Цивилизация классической Европы - Пьер Шоню

Завидуя шведскому Густаву-Адольфу, Христиан IV становится защитником Нижней Саксонии и прилегающих территорий на пути, увлекавшем Австрию на берега Северного моря. Ему противодействовали испанское серебро и великий военачальник Валленштейн. Мысливший масштабно Оливарес сделал ставку на Валленштейна. Контроль над Балтикой с континента, осуществляемый Валленштейном, означал полное истощение источника голландского богатства. В тот момент, когда португалои испано-американская Атлантика отступала под ударами рейдов Пита Хейна (1626–1629), соблазнительной стала идея вырвать с помощью континентального блока контроль над севером у хозяев морей. Валленштейн перестал устраивать императора. Соперничество двух крупных союзников стоило коалиции ее лучшего генерала. Тем не менее загнанный в Ютландию Христиан IV признал свое поражение 7 июля 1629 года в Любеке.

Вторая победа была более полной, чем первая. И тоже несла в себе непримиримость. «Реституционный эдикт», который сводился к букве Аугсбургского мира, предполагал передачу двух архиепископств, двенадцати секуляризованных епископств, бесчисленных аббатств и монастырей разных размеров. Это было чересчур. И Валленштейн, который проповедовал сдержанность, понимал это, тем более что после Ла-Рошели руки у Франции были свободны. Ришелье и его посол при Регенсбургском сейме отец Жозеф[21] умели играть на страхах католической Германии. Первоначально они добиваются опалы Валленштейна, затем предоставляют победоносной Швеции Густава-Адольфа финансовые средства, чтобы сменить датского лидера, сошедшего с дистанции в тот момент, когда Матансас и кризис американской торговли в Севилье 1629–1631 годов поставили Испанию в критическое положение. Излишняя поспешность «Реституционного эдикта», нескромный триумф вторично не позволили великому крестовому походу превратить хрупкую победу в несомненный успех.

Вторая победа, третий приступ: Швеция. Народ на самом подъеме, мощная армия, великий военачальник, новая тактика. Пружины экономические, пружины религиозные, дипломатическая ловкость французов, соглашение с русскими против Польши: древняя мечта о mare balticum, mare nostrum.

Превосходная металлургия (шведские руды и немецкая техника), отличная артиллерия, большая маневренность, устремленные к одному идеалу, превратили шведскую армию в мощное орудие. Плацдарм Штеттин[22] пал без боя (1630). Последовала молниеносная кампания 1631 года. Вновь призванный Тилли был разбит при Брейтенфельде (16 сентября 1631 года), после того как разграбление Магдебурга объединило в священный союз всю протестантскую Германию вокруг Густава-Адольфа. Зимние квартиры на Рейне не давали покоя Франции. Блистательная кампания 1632 года завершилась шведской победой над Валленштейном при Люцене (16 сентября 1632