Управление - Андреас Эшбах

мы сыграем еще один заключительный кон, и победитель сможет потребовать от тебя что-то сделать, чтобы ты смог вернуть свои пожитки. – Он ухмыльнулся. – Ты, разумеется, больше не играешь. Да и не сможешь, судя по твоему виду.

Этого еще не хватало! Ойген сидел неподвижно, наблюдал и спрашивал себя, что же от него потребуют. Наверняка что-то еще более унизительное. Об этом правиле Феликс ему ничего не рассказывал.

Странно, теперь в игре были другие карты? Только что это были карты с синей рубашкой, а теперь с красной. Когда определился победитель – им оказался Короб, – Ойген задал вопрос, после которого все окончательно покатились со смеху.

– Мы всегда так делаем, когда приходит кто-то новенький, – сказал Феликс, когда смог снова свободно вздохнуть, взял в руки другие карты и признался: – Эти крапленые.

– Крапленые? – повторил Ойген и почувствовал себя словно в дурном сне. Сидеть голым на ковре под крышей и проигрывать в карточной игре: такое могло произойти только в дурном сне!

– Да. Мы тебя обхитрили. Погоди, я тебе сейчас покажу.

Он продемонстрировал Ойгену пометки с обратной стороны карт, по которым можно было определить, у кого какие на руках карты, и объяснил ему, как с их помощью можно направлять игру так, как хочется. Это было удивительно просто, если знать, на что следует обратить внимание, и самым постыдным во всей ситуации Ойгену показалось вот что: он не заметил этого раньше.

– Но, – заключил Феликс, – проигрыш есть проигрыш, и теперь Короб может определить, что тебе нужно сделать, чтобы получить обратно свои вещи.

– Он должен нам станцевать! – хихикая, выкрикнула одна из девчонок, толстуха.

– Нет, он должен показать нам, как он… ну вы поняли… – воскликнула другая, со стрижкой под мальчика, сделав к тому же рукой движение вверх-вниз. Ойген понятия не имел, что она имела в виду.

Рыжеволосая взвизгнула, размахивая старой щеткой:

– Он должен воткнуть себе в зад черенок, бегать туда-сюда и лаять как собака!

Она прокричала это так решительно, что Ойген действительно испугался. Ведь не могли они требовать от него этого всерьез, не так ли? О таком и речи не может идти!

А четвертая девчонка, самая маленькая и скучная из всех, крикнула:

– Мы выбросим его вещи из окна на улицу, а он должен будет голышом спуститься по лестнице, если захочет их вернуть!

Ойген сидел как парализованный, крепко сжав бедра и прикрывая рукой свой пенис, и был уверен, что сейчас умрет от стыда.

Короб решительным движением руки призвал девушек замолчать.

– Я победил, – произнес он. – И потому я решаю, что ему сделать.

Ойген заметил, как его начало трясти. Точнее говоря, это его тело стало дрожать само по себе, и он ничего не мог с этим поделать.

– Я требую, – продолжал Короб с задумчивым видом, – от тебя адрес. Я не верю, что ты больше не знаешь адресов. Я думаю, ты струсил, когда мы попали в газету.

В этом он, конечно, был прав, но Ойген в этом бы не признался. Положив руки на детородный орган, который, как он чувствовал, только что сжался до микроскопических размеров, чтобы вскоре скрыться в нижней части живота, он пристально посмотрел на Короба и задумался.

– У меня есть еще один адрес, – произнес он наконец. – Песталоцциштрассе, 86, четвертый этаж направо. Профессор Альтгассен. Он на пенсии и много времени проводит дома, но каждую среду он уходит к двум часам на встречу с друзьями и никогда не возвращается раньше пяти.

– Превосходно, – сказал Короб и перебросил ему одежду. – Значит, в следующую среду в два часа. Мне срочно нужны деньги.

Ойген ничего не ответил, а оделся так быстро, как только смог. Кто-то предложил сыграть по второму кругу, на этот раз нормальными картами, но Дятел сказал, что ему нужно домой, и две девчонки заметили, что им тоже пора.

После этого клика собралась в среду чуть раньше двух часов недалеко от дома, в котором проживал профессор, – только Ойген не появился.

– Думаю, он заболел, – сказал Феликс, – ему уже сегодня утром было плохо в школе.

– Нам больше достанется, – пренебрежительно бросил Короб.

Через некоторое время открылась входная дверь и вышел профессор, старик с цилиндром, моноклем и тростью, он лишь раз мимолетно оглянулся, а затем стремительно зашагал прочь, не подозревая, что четыре пары юношеских глаз следили за каждым его шагом, пока он не скрылся за углом. Четверо подождали еще некоторое время, затем пересекли улицу и проскользнули в дом.

На самом деле Ойген не болел, он только с утра делал вид, что ему плохо. И он тоже пришел, притом прилично опередив остальных, и наблюдал за всем, спрятавшись за углом дома на некотором расстоянии. Когда клика, поставившая его в дурацкое положение, скрылась в доме, он еще немного подождал, мысленно был с ними, следил, как они крадутся по лестнице, как Короб взламывает замок и как они входят в квартиру. Он видел все это достаточно часто, чтобы оценить, сколько времени это займет.

Затем он быстро подошел к ближайшей телефонной будке, вызвал полицию и как можно более низким голосом сообщил, что на четвертом этаже по адресу Песталоцциштрассе, 86, район Шарлоттенбург, судя по всему, только что была совершена кража со взломом.

Полиция приехала удивительно быстро: очевидно, серия краж со взломом еще не была забыта. Ойген едва успел вернуться на свой наблюдательный пост, как перед домом остановился воронок и из него выскочили полицейские с поднятыми дубинками. Вскоре оттуда вывели четверых мальчишек со связанными за спиной руками.

Ойген хладнокровно наблюдал, пока полиция не уехала и все не закончилось.

Он был сыном героя войны. Он не должен был мириться со всем.

* * *

На следующее утро в класс пришел ректор и, чрезвычайно уязвленный, сообщил, что, к огромному сожалению, ученик Феликс Далльман угодил в плохую компанию, даже в очень плохую компанию, из-за чего теперь находится под арестом, и, судя по тому, как обстоят дела, он, вероятно, проведет там долгие годы вместе с той плохой компанией, в которую он попал. В любом случае на его гимназической карьере можно поставить крест, заключил ректор и добавил: «Пусть для вас это станет предупреждением».

Поскольку было известно, что Ойген дружил с Феликсом, его допрашивала полиция, но он отрицал, что ему хоть что-то было известно или доводилось участвовать в каких-то нечистых делах; вместе с Феликсом они всего лишь готовились к контрольным работам. Это было занесено в протокол, после чего для Ойгена все было улажено; больше он ничего не слышал о деле и даже не был вызван в суд. О том, что «четверо берлинских домушников» были приговорены к длительному тюремному заключению для малолетних правонарушителей, он узнал позднее из газеты.

Затем он отправился на поиски девчонок. Это было не так