Учил, но забыл, или Задания на лето - Игорь Родионов

© Алиса Перкмини, ил., 2021

Деньги я любил с детства. Это чувство проснулось во мне в момент стояния в углу в возрасте лет десяти.

Наказан я был за следующий проступок: приобрёл игрушечную пожарную машину на три рубля, выданные мне на покупку еды в универсаме[5]. Мы жили небогато, но я ни в чём не нуждался. Наказали же за растрату.

Итак, я стоял носом в стенку, думал о природе денег, их значении в моей несчастной жизни и твёрдо решил начать зарабатывать.

Трудился я на износ, а именно: объехал всю многочисленную родню (вот ведь время было, ездил один через весь город, и никто не боялся отпускать) и дипломатично подвёл всех к необходимости пожертвовать мне рубль в счёт подарка на день рождения, до которого оставалось всего-то полгода. Убеждать я умел, и слабая нервами ленинградская интеллигенция сдалась.

Собранное было поменяно на красный, как закат, червонец – десятирублёвую купюру. До сих пор помню восторг, с которым я на неё смотрел.

Десятка! Я помню все её скрипы и шелесты. Я не расставался с ней ни на минуту. Через пару дней её отобрали у меня какие-то невские гопники. Мне даже удалось врезать одному перед тем, как я побежал, но меня догнали и разгрузили на шапку, модный пенал и содержимое карманов.

Я шёл домой по лужам и плакал. На следующий день я записался в спортивную секцию. По бегу. И уже летом попытался заработать по-настоящему.

Лето я проводил на даче, заняться было особо нечем, а в сельмаге[6] продавалось много интересного и отчаянно нужного. От безысходности мы с другом начали собирать бутылки.

Лес, окружающий дачный посёлок, никогда не пребывал в такой чистоте, как после наших походов.

Людей, разбивавших бутылки, я ненавидел всей душой, а тех, кто их выбрасывал, считал глупцами. Я начал жить измеряя капитал любого человека количеством бутылок. Даже мамину зарплату младшего научного сотрудника я перевёл в стеклотару. Я стал просить покупать мне омерзительный нарзан вместо пепси-колы. Родители удивились, но радостно пошли навстречу. Давясь солёной гадостью, я думал о том, что эта бутылка стоит на десять копеек дороже. Иногда в лесу мы находили такой стеклянный антиквариат, что приёмщики подозревали нас в ограблении музея раннего палеолита.

В общем, мы с другом сошли с ума. Надо сказать, что в трёх километрах от дачи, где я жил с прабабушкой, находилась дача моего дедушки по папиной линии – большого начальника. На выходных я регулярно являлся туда с лицом выражающим безмерные страдания и очевидную потребность в деньгах.

Воспитывали меня в строгости, так что домой отправляли сытым, но таким же бедным.

День рождения у дедушки был летом и отмечался на даче с большим размахом. Дефицитные деликатесы украшали богато уставленный стол. Однако в тот день, о котором идёт речь, я не обращал внимания на копчёную колбасу и красную икру. Меня интересовали бутылки. Ещё до начала застолья я подсчитал свою завтрашнюю выручку и офигел. Это был первый раз, когда я хотел, чтобы праздник поскорее закончился. Мне не терпелось получить активы в собственность. Когда стало понятно, что опустошены все принимаемые в СССР бутылки, я вылетел из-за стола, примчался на кухню, куда уносили всё, что мешало в столовой, и начал складывать стеклотару в припасённую сумку безобразного вида.

Праздник был весёлый, и мои копания в мусоре никто не заметил. Наконец я собрал всё 60-гатство и решил откланяться, так как тащить три километра огромную звенящую сумку в ночи не хотелось. Я до одури боялся ограбления.

Провожать любимого внука именинника собрались все участники банкета. Каждый гость, выходивший меня поцеловать, застывал, разглядывая сумку с бутылками, стоявшую рядом с тщедушным мальчонкой, собирающимся уйти в сумерки. Разум, замутнённый нахапанным стеклом, постепенно стал ко мне возвращаться, и я представил, как это смотрится со стороны. В глазах общественности состоятельный дедушка выглядел окончательным скрягой, который заставляет внука переть на себе обоз с бутылками, чтобы дать ребёнку хоть как-то заработать на пропитание. Сумка была чуть ли не с меня размером, но в ней едва ли набралось тары на пять-семь рублей. Колбаса и икра на столе стоили значительно дороже.

Гости с недоумением уставились на хозяина праздника. Я ждал едких шуток на тему отношения в еврейской семье к русскому внуку.

Дедушку я любил и опозорить его не мог:

– Дедуль, а где у тебя помойка? Я бутылки вынесу, хоть польза от меня будет.

Сердце обливалось кровью, но лицо было безмятежно-беззаботным. Тем более я знал, что помойка где-то далеко, и рассчитывал, что никто меня провожать не пойдёт.

– Спасибо, Саш, но, может, посидишь ещё? «Наполеон» есть вкусный, арбуз. Куда тебе спешить?

Душа рвалась к десерту, но бизнес есть бизнес.

Неожиданно один из гостей сделал шаг вперёд и хладнокровно убил меня:

– Да оставь ты бутылки, Санёк. Я в город их отвезу на машине и сдам, чего добру пропадать.

Главное было не зарыдать. Огромные, грубые ладони взяли в охапку эти нежные цветки и отняли у меня.

Я шёл домой через туманные, покрытые августовской ночью токсовские холмы и плакал. Маленький обездоленный мальчик с тонюсенькими ногами, вставленными в тяжёлые разваливающиеся сандалии, у которого только что отобрали последние деньги, а с ними – последнюю надежду. Мир казался мне катастрофически несправедливым и бесконечно жестоким. Насладиться летней прогулкой налегке мне и в голову не приходило.

* * *

Очистив токсовские леса от всех пустых бутылок, я не сильно приблизился к Рокфеллерам и решил самодиверсифицироваться[7]. Но чем заняться? Руки у меня обе левые, физической силой я не обладаю. Попробовал рубить дрова за деньги, но на второй день топор слетел с топорища, чуть не убив работодателя и разбив окно в его бане. Всё шло к возвращению в бутылочный бизнес. Но вдруг в моей голове родилась мысль.

Жили мы на полуострове, окружённом дивными холмами значительной, по карельским понятиям, высоты. Зимой здесь даже горнолыжники тренируются. Виды такие, что дух захватывает. Но у холма есть один недостаток: на него тяжело влезать. По старой советской традиции, магазины и другие блага цивилизации удобно разместили на вершине, а дачи – у подножия. Хочешь в сельмаг – идёшь час в гору. А неохота. Лень.

На моё подростковое счастье, многим соседям было лень таскаться на гору, и моё предложение осуществлять доставку продуктов за долю малую,