Искалеченная - Хади

Я встаю, не говоря ни слова, плачу за напитки и ухожу с детьми.

Через две недели я рожаю маленькую девочку Бинту. С еще большими разрывами, «благодаря» «вырезанию». Тот интимный шрам, о котором я в то время никогда не говорила, заставляет меня страдать при каждых родах.

Я решаю работать дома портнихой. С дипломом швеи мне это нетрудно. Я купила подержанную профессиональную машинку и шью для фабрики, производящей галстуки и бабочки, комплектами по сто – двести штук. Я работаю дома, что позволяет мне заниматься ребенком. Ее отец все это время на седьмом небе. Его вторая жена еще в Сенегале, но он готовится к ее приезду во Францию. Мне сказали, что ей пятнадцать лет, как и мне когда-то. И я вспоминаю фразу, которую муж сказал однажды моей сестре: «Лучше жениться на неграмотной женщине, чем на той, что ходила в школу!»

Он хотел таким способом обидеть мою младшую сестру, так хотевшую пойти во Франции в школу. Итак, его второй жене пятнадцать лет и она неграмотна. Другой важный тезис: «Лучше жениться на молоденькой: она не создаст проблем с послушанием».

Однажды в конце года знакомая из ассоциации, мадам Дракитэ, звонит мне:

– Международная иммигрантская служба ищет переводчиков.

Только в таких ассоциациях я забываю ссоры и все тяготы своего существования. Я шью дома, но иногда беру с собой ребенка и иду давать бесплатные уроки, согласуя расписание с распорядком дня моей малышки. Я оказывала также услуги переводчика. Грудное кормление не мешало мне работать в больницах на маленьких предприятиях и даже в суде.

К концу учебного года я забираю из Африки двух старших дочерей и теперь живу с пятью детьми. Хоть и тесно, но я выхожу из положения.

Очень остро стоит проблема денег. Муж просит справку о моей зарплате и соответствующий чек. Я подозреваю, что он вынужден экономить из-за приезда второй жены. Сейчас я трачу на дом столько же, сколько и он. Но нет…

– Другие жены отдают зарплаты мужьям, это нормально!

– Если их устраивает то, что они получат взамен лишь банкноту в сто франков, это их проблема, но со мной это не пройдет.

Я поняла, что африканские женщины в иммиграции никогда не протестуют, как я. Муж постоянно шлет письма моим родителям и жалуется на мое плохое поведение. Он общается с мужчинами африканской общины во Франции, и они не прекращают вдохновлять его на установление «закона». А поскольку я не защищаюсь, мужчины продолжают поучать меня. Их цель – успокоить и примирить нас. Но этого мне совсем не нужно.

– Необходимо, чтобы ты слушала своего мужа! Ты живешь в этом браке и умрешь в нем. Поэтому слушайся мужа. Ты не права!

Время от времени, когда мне удается поговорить по телефону с семьей в Африке, я привожу свою версию. И моя мама отвечает всегда:

– Если это так, он не прав.

Февраль тысяча девятьсот восемьдесят шестого, мой муж объявляет о прибытии второй жены. Я счастлива, что смогу осуществить свой план. Я решила оставить его. У меня небольшая зарплата, я зарабатываю минимум – пять тысяч франков, но с пособиями я надеюсь выйти из положения.

Вторая жена приезжает в разгар зимы. Ей отказали сначала в визе из-за проблемы с бумагами. Понадобилось несколько месяцев, чтобы урегулировать в Дакаре ее дела. Наконец она здесь, я принимаю ее с распростертыми объятиями, приглашаю всех подруг, организовываю и оплачиваю маленький праздник в честь ее приезда, чтобы ясно показать мужу, что мне совершенно безразлична эта ситуация.

Несколько человек из окружения второй жены говорили, что я ревнивая. Я хотела им продемонстрировать, как они ошибались. Итак, будет большая церемония и много приглашенных: все мои подруги из ассоциаций, все те, кому я помогаю на малых предприятиях. Но на следующий день новая жена лежит на кровати, в то время как дом полон народу. Она совсем молоденькая девчонка, маленького роста и не очень красивая, но что меня особенно шокирует в ней, это ее поведение: она ни приветлива, ни любезна. Она не говорит.

Мои дети, не понимающие происходящего, носятся по маленькой квартире. На четвертый день вторая жена все еще в постели, далее когда ее отец приходит навестить ее. В тот день моя девятилетняя дочка приносит ей поднос с фруктами. Дочка вежливо предлагает ей угощение. Та остается неподвижной, ни к чему не притрагивается, ни «спасибо», ни «да», ни «нет». И я слышу, как ее отец кричит на нее:

– Ребенок пришел к тебе, это означает, что семья говорит тебе: «Добро пожаловать!» Шевелись, делай что-нибудь!

Может, она была напугана или считала, что попала туда, где ее никто не ждал. Может, она страдала, как и я в то время, от необходимости выносить натиск мужа намного старше ее. По слухам, она согласилась на брак из-за денег и возможности приехать во Францию. Ей, я подозреваю, должны были дать две или три тысячи французских франков. Это девочка из деревни, одна из моих племянниц, значит, из нашей семьи и сонинке, как и я. Я смотрю на нее с порога комнаты – замкнутое, угрюмое лицо. Если бы она вела себя иначе, я могла бы пожалеть ее. В конце концов, она находится в той же ловушке, что и я в пятнадцать лет. Но у меня решительно нет желания расчувствоваться; впрочем, все вокруг шокированы ее поведением.

Я поняла, что она не будет ни другом, ни союзником. Я подозреваю, что она приехала с твердым убеждением: жить с другой женой – это сойтись в поединке с врагом. И она сразу же начала вести себя как враг. Даже в мелочах.

Чтобы поговорить с ней о сексуальных отношениях, самом важном для меня, я использовала в качестве посредника – как это принято – женщину из касты.

– Скажи ей, что я даю ей мужа, как минимум, на два месяца.

Но три недели спустя она отвечает мне через посредника:

– Вторая жена говорит, что надо теперь делать это по очереди.

Я понимаю, что, к сожалению, у нее тоже не все гладко.

Она молодая, муж взял ее девственной и, без всякого сомнения, «вырезанной». И требует сексуальных отношений каждый вечер, чего она не выносит. Не повезло. Поэтому я вынуждена ответить:

– Хорошо, он спит две ночи с ней и две – со мной.

Я ненавижу его, не хочу, чтобы он лежал в моей постели. Я пойду к гинекологу и попрошу поставить спираль. Я должна принимать таблетки некоторое время, но сейчас ни за что не забуду об их приеме.

Мы почти не разговариваем с ней. Она сразу же забеременела и родила девочку. Вторая жена живет в своей комнате, я – в своей. Разговоры ограничиваются приветствием и фразой «Пора есть». Ни подруги, ни враги.

Похоже, они с мужем не очень ладят. Она, наверное, ссорится с ним в постели или в другом месте, я не знаю. Но знаю наверняка через «африканский телефон», что она позволяет ему одурачивать себя. Он пугает ее глупостями типа: «Если ты будешь плохо себя вести, другая отправит тебя в Африку. Это просто для нее, ведь у тебя нет документов!»

Он ей рассказывает, что во Франции вторые жены быстро изгоняются, что первые жены цепляются к ним по малейшему поводу и воюют с мужьями. И она, очевидно поэтому, не разговаривает со мной, не задает мне вопросов и верит во все, что он ей говорит.

Я могу отправить ее обратно, я ее враг, значит, все ее несчастья начнутся из-за меня. В полигамии задача некоторых мужчин ясна: «Разделяй и властвуй».

Я никогда не знала подобных войн в моей семье, ни у моего дедушки, ни у родителей. В результате молодая супруга воображает себя теперь хозяйкой дома и ненавидит меня. Она ничем не делится ни со мной, ни с моими детьми.

Поскольку она беременна и получает маленькое пособие, муж щедро дает его ей каждый месяц (примерно шестьсот франков). В то время как то, что причитается мне за моих пятерых детей, он оставляет себе! Он делает покупки для дома, но ни сантима не попадает в мои руки. Вот почему я сама покупаю одежду, обувь, как и все, что касается школы для моих детей. Я ничего не говорю. Ведь одно лишнее слово – и начинается ссора.

И я уже не могу заставлять жить в этой атмосфере своих детей. Моя вторая дочка однажды выступила против своего отца (ей было тогда девять лет):

– Если ты еще когда-нибудь притронешься к маме, я ударю тебя.

Он посмеялся или сделал вид, что посмеялся, но это успокоило его немного. Однако ненадолго. Он хочет убедить свое окружение и даже мою собственную семью, что если в нашем браке что-то не ладится, то потому, что я ревнивая и злая. В этом его гордыня самца. Он никогда не признает, что я не люблю его, другая, очень вероятно, тоже, что сексуальные контакты мне противны и если бы я была тогда более искушенной в подобных вопросах и свободна, как другие женщины, то сказала бы об этом больше. Но из-за уважения к себе и детям я ограничиваюсь главным.

На грани нервного срыва я уезжаю ненадолго с детьми в Нормандию. Двоюродный дедушка, поля, сад, луга и коровы, вкусное молоко, нежность этого человека, приветливость соседей – его единственной семьи – заставляют нас забыть о жизни в Париже. Увы, страшное горе ожидает меня. Судьба!