Помпеи - Мария Сергеенко

Мы знаем имена нескольких писцов: Инфантион, Флор, Фрукт, Парис, Протоген, Аскавл. Судя по их именам, среди них было много греков. Не всегда бывает легко определить их социальную принадлежность: среди них могли быть и свободные люди, и рабы, и вольноотпущенники. Эти писцы любили проставлять под надписью свои имена. Служило это одновременно и удовлетворению гордости мастера, и целям рекламы: каждый мог видеть, кто же именно был создателем такой превосходной работы. В последние годы жизни Помпей особенной известностью пользовался писец Инфантион: он работал на Попидия, Куспия Пансу и Церинния Ватию. Работал он с артелью, товарищами его и подручными были Флор, Фрукт и Сабин, — любопытный пример античного ремесленного объединения.

Рис. 17.

Помпейские писцы были не только мастерами каллиграфии — они были подлинными знатоками рекламного дела. Белая полоса штукатурки, иногда еще как бы вставленная в рамку, заставляла надпись словно выступать из стены; крупные, отчетливо выписанные буквы так и бросались в глаза (рис. 17). Опытный писец умел искусно скомпоновать надпись: имя кандидата, на котором необходимо было сосредоточить основное внимание, он ставил на первом месте, причем выводил его часто буквами значительно более крупными, чем все остальное, иногда достигавшими величины 10, 15, 19 см. Остальная часть надписи выполнялась шрифтом гораздо более мелким, порой даже миллиметровым. В узких помпейских улочках от таких надписей некуда было деваться: они внушали, настаивали, приказывали. И думается, среди помпейских граждан оказывалось, вероятно, немало таких, которые отдавали свои голоса тому или иному кандидату просто потому, что имя выдвигаемого человека неотвязно стояло у них перед глазами.

Глава VI

ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ТОРГОВЛЯ

Помпеи были маленьким, но бойким городком с оживленной торговлей и промышленностью, некоторые отрасли которой достигли такого развития, что снабжали своей продукцией не только местный рынок, но и рынки более отдаленные: излюбленный древними гастрономами рыбный соус, так называемый гарум, изготовлялся в Помпеях чуть ли не на всю Италию; помпейские сукновалы одевали и Кампанию и Самний; обилие лавы натолкнуло местных жителей на изготовление жерновов, и уже Катон[41] (середина II в. до н. э.) рекомендовал покупать трапеты (особого вида мельницы, разминавшие маслины перед тем как их класть под пресс) у помпейских каменотесов. Некоторые виды промышленности обслуживали, главным образом, местного потребителя; к ним, в первую очередь, относилось хлебопечение. Помпеи могли сами себя и прокормить и одеть; из окрестных имений, густо расположенных вокруг города, сюда везли всяческое продовольствие: хлеб, овощи, фрукты, оливковое масло, вино. В усадьбах, расположенных ближе к Стабиям, жали главным образом масло; к северу от Помпей приготовляли преимущественно вино. Вся эта местность представляла собой почти сплошной виноградник. Сохранилась помпейская фреска, на которой изображен на фоне Везувия Вакх,[42] весь в виноградных гроздьях, как в плаще. Помпейские вина не принадлежали к числу первосортных, но местные жители, видимо, любили «влагу Везувия» (таково было название одного из самых распространенных сортов местного вина) и вполне ею удовлетворялись. Привозное вино пили редко; вряд ли случайным было то обстоятельство, что среди надписей на винной посуде, битой и целой, названия греческих сортов вин упоминают редко и очень мало вин даже из других мест Кампании{13}. Рыбу в изобилии давало море; мясо и сыр — овечьи стада, которые держал почти каждый сельский хозяин. Они же давали и шерсть, которой помпейским текстильщикам не хватало, так что они еще покупали ее в Самнии[43] и в Апулии.[44] Привозными товарами были, главным образом, разная утварь (арретинская посуда,[45] черепки которой находят и в самих Помпеях, и в окрестных усадьбах), бронзовые изделия из Капуи, железные инструменты и орудия из Путеол. Нам знакомы далеко не все отрасли помпейской промышленности; мы, например, ничего не знаем о помпейских жерновщиках. Довольно богатым материалом располагаем мы по вопросу производства сукон, изготовления гарума и хлебопечения. На этих отраслях мы и остановимся.

«Пекарей в Риме не было до самой войны с Персеем, т. е. больше 580 лет с основания города. Квириты пекли хлеб сами; это было, по преимуществу, женским делом». К тому времени, когда Плиний Старший писал эти слова, хлеб в городах пекли дома только немногие состоятельные люди; вообще же горожане, как правило, покупали себе хлеб в пекарнях — будь то в огромном Риме или в крохотных Улубрах, где, по насмешливому замечанию Цицерона, жило больше лягушек, чем людей. В Помпеях найдено около 40 пекарен; если даже принять это число за окончательное, то окажется, что каждая пекарня обслуживала в среднем около 500–700 человек (считая население города в 20–30 тысяч). Больших «хлебозаводов», следовательно, не было. Помпейская пекарня представляла собой обычно небольшое предприятие, которое под одной крышей соединяло мельницы, собственно пекарню и зачастую еще хлебную лавку.

Рис. 18.

Соединение мельниц и пекарни, которое кажется нам столь странным, объясняется особенностями античного мукомольного дела. Древность не знала ветряных мельниц; они появились только в Средние века. Водяные были, правда, известны уже в начале I в. до н. э. Один греческий поэт того времени поздравляет девушек-мукомолок: теперь они могут спать, не обращая внимания на утренний зов петуха, потому что Деметра[46] велела отныне нимфам вод вращать тяжелые жернова. Широкое распространение водяные мельницы получили, однако, значительно позже (IV–V вв. н. э.). В то время, о котором мы говорим, муку мололи, главным образом, на мельницах, приводимых в действие силами человека или животного. Устроены они были по тому же принципу, что и современные ветряные или водяные мельницы, где зерно размалывается в муку между двумя жерновами, из которых верхний ходит кругом, а нижний неподвижен, но у античноймельницы жернова эти имели совершенно другую форму и по-иному устанавливались (рис. 18). Нижний жернов, утвержденный на круглом вмурованном основании, приподнятые края которого образуют как бы большую чашу, куда ссыпалась при размалывании мука и откуда ее затем выгребали, был обтесан в виде конуса, покоящегося основанием своим на низеньком цилиндре. На этот неподвижный жернов (он назывался «meta», по сходству с милевыми столбами, которые ставились на дорогах, чтобы отмечать расстояния) надевался полый верхний, который охватывал всю конусообразную часть нижнего и возвышался над ней приблизительно на столько же. По форме этот верхний жернов несколько напоминает юбку с корсажем, перехваченную поясом. Если бы эта «юбка» плотно облегала нижний жернов, то повернуть вокруг него верхний было бы невозможно, и античные мельники придумали с помощью очень простого приспособления держать этот верхний, подвижный жернов на весу. В мету, в самую верхушку конуса, вделывали крепкий железный стержень, а внутрь верхнего жернова, в самое место перехвата, вставляли круглую толстую железную шайбу с пятью отверстиями, самое большое из которых приходилось точно в середине. При насадке верхнего камня на нижний, шайба надевалась как раз этим отверстием на вышеупомянутый стержень; таким образом, верхний жернов сидел, слегка покачиваясь, на вершине конуса, и между его «юбкой» и этим конусом оставался узенький зазор. «Корсаж» служил воронкой для засыпки зерна, которое постепенно через отверстия в шайбе стекало в этот зазор, где и размалывалось при вращении верхнего жернова вокруг нижнего. По бокам верхнего жернова, «на поясе», проделано было два больших четырехугольных отверстия, куда вставляли, прихватывая их шквореньками, прочные деревянные ручки, взявшись за которые рабочие и приводили в движение верхний жернов.

Рис. 19.

Если мельница была очень велика и вертеть ее было под силу не людям, а только животным, то тогда к ней прилаживали особое сооружение, тоже простое и остроумное (рис. 19). В верхушку меты вставляли стержень такой длины, чтобы он выдавался над краями верхнего жернова; концом своим, выкованным чаще всего в виде равнобедренного треугольника, он входил в отверстие крепкой штанги, прочно укрепленной поперек «корсажа» (если штанга была деревянной, то отверстие это обивали для прочности железом). Таким образом, верхний жернов опять оказывался надетым на стержень нижнего. В концы штанги, значительно выходившей за обе стороны жернова, и в ручки «на поясе» вделывались крепкие железные полосы или деревянные бруски; верхняя часть мельницы оказывалась теперь как бы вставленной в четырехугольную раму, с помощью которой припряженное к ней животное и вращало жернов. Именно такая мельница с мулом в упряжке была изображена на вывеске, красовавшейся на одной из помпейских пекарен. Высотой стержня, вделанного в мету, обусловливалась большая или меньшая ширина зазора, в который сыпалось зерно, а от этого, в свою очередь, зависело качество помола — более мелкого или более грубого{14}.