Современная австралийская новелла - Дональд Стюарт

— А видел ли когда-нибудь этот ваш иностранный профессор динго на воле? — спрашивает Свпнберн.

Я не могу уловить, какое отношение имеет его вопрос к моему пересказу из книги Лоренца, но отвечаю, что, хотя Лоренц, насколько мне известно, никогда не бывал в Австралии, он разводил динго и занимался их изучением.

Свинберн внезапно меняет тему разговора.

— Вам, видно, все известно о животных и птицах, — говорит он. — Может, вы знаете способ заставить петуха перестать петь? Мой петух кукарекает по ночам и беспокоит кое-кого из соседей. Он откликается на кукареканье других петухов, обитающих по ту сторону долины. (Там расположены фермы.) Живя на такой улице, как Мэншен-стрит, приходится считаться с соседями.

Намек в мой адрес, но я пропускаю его мимо ушей.

— Думаю, что да, — говорю я.

— Хотелось бы услышать этот способ, — говорит он елейным тоном.

— Нужно считаться с соседями, как вы правильно заметили, — отвечаю я в тон ему, — а заставить петуха молчать по утрам очень просто. Петух, как вы знаете, чтобы запеть, должен вытянуть шею. Прикрепите кусок жесткого холста над насестом чуть повыше петушиной головы. Когда петух станет вытягивать шею, он упрется головой в холст и не сможет кукарекать.

Он поверил и, уточнив кое-какие детали, сказал, что испробует этот способ. Почти полдня он с сыном-подростком занимался приготовлениями. Должен сказать, что подготовка велась самым тщательным образом. Минут десять они ловили белого леггорна, а потом, поставив его лапами на землю и удерживая в таком положении, измерили его рост. Они тщательно отмерили жесткую холстину, надбавив еще пару дюймов, а затем стали о чем-то советоваться, все поглядывая в мою сторону. Я в это время высеивал семена полевых бархоток. Я уже не раз побывал в расположенных поблизости зарослях, изучил почву и места, где растут эти цветы, собираясь посадить их в своем саду.

Наконец Свинберн подходит к забору.

— Извините, что беспокою, — начинает он. Вот это уже иной разговор. — Но у меня в курятнике не один насест.

— Выберите самый верхний, — говорю я. — Ваш петух, без сомнения, альфа-птица.

Когда работа окончена, Свинберн приглашает меня на кружку пива. Но он, как видно, не изменил своего мнения о моем динго, поскольку он и его жена с жаром начинают рекламировать мне достоинства длиннохвостого попугая.

— Знаете, попугай великолепно чувствует себя в домашних условиях, — говорит Свинберн. — Наш Джой так забавно болтает.

Попугай, самец, голубого цвета разных оттенков, сидит на руке у хозяина; в то время как миссис Свинберн нежно улыбается, глядя на своего любимца, птица красуется и охорашивается, а затем, опустив крылья, делает попытку совокупиться с большой красной рукой Свинберна.

— Чудной, не правда ли? — спрашивает миссис Свинберн. — Он делает это в определенные часы.

«Вот бедняга», — думаю я.

— Ничего удивительного, — говорю я вслух.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего, — отвечаю я. — Я имею в виду, что это чудесно.

— Мне говорили, что эти попугаи на воле не говорят, — заявляет миссис Свинберн.

— Нет, — подтверждаю я, — только когда их посадят в клетку. — Я воздерживаюсь, не высказываю своего мнения о мимикрии, вызванной неудовлетворенным сексом, подавленной жизненной энергией.

Незаметно, чтобы Мэншен-стрит смягчила свое отношение к Реду, — Свинберн, директор-распорядитель обувной фабрики, выступал от имени обитателей нашей улицы, как один из ее альфа-членов. Я был уверен, что и другие соседи говорили между собой то же, что и он.

Как-то вечером спустя несколько дней они мне все это высказали в открытую. Ко мне зашла миссис Фиттер. Если Свинберн — альфа-мужчина, то она — альфа-женщина. Ее отец — мануфактурный король, построивший огромный особняк с декоративными наличниками, где и проживало семейство Фиттеров, в распоряжении которого было два автомобиля.

— Я к вам от имени женщин-матерей на Мэншен-стрит, — начинает она. Миссис Фиттер — крупная темноволосая женщина, чуть усатая. — Они обеспокоены тем, что динго может броситься на их детей, когда они идут мимо собаки по дороге в школу, а она лежит в придорожной канаве.

Тут она явно передергивает. Почти всех детей отвозят в школу на машинах.

— Никогда он на них не бросится, — заверяю я ее. — В канаве он лежит потому, что это граница принадлежащей ему территории. Подобно нам, людям, животные по-своему тоже землевладельцы.

