Самозванка. Кромешник - Терри Лис

приволок откуда-то с восточных развалин пыльные скрижали, накормил мухоморами Хранителей Знания, на-гора под тем делом сочинивших с дюжину пророчеств, откопал в дремучей западной провинции древний род, ведущий историю от самого Эрвара Лилии, и радостно приволок наследничка в столицу. Тогда он ещё по простоте душевной не подозревал, что за гадину пригрел.

Молодой Наследник оказался к наставнику на удивление благодарным. Ни ядами не попотчевал, ни на кол не высадил. По сию пору подле себя держит.

Норт Адальхейн Эрвар, голубоглазая прелесть о золотых кудрях, произвёл на колдунов-ллакхаров неизгладимое впечатление. Чуть не светлокняжеского отпрыска, дивный плод ветви легендарного короля, знамение грядущего возрождения державы. И ведь далось оно Сэтвентам! Пёс знает, чего любомудров не устраивало. И жилось им сыто да привольно, и в целом народ не бедствовал. А поди ж ты.

Белокурый Адальхейн, проявляя невиданные способности в обучении, слыл записным умником, вдохновенным оратором, а заодно и храбрецом. Наследник, Принц, Алмазная Лилия Ллакхара! Сартан ликовал, подданные млели в ожидании чудес. И чудо случилось.

Ближе к совершеннолетию Щенок, хунту «дядюшки» Аррамунета изящно пестуя и потайные интриги заплетая, устроил что-то вроде переворота, заручившись поддержкой народа. Скорее всего, Вильфар торил дорожку для себя любимого, живописуя в фантазиях не то счастливое регентство при вялом дурачке-монархе, не то марионеточное правительство, управляемое теневыми советниками. И, разумеется, обознался.

Лилия на деле оказалась именно что алмазной, не по зубам ни столичным интриганам, ни иноземным конкурентам.

Добравшись до заветного венца, Адальхейн тотчас провозгласил реставрацию прежних обычаев и узаконил свою власть. Хитроумно и вполне успешно, благодаря фантастической, самозабвенной наглости, все мыслимые пределы переросшей, задавил вялые поползновения свободомыслия. Приструнил Сартан бестрепетной рукой, отчасти вырезав, отчасти запугав или перекупив отобранным у вырезанных.

И пошло-поехало.

Самопровозглашённого правителя счастливо благословили вразумлённые плетьми-угрозами Хранители Знаний, приняли со слезами радости в помутившихся от ужаса глазах Сэтвенты, голову купно с имуществом сохранившие и на том благодарные; признал народ, давненько по жестокой длани да хозяйской дубине истосковавшийся. Миридик ощерился в предвкушении войны, зазнался и окончательно обнаглел.

Эрвар, приложив немало усилий, сколотил державу себе под стать.

В государстве, где все от мала до велика обладали какими-никакими колдовскими способностями, вроде стольцев, мановением век метаемых, или кулаков самовоспламенявшихся, а любая, даже случайная трактирная потасовка грозила перерасти в катастрофу мирового масштаба, а то и светопреставление, появление такой фигуры, как Норт, стало судьбоносным.

Ллакхары завязали с междоусобной грызнёй и обратили алчные взоры на пышный соседский околоток, воспылав под чутким руководством молодого Адальхейна имперскими настроениями. Щенок вознамерился завладеть окрестностями — ближними и дальними — непосредственно, без всяких околичностей, вроде эмиссаров и податей.

Фладэрик, задумчиво созерцая незатейливые гравюрки в кодексе, прикидывал, чем же прельстил Её Величество южный колдун, чего посулил завлекательного, что дивноокой госпоже последние мозги снесло.

Алмазная Лилия и Каменная Роза — подумать только, и откуда у судьбы страсть к цветоводству?

— Ллакхар, — пробормотал отвлечённо, почти забывшись, Адалин. И тотчас встряхнулся, отругав себя за оплошность. Сказывалась поганая усталость.

— Курвино племя, — подтвердил сипло Милэдон. — Садись, Упырь. Поди, с рассвета в седле.

— Ляд бы с тем, — пожал плечами Фладэрик, отложив несчастный кодекс. — Не впервой. Итак?

Сейран натужно откашлялся, сглотнул:

— Тэрглофф спит и видит, как бы тебя подловить. — Упыря сообщение не удивило. Констатировать очевидные факты он привычки не имел, но смирился, принимая вступление. Командир Прихоти собрался с мыслями: — По-моему, он уже на всё готов.

Приелась Канцлеру роль злобного полудурка на посылках. Опустившись на столец, Адалин мрачно растёр шею под волосами. Нет, кем-кем, а полудурком Хэминд, змея подковёрная, был в последнюю очередь. Сребролюбивый изверг и палач, дивное сокровище в волшебном сундучке Её Величества. Достойный наследник Эйлэйва Проворного по прозвищу Выскочка, затесавшегося в число вельмож Розы по какому-то чудовищному недосмотру.

К Высоким Семьям Тэрглоффов относили лишь последние полтора поколения, что, по меркам долины Олвадарани, неприлично мало.

Фладэрик излишней приверженностью идеалам навьей породы не страдал, коронных аристократов по большей части презирая. Но и с методами Проворного, скользкого, что маринованный маслёнок, мириться не научился. Хэминд, здорово напоминая батюшку, шагнул дальше. И вывел придворные козни на новый, астрономический размахом и геологический областью залегания, уровень.

— Меня допрашивали на предмет контактов с некими личностями, улизнувшими из Северных Башен, — поведал Сейран тихо. — Ну, и в отношении высказываний, имевших место, Князь весть, где и в чьём присутствии.

— То есть, свидетельств тебе не предъявили?

— Пока нет, — Милэдон осклабился, скосив глянцевитые глаза. — Приберегает на крайний случай… стервь дальновидная.

— А ты стал осмотрительнее в подборе эпитетов, — заметил Упырь с усмешкой.

Командир наградил Адалина укоризненным взором.

— Сам попробуй, — предложил Милэдон сварливо, но обиду проворно проглотил, прекрасно сознавая виновника произошедшего. — Прав ты, зараза злоречивая. Надо было раньше озаботиться.

— Я так понимаю, истязает тебя Хэминд из любви к искусству, — предположил Фладэрик. — Кроме языка беспутного вменить нечего. А подозрений, несмотря на канцлеровы происки, для приговора Благородному пока маловато.

— Тэрглофф жаждет изобличить тебя, — прикрыв веки, вяло вздохнул командир. — Заговор, измена, подрыв устоев.

— Да хоть бражничество с волколаками, — усмехнулся Адалин. — Крыса пока перебьётся.

— Шальная самоуверенность, — протянул с нежностью Милэдон. — Фладэрик, не мне тебя осторожности учить. Но теперь я боюсь. За Тэарвин, за семью. За тебя, дуралея!

— Хорошо, — кивнул тот, решительно прихлопнув по коленям. — Значит, идею мою оценишь.

— Излагай, — приподнялся под шкурой Сейран, игнорируя зловещий хруст суставов.

— Тебя волнует благополучие родни и сохранность домена, — потирая подбородок, обстоятельно начал Фладэрик. — При этом, ты, разумеется, понимаешь, что отвертеться от обвинений в оскорбительных речах, монаршее достоинство уязвивших, не получится. Скорее всего, у Тэрглоффа имеется парочка купленных, а то и вполне искренних свидетелей, готовых под присягой подтвердить твою виновность. — Милэдон сокрушённо кивал и спорить не собирался. — Понимаешь, о чём речь? — уточнил Упырь, вглядываясь в скорбное, постаревшее лицо.

— Не трави душу, — скрипнул недоломанными челюстями командир. — В чём идея?

— Идея, Сейран, в покаянии, — меркло улыбнулся Адалин и скорчил до того возвышенную физиономию, что Милэдон, усовестившись, содрогнулся.

— То есть? Мне, что…?

— Не шарахайся, басалай уличённый, — фыркнул Фладэрик, насладившись произведённым эффектом и мину скомкав. Выражение лица вновь сделалось постным и подчёркнуто ироничным. — Черкнёшь на имя Величества пару ласковых строк. Мол, в содеянном не раскаиваюсь, болтал в полном уме и твёрдой памяти. Семья не при чём, один я такой, греховодник, у почтенного Генрича уродился. Почему и тикаю отсель искать лучшей доли в туманной дали. Поминай, как звали, шлёндра венценосная. И пару твоих виршей. Желательно, продублировав в Стяг да гарнизону Прихоти. Чтоб солдатня под чарку повторяла да тишком насвистывала. — Ошеломлённый Милэдон уставился на