай те крохи, подобранные мною с ладони щедрого ламы Борджигина, настоятеля отошедшей в вечность обители, помогут тебе выстоять, не сорваться в пропасть у дороги, окутанной сумраком…

Взрослея, Рогожин все глубже проникал в подлинный смысл предостережений своего степного друга о тьме, правящей этим миром.

Слова, казавшиеся юноше сказкой, старинной, сплетенной из древних преданий, всего лишь сказкой, сочиненной кочевниками длинными зимними ночами, когда человеку так страшно и одиноко на беспредельной равнине, оборачивались жестокой реальностью: погибшими, искалеченными друзьями, госпитальной койкой, майором Василенко, зовущим в забытьи солдат своего батальона, предательством…

Глава 3

Молодой скандалист робко, бочком протиснулся в приоткрытую дверь палаты.

— Входи, землячок! — Майор Василенко приветствовал незнакомца вялым взмахом руки. — Ты из какой палаты?

— Я, собственно…

— Новенький? Передвигаешься самоходом? Сигареты есть? — Комбат бомбил парня вопросами. — Одолжи, земляк, курева. Отдам с процентами. Утром приятеля в буфет пошлю. Уши без табака пухнут.

Рогожин прервал его:

— Никакой силы воли у тебя, Никодимыч, не осталось. Легкие свистят, как пробитая камера, морда позеленела от никотина, а все туда же, соску подавай! — Одновременно он усадил гостя на стул:

— Плечо прошло?

— Покалывает немного, — признался молодой человек.

— Повращай рукой по кругу. Упражнение простое, но мышечную боль снимает, — порекомендовал Дмитрий.