— Более того, он лает на них, — говорит она, явно хватая через край.

— Динго вообще никогда не лают, — вежливо замечаю я, но внутри у меня все кипит. Марта делает мне предостерегающие знаки.

— И на машины тоже лает, — не унимается миссис Фиттер, — мне пришлось объехать его стороной, чтобы но задавить. А по морде у него течет слюна.

— Хорошо развитые слюнные железы, только и всего, — замечаю я. — Уверяю вас, он ни на кого не набросится, но, во всяком случае, выход очень прост. Ваш пес, шнауцер, миссис Фиттер, владеет тротуаром, примыкающим к вашему дому, или он так думает, что владеет. Я уважаю его права и не ступаю на его тротуар, и мы с ним очень хорошо ладим.

Не слишком-то тактичный ответ, но я и не стремлюсь быть тактичным.

Когда миссис Фиттер удаляется, Марта говорит:

— Последние дни Ред и вправду гонялся за машинами.

— Но не лаял? — спрашиваю я.

— Нет.

Через три дня к нам вечером явился молодой полицейский. Миссис Фиттер пожаловалась, что Ред свернул шею одной из ее кур.

— Она это сама видела? — спрашиваю я.

— Нет, но она уверена, что это мог сделать только ваш динго, — говорит полицейский.

— Хорошо, констебль, я не хуже вас знаю закон, — говорю я. Не хочется, но приходится немного хитрить… — Каждой собаке разрешается укусить один раз — второй раз запрещается. Я не допускаю мысли, что это Ред свернул шею курице. Это могла сделать любая другая собака с нашей улицы. И дальше, Ред совсем не обязательно динго. Он может быть и простой дворняжкой. Я не знаю его происхождения. Его нашел мой друг где-то в глуши и привез в Сидней.

Полицейский уходит, но на другой день вечером появляется снова.

— Миссис Фиттер говорит, вы сами признаете, что ваша собака — динго, — заявляет он.

— Ничего я не признаю, — говорю я, снова стараясь навести тень на плетень. — Я назвал собаку динго, не имея точного подтверждения этому, а просто на меня такой стих нашел. Разве я не могу позволить себе немного пофантазировать? Мне забавно считать, что мой Ред — динго.

Он слегка обескуражен, а я продолжаю:

— Я не знаток по части динго, да и никто на нашей улице этим похвастать не может. А вы-то сами видели когда-нибудь чистокровного динго?

— Думаю, что да — в зоопарке, — отвечает он неуверенно.

— Вот именно, — говорю я, — И откуда вам знать, что это был чистокровный динго, а если итак, могли бы вы отличить динго от добермана-пинчера, например?

— Доберман — что, сэр?

— Собака у мистера Свинберна такой породы — доберман-пинчер. А у миссис Фиттер шнауцер. Конечно, по мнению специалистов, у них много общего. Говорят, манчестерский терьер еще более похож на добермана-пинчера и что только настоящий знаток отличит их. Ну, а если говорить о дворняжках, то отличить их куда труднее…

Я все разглагольствую, а констебль спешит ретироваться с растерянным видом, мы же с Мартой буквально помираем со смеху.

Однако обстановка осложняется. Если я не отучу Реда выбегать на проезжую часть дороги, миссис Фиттер или кто-то другой не свернет в сторону, объезжая его.

И я последовал совету Лоренца.

Если вы хотите отучить пса гоняться за машинами, выстрелите ему в зад из катапульты небольшим камнем, когда он увлечен погоней. Собака будет застигнута врасплох. Она не видела, что это сделали вы, и воспримет удар как кару свыше. Подход, так сказать, антропоморфический, но вы понимаете, что я хочу сказать: собака запомнит его на всю жизнь, и это отучит ее от такой привычки, и у вас не будет необходимости повторять свой эксперимент снова.

Назавтра я остался дома. Час ушел у меня на то, чтобы соорудить исправно работающую катапульту, и еще минут двадцать мне пришлось попрактиковаться. И вот все готово. Курс «лечения» в это утро ограничился для Реда двумя выстрелами, которые, я знал, были не слишком болезненны. К дороге и к канаве он теперь и близко не подходил. Ободренный успехом, я решил отучить его валяться на тротуаре. Мне это тоже удалось.

Я понимал, однако, что это лишь отсрочка. Я должен был вернуть его на волю. Отдать его в зоопарк или избавиться от него как-то иначе — такую альтернативу я уже отверг. Свинберн в тот день вернулся домой раньше обычного.

— Вижу, вы упорно стоите на своем, продолжаете держать у себя своего азиатского волка, — говорит он.