Помпеи - Мария Сергеенко

В 1825 г. на одной из самых аристократических помпейских улиц, на улице Меркурия, начали раскапывать здание, которое оказалось сукновальней, при этом самой большой изо всех, найденных в Помпеях. Кроме специального оборудования здесь нашли еще драгоценный документ, объясняющий работу фуллона, — это своего рода история штуки сукна, изложенная на фресках, которыми был расписан во внутреннем дворе большой угловой столб, служивший вместе с другими опорой для террасы, где развешивали для просушки мокрые сукна. На первой фреске (рис. 24) изображены четыре загородки; в каждой находится по глубокому круглому чану, полному до краев какой-то жидкостью. В ней стоят рабочие; трое (немолодой лысый человек и двое юношей), вытащили из чана по куску материи и держат ее на весу, чтобы стекла вода; четвертый (юноша), опершись руками о стенки своей ниши, подпрыгивает вверх, исполняя знаменитый «танец фуллонов», с помощью которого античный сукнодел валял сукно и в то же время промывал его: сукновальный пест и стиральную машину заменяли ему собственные ноги{16}.

Рис. 24.

Мылом для стирки в древней Италии не пользовались, и, чтобы смыть с шерсти грязь, сукновалы клали в воду щелок или особую так называемую «сукновальную глину», которая обладает способностью впитывать в себя жир. Иногда вместо воды пользовались мочой животных (особенно хорошей считалась верблюжья) или человека: моча, простоявшая несколько дней, образует с жиром, впитавшимся в ткань, жидкое аммониакальное мыло, прекрасно смывающее грязь. Фуллоны часто выставляли на улицах большие посудины для прохожих; Марциал упоминает их в одной очень резкой эпиграмме. В «Новых раскопках», неподалеку от дома, где жил сукновал Фабий, на углу нашли большую винную амфору с отбитым горлышком; это и была «старая посудина скупого фуллона» (Марциал) — единственный экземпляр, сохранившийся на своем месте. Материю, вынутую из чанов{17}, тщательно и неоднократно прополаскивали, развешивали на веревках или жердях (за сукновалами закреплено было законом право развешивать свой материал даже на улицах), давали ей подсохнуть и затем приступали к ворсованию — следующей работе, изображенной на другой фреске.

Рис. 25.

Цель ворсования — образовать на поверхности плотно свалянной материи слой торчащих волокон и придать ей таким образом пушистость и приятную мягкость. Для этого теперь поверхность ткани надирают ворсовальным барабаном, к ободьям которого прикреплены узкие рамки с насаженными на них шишками ворсянки (Dipsacus fullonum). В Помпеях сукно надирали вручную или шкуркой ежа («без его игл мягкая овечья шерсть была бы ни к чему людям», — замечает Плиний), или шишками чертополоха, из которых делали особые ворсильные щетки. Такую щетку видим мы в руках женщины на фреске из той же серии; она чистит ее палочкой (рис. 25). На другой фреске (рис. 26) изображен молодой работник, который как раз, по-видимому, шкуркой ежа надирает желтую с красными волнистыми полосами материю, свисающую с подвешенной к потолку жерди. К нему направляется другой юноша, который несет на плечах легкую плетеную клетку, напоминающую по форме остов кочевой юрты. На эту клетку натягивали ткань, вымытую и прошедшую через руки ворсовальщика, если только она не была крашеной, а внутри клетки ставили сосуд с зажженной серой. Его и держит в руке один из юношей на фреске; такие сосуды и до настоящего времени употребляются в Италии для углей. Серные пары уничтожают всякие пятна, особенно органического происхождения, например винные.

Рис. 26.

После окуривания серой материю «крахмалили», т. е. натирали особого сорта глиной, которая делала материю блестящей и предохраняла ее от быстрого загрязнения. Плиний приводит старый закон, который определял порядок работы сукновала: одежду надлежало сначала вымыть вместе с сардинской глиной, затем окурить серой и натереть умбрийской или кимолийской глиной (с маленького греческого островка Кимола, лежащего между Сифносом и Мелосом), а если ткань была белой, то так называемой «скалой» (сорт глины). Затем материю, чтобы она не мялась, клали под пресс, изображение которого имеется на наших фресках (рис. 27). Между двумя крепкими столбами, соединенными вверху перекладиной, неподвижно укреплена одна доска; над ней находится несколько других, которые можно поднимать и опускать. Между ними и укладывают ткани, сжимая доски двумя винтовыми тисками. Такой пресс в значительной степени заменял современный утюг.

Рис. 27.

Эти фрески в значительной мере помогли понять оборудование открытых помпейских сукновален и, в свою очередь, были ими объяснены. Во всех найденных сукновальнях имеются похожие на стойла загородки (ил. 14), в которых сукновалы исполняли свой «танец», затем помещения, предназначенные для пресса, а также огромные резервуары, в которых начисто отмывали ткани, вынутые из «сукновальных ступок». В сукновальне на улице Меркурия в большой сводчатой комнате, рядом с поместительной ванной для прополаскивания тканей, стоял узкий каменный стол, на котором мокрую материю били вальками или палками, как и посейчас бьют белье на речках деревенские прачки. Очень просторная, богатая воздухом комната служила сушильней; террасу над перистилем использовали для этих же целей. Большое количество сукновальной глины нашли в сукновальне, принадлежащей городу и бывшей незадолго до гибели Помпей в аренде у Везония Прима. В сукновальне, находившейся в Переулке с висячим балконом, в сушильне ясно видны дыры, в которые вставлялись жерди для развешивания просушиваемых тканей.

Чрезвычайно интересно то обстоятельство, что из помпейских сукновален, до сих пор найденных, нет ни одной, которая была бы выстроена со специальной целью служить сукновальней: под них переделывают или, вернее, к ним приспосабливают обычные жилые дома. В «большой сукновальне» на улице Меркурия к требованиям сукнодельного производства приспособлен был перистиль и комнаты, расположенные вокруг него; следы старого богатого жилья сохранились в уцелевшей кое-где стенной росписи некоторых комнат (в других местах, например в сушильне, роспись почти совсем стерлась), в хороших мозаичных полах, в обширном старом, впоследствии переделанном и обезображенном этой переделкой коринфском атрии. Водоемы и стойла для чанов в городской сукновальне захватили для себя почти весь перистиль. Сукновальня вольноотпущенника Стефана помещалась в перистиле и атрии; здесь на стенах тоже сохранились типичные для жилого дома декорации; атрий превращен в мастерскую и комнату для заказчиков; бассейн, находившийся посредине, хозяин обвел каменной стеной и превратил в ванну для прополаскивания тканей; в одном углу перистиля отгорожено несколько стойл для «сукновальных ступок»; рядом, в бывшем садике, — три длинных водоема, целиком его занявших. У самого входа, так же как и в городской сукновальне, помещался пресс: готовое платье или сукно удобно было сразу выдать заказчику, не допуская его внутрь мастерской. В верхнем этаже над атрием и перистилем были устроены большие террасы для сушки материй.

В качестве сукновалов-предпринимателей мы опять, как и в хлебопекарной промышленности, встречаем представителей знатных фамилий и людей, вышедших из низов. Вот вольноотпущенник Стефан, а вот другой хозяин сукновальни на улице Меркурия — Луций Вераний Гипсей, бывший дуумвиром и три раза квинквенналом. Городскую сукновальню держал в аренде, как уже упоминалось, богатый банкир Цецилий Секунд, бывший вольноотпущенник, дом которого находился как раз напротив этой сукновальни. Затем она перешла в руки Везония Прима, жившего рядом с ней. Принадлежал он к знатному и богатому роду: в 34 г. н. э. мы встречаем Везония Марцелла, представителя другой ветви этого же рода, в качестве дуумвира. Везоний Прим принимал деятельное участие в предвыборной кампании 79 г.; о его влиятельности свидетельствует обращенная к нему просьба о поддержке: «Прим, выбери вместе со своими в эдилы Гельвия Сабина». Везоний исполнил эту просьбу; кроме того, он предложил еще двоих кандидатов в дуумвиры и, представляя одного из них, велел написать: «Луция Цейя Секунда просит в дуумвиры Прим сукновал». Надпись эта является документом первостепенной важности. Мы знаем, как относились древние ко всякой ремесленной деятельности: Цицерон в своей книге «Об обязанностях», которая должна была служить своего рода жизненным руководством для его сына, писал: «все ремесленники проводят жизнь свою, занимаясь грязным делом: в мастерской не может появиться ничего благородного». Если городской магнат, влиятельный и богатый человек, член аристократического рода, объявляет себя официально и во всеуслышанье «сукновалом», то это свидетельствует о таких сдвигах в сознании, которые могли возникнуть только в результате крупного перемещения социальных сил, вызванного изменением их значимости в общественной жизни.