Вечерний день - Михаил Климман

Тщательное обследование листков дало еще одну короткую выписку, где говорилось о примирении двух враждующих семей. Датирована она была уже пятидесятыми годами девятнадцатого века и гласила, что «знаменитый» выгон принадлежит «навечно» Скосыре- вым с правом Лериных использовать его в любое время, но не для хозяйства, а для купания и прогулок.

Примирение произошло по инициативе внука первого Лерина и «по причине выпол­нения важной миссии». Последняя фраза в выписке была выделена историком, и на полях стояло несколько вопросительных знаков. В качестве свидетеля эту бумагу, что тоже было отмечено отдельно, подписала вторая жена Федора Ивановича Тютчева - Эрнестина.

Больше ничего обнаружить не удалось. Дальнейшая судьба Лериных скрывалась в тумане. Как они существовали дальше, что делали, как пережили Октябрьский переворот и советскую власть, уехали ли заграницу частично или все остались, было неясно. А это могло иметь значение - Платонов покупал шкатулку, а не ее содержимое, и, если оно важное и дорогое, может произойти конфликт с наследниками.

Совершенно не проясняли бумаги и то, откуда взялся у Валериани какой-то документ. Судя по дате письма, которое было у Владимира Павловича, в тысяча восемьсот одиннадца­том году он уже находился в ларце, а в семье Валериани не один год. Значит, история тянется из восемнадцатого века, и надо заняться этими братьями Валериани. Что-то в голове крути­лось по их поводу, что-то фамилия эта Платонову напоминала.

Зазвенел звонок к антракту, пронеслись мимо в буфет дети с родителями, потом обратно, двое или трое ушли, почему-то оправдываясь перед Владимиром Павловичем. Этого Платонов не мог понять никогда, если тебе не нравится - встань и уйди, зачем изви­няться перед гардеробщиком? Странный все-таки народ - люди.

А через пятнадцать минут его позвали к телефону. Вообще-то их не очень приглашали к звонкам, если только попросить заранее, мол, будут звонить, позовите меня обязательно. Но Палыч сегодня никого не ждал и не предупреждал, поэтому страшно удивился, услышав вызов из уст женщины, пришедшей с проходной. Она говорила не зло, хотя ей пришлось пройти до Платонова почти сто пятьдесят метров, а даже несколько заискивающе.

И, только услышав голос в трубке, он догадался, в чем дело:

- Владимир Павлович, это вас. - последовала короткая пауза, - сын беспокоит. Я нашел вашего Руслана.

Глава 21

Платонов отложил свою тетрадку, с хрустом потянулся и встал. Подошел к окну, посмо­трел на окна мастерской. Последнее время они были тщательно задернуты. Одно из двух: или у художника роман с какой-нибудь известной женщиной, один раз так уже было лет пятнадцать назад, или все-таки оттуда слушают и наблюдают за его, Палыча, квартирой.

Он посмотрел на тетрадку, на бесшумно работающий телевизор (почему в час ночи показывают футбол?), на разложенную постель. Вряд ли ему удастся сегодня уснуть. Значит, будем думать, думать-размышлять.

Когда-то любовь к размышлениям сделала его антикварным дилером. Он был нормаль­ным советским человеком почти до тридцати лет, учился на заочном истфаке в МГУ, рабо­тал в библиотеке (так надо было, иначе могли отчислить), ходил в кино и читал книги по истории, философии и религии.

Когда советские издания на эти темы кончились, а ответы на многие вопросы получены так и не были, он отправился на поиски новых источников. Но в больших библиотеках, чтобы прочесть то, что его интересовало, надо было получать разрешения на спецхран, а таковое ему не полагалось, и он двинулся дальше.

Источники знаний, как оказалось, были в букинистических магазинах. Как это довольно часто бывает в России, а социалистической тем более, правая рука не знала, что делает левая. Антирелигиозная страна неукоснительно выполняла завет Христа, понимая его, правда, по-своему.

То, для прочтения чего надо было получить разрешение многочисленных инстанций, из-за спин которых отчетливо было видно недремлющее око КГБ, открыто лежало на при­лавках, иногда совсем за небольшие деньги. Но небольшие, плюс небольшие, плюс еще небольшие складывались уже в немаленькие.

К тому же, переходя из магазина в магазин в поисках Фрейда, Феофана Затворника и Свами Вивекананды, Платонов начал замечать, что одни и те же книги в разных местах стоят неодинаково.

И как-то раз он решился. На Сретенке купил за двадцать пять рублей книгу «Замеча­тельные авантюристы восемнадцатого столетия» и отнес ее в Дом книги, потому что видел недавно там такую же за семьдесят пять. Все прошло как по маслу, заработок составил трид­цать пять рублей (пятнадцать комиссионных взял себе магазин), и пошло, поехало.

От книг шел прямой путь к гравюрам, от них к живописи, а там фарфор, серебро, сте­кло. Но своей первой любви Владимир Павлович так и не изменил, хотя удивить его на буки­нистическом рынке было сегодня практически невозможно.

Случались, конечно, и ошибки, лепя-лепя, да облепишься, но в основном дело свое он знал. И тут пригодились и знания, добытые за годы работы в библиотеке, и привычка к систематичности, полученная в МГУ, а также умение рассуждать и размышлять. За годы наработалось чутье, и сегодня Платонов доверял ему больше, чем знаниям.

Изготовитель фальшивки именно и аппелирует к знаниям эксперта. Он, можно сказать, пытается предвидеть вопросы и заранее готовит на них ответ. И если он достаточно профес­сионален и мастеровит, то поймать его за руку практически невозможно.

А вот подготовиться к экзамену у профессора по имени Интуиция нельзя. Кто ее пой­мет, кто ее просчитает - интуицию?

С другой стороны, и без головы не получалось.

Разум призывался потом, для подкрепления ощущений. Хотя многие его коллеги и кон­трагенты привыкли доверять чутью Палыча, язык слов и доказательств, особенно поначалу, оказался более универсальным. И умение думать и искать не раз спасало Платонову деньги, репутацию, а иногда и жизнь.

Как-то раз, перед самой перестройкой, один из крупных хозяйственников, который прослышал, что на Западе в моде и высоко ценится русский авангард, решил собрать кол­лекцию. Был брошен клич, и к нему потянулись книги Лисицкого, акварели Гончаровой и Суэтинский фарфор. Как настоящие, так и подделки.

Иногда на этой почве возникали конфликты, и тогда вызывались эксперты. В одном подобном случае был приглашен и Палыч. Как выяснилось позже, злополучная тарелка работы Натана Альтмана была подарена боссу какой-то командой с Урала. Где-то найдена, куплена за немалые деньги и подарена. Но искусствовед из Исторического музея неизвестно почему усомнился в ее подлинности.

«Мальчики», как звал их хозяйственник (а было в них на четверых полтонны веса и восемь метров роста), обиделись на искусствоведа, босс на «мальчиков», короче, потребо­вался третейский суд. Кто вспомнил о Платонове, неизвестно, но его с почетом пригласили и поставили перед выбором: «Ты можешь сказать, что это настоящая тарелка или подделка, но обязан доказать свои слова». Произносились эти речи на «блатной фене», но смысл был именно таков и слово «обязан» подчеркнуто интонацией, как будто двумя жирными лини­ями.

Тарелка была фальшивая. На настоящем белье, с соблюдением всех правил техноло­гии, даже желтая краска, запас которой закончился на Императорском фарфоровом заводе почему-то быстрее других, не использовалась. Но. фальшивая. Так, во всяком случае, почувствовал Платонов. И попросил день на размышления и доказательства.

Цена доказательства была явно велика. Сказать «натура» без подтверждения, навлечь на себя гнев босса, который доверял своему эксперту, сказать «фуфло» - гнев «мальчиков». Дело было уже не в деньгах, куплена тарелка была за четыре тысячи, что даже по тем вре­менам для всей команды деньги были небольшие, а дело было в принципе.

Это сегодня тот вопрос можно было бы решить элементарно - книг и альбомов по русскому фарфору двадцатых годов хоть пруд пруди - сиди, проверяй, смотри, а тогда все было проблемой.

Палыч в назначенное время приехал на стрелку с толстым каталогом в мягкой обложке под мышкой. Что стоило его найти, история умалчивает. «Ну?» - спросили его обе стороны. «Вы сами сейчас все увидите.» - ответил он и открыл книгу. «Это каталог одного музея в Нью-Йорке. Вот, такая же тарелка или нет?» - спросил он, показывая иллюстрацию в тексте. «Один в один.» - отвечают все. «А вот здесь что изображено?» - спросил он и показал на тарелке один небольшой участок. «Облака.» - ответили все. «А здесь?» - Платонов показал то же место на тарелке в книге. «Тоже облака.» - говорят «мальчики», но несколько неуверенно.

«Кто-нибудь из вас читает по-английски?» - «Я читаю». - «Иди, проверь меня, я буду переводить». Подошел парень, несмотря на рост и вес, почти с человеческим лицом. «Здесь описание тарелки: портрет Ленина, вот он, строящийся завод - вот здесь, винтовка со шты­ком - тоже понятно, - переводил и показывал Палыч. - А теперь вот эти три слова „the half of two-head eagl" что означают?» «Половина двуглавого орла», - неуверенно сказал парень. «Покажи мне, здесь в книге, где эта половина». Парень показал.