Искалеченная - Хади

На самом деле я ходила по важным для меня делам. И как только покидала семейный очаг, чувствовала себя свободной. Я менялась, но не мой муж, И не мужчины, которые окружали его и назывались друзьями.

Как только папа уехал, я осталась наедине с мужем и его обидами. Он не знает, что я принимаю противозачаточные таблетки. У нас и так уже достаточно причин для споров, чтобы я добавила еще одну, к тому же такую значительную. В любом случае, каким бы ни был повод, даже самый безобидный, я всегда не права. Муж жалуется на меня дяде, который сообщает мне нравоучительно:

– Женщина всегда не права перед мужем. – И дает моему мужу совет: – Отправь ее младшую сестру в Африку. Она бунтует оттого, что малышка здесь. Ты увидишь, твоя жена снова станет покорной.

Иначе говоря, они хотят лишить меня помощи моей младшей сестры по дому, поддержки, позволяющей мне работать и зарабатывать на жизнь, а значит, восставать против мужа. И все для того, чтобы снова поставить меня на прежнее место. Для того, чтобы муж снова взял власть в свои руки.

И тогда муж начал вести себя отвратительно с моей сестрой, и ситуация обострилась. Он рассказывал нашим родственникам в Сенегале, что она доведена до изнеможения домашними хлопотами. Все знали об этом. Наконец, уставшая от бесконечных пересудов, моя мама рассердилась и сказала ему:

– Если ты не способен смотреть за моем младшей дочкой, твоей двоюродной сестрой, отправь ее домой.

Я начала добиваться для сестры вида на жительство, чтобы она могла окончить школу во Франции и получить профессию. Но однажды муж объявил мне:

– Вот билет твоей сестры, она уезжает.

Я пыталась повлиять на моих родителей, но они сказали «нет». Никогда не прощу мужу жестокости по отношению к моей сестре и ко мне.

С того времени я начала злиться не только на него, но и на все его окружение. Я была вынуждена бросить работу. Мое отрытое окно в мир и независимость захлопнулось. И я оказалась одна в доме, занятая детьми, без единого человека, с кем можно было поговорить вечерами. Именно вечерами мы с сестрой разговаривали, а ему это не нравилось. Иногда мы беседовали на языке волоф, которого он не понимал, и это бесило его.

Наш брак – ошибка. Только дети спасают его. Несмотря на споры, до сегодняшнего дня муж вел себя как хороший отец. Он любит детей, я тоже. Однако эта общая любовь не может сблизить нас. Я не смогла полюбить его. Может, в том моя вина, мое нежелание супружеской постели, отвращение к ней. Я не знаю. Африканские женщины не рассказывают об этом. В то время я еще не понимаю, связано ли это с моим отношением к сексу и все – результат «вырезания». Я, конечно, думаю об этом, но предпочитаю ничего не знать. К чему? Так распорядились моей судьбой.

К началу нового учебного года, в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, мой сын сможет ходить в ясли и у меня появится немного свободного времени днем. Это единственная надежда найти работу.

Именно тогда я случайно встречаю малийку, которая была членом первой африканской ассоциации в Париже, созданной добровольцами. Она мне советует приходить время от времени на их заседания.

Я вижу там женщин, матерей африканских семей, учащихся читать и писать. В очередной мой визит малийка предлагает мне преподавать на курсах грамотности на добровольных началах. Я встречаю на этих курсах сенегалку, с которой могу поговорить, это позволяет мне окончательно не впасть в депрессию. Я могу хоть чем-то заниматься, у меня есть дело в маленькой группе женщин, наконец и я пригодилась хоть для чего-то.

И я готовлюсь к своему второму путешествию в Африку. На этот раз меня послали в страну, чтобы родители вразумили меня и чтобы я вернулась более послушная. Все мужское сообщество советовало это мужу. Тем лучше для меня – я так хотела уехать!

По возвращении, через три месяца, вразумленная или нет, но я по-прежнему непослушна. Наоборот, все стало еще хуже: я впервые чувствую ненависть к этому человеку, который пытается властвовать надо мной. Прежде всего, я не простила ему, что он прогнал мою сестру только для того, чтобы помешать мне работать. Уже тысяча девятьсот восемьдесят третий год, я бьюсь восемь лет за свое место под солнцем. У меня нет намерения покориться.

Директор яслей приняла моего ребенка, трое остальных ходят в школу, все пристроены днем. В первое время я забирала сына в полдень, потом директор предложила мне оставлять его на обед. У меня появился шанс ходить на курсы шитья и французского языка в течение шести месяцев. Я по-прежнему занимаюсь своими детьми; занятия на – курсах для матерей семейств заканчиваются тогда же, когда и уроки в школе, и мне удается выйти из положения.

Дома я – настоящая дикарка: остаюсь в своем «углу» и делаю то, что хочу. И точка. Муж считает меня своим врагом. Он, который хвастался перед семьей в начале нашего брака, радуясь, что я была хорошей женой, такой, какую он и хотел, неприхотливой и послушной. Теперь муж постоянно отправляет письма моим родителям, чтобы очернить меня. Я плохая жена и вдобавок проститутка – с того момента, как он нашел в моей сумке те самые таблетки.

– Что это такое?

– Лекарства.

– О, да! Вы, женщины, принимаете это, чтобы не иметь детей и чтобы бегать за мужчинами! Женщины, которые принимают таблетки, проститутки! У меня было четверо детей, и желание бегать за мужчинами полностью отсутствовало. Если бы муж уделял мне больше внимания, то отдавал бы себе отчет в том, что я была на это не способна. Я не хотела говорить об усталости, связанной с постоянными беременностями, а еще об абсолютном отвращении к сексу.

С этим мужчиной невозможно было наладить диалог. Он решительно стоял на позициях самца, у которого нет объяснений для поступков женщины, поскольку она всегда ошибается, в отличие от мужа. С точки зрения западного человека, это дикость. Но с точки зрения африканцев, во всяком случае тех иммигрантов, которых он посещал, – норма. К тому же муж был почти на двадцать лет старше меня, никогда не ходил в школу и никогда не пытался видеть дальше своего носа. И вовсе не только потому, что был неграмотным. Он просто не умел думать.

Муж попросил написать письмо в Сенегал, где рассказывал, что я принимаю таблетки, и утверждал в оскорбительной форме, что я делаю это для того, чтобы бегать за мужчинами. И мой дедушка не выдержал, ведь была затронута его честь:

– Осмелившись оскорбить тебя, он оскорбляет твою мать! Я отдал ему свою внучку, а он увез ее, чтобы издеваться!

В своей семье я чувствовала себя более защищенной. Но община во Франции не внушала мне доверия. Здесь муж всегда был прав, во всяком случае все ему так говорили. Прав, желая присвоить себе мою зарплату, прав (не противоречие ли?), мешая мне работать. Прав, заставляя меня беременеть каждый год, всегда прав. Он был неплохим человеком, даже вежливым, но только тогда, когда слушал других.

В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году я получаю диплом. В моем представлении это только начало, я планирую получить диплом модельера. Я хотела бы изучить всю технику шитья – от покроя до отделки. Мне говорили о школе, где учат этому, но там не было мест.

Год прошел в мрачной обстановке. Старшая дочка учится в средней школе, вторая идет следом, третья – в начальной. Я делаю все, чтобы мои дети хорошо учились и занимались спортом. Каждый раз, когда в школе случаются выездные мероприятия, они участвуют в них, как и другие дети. А когда хорошая погода, в дни каникул, я веду их на прогулку в парк, по кварталу или в Ботанический сад.

Как-то в воскресенье, после недельных споров, муж попросил прийти к нам дядю, чтобы вразумить меня еще раз.

– Послушай, я не понимаю тебя. Ты не слышишь ничего, что тебе говорят. Твой муж рассказал мне о спорах на этой неделе. Ты совершенно не права.

О чем рассказал? О существенном? Или глупости о моей манере поведения? О таблетках? Об отказах? О моих прогулках по Парижу?

Я чувствую себя очень плохо в тот день и решаю больше не плакать и не выслушивать нравоучения. Кончено. Я зову детей.

– Берите пальто, мы идем в парк.

– Куда ты? – спросил дядя.

– Я иду гулять с детьми в парк.

– Ты не своему мужу выказываешь неуважение, а мне! Это я пришел, чтобы урегулировать ситуацию!

– Для меня все кончено, никаких примирений. Я устала. Если Бог существует, он нас рассудит.

Пока происходили все эти неприятности, я решила отвезти детей на каникулы в Нормандию и навестить своего двоюродного дедушку. Это единственное убежище, где я обретала свободу. В деревне. Настоящее счастье!

У дедушки был старший брат, проживший во Франции всю жизнь. Он приехал сюда в тысяча девятьсот шестнадцатом году как один из многочисленных стрелков, воевавших за Францию. Так Нормандия стала его второй родиной. Он не видел своих родственников со времен войны. Нормандцы стали его новой семьей, он обожал землю, где жил на огромной ферме. И он передал мне любовь к французской провинции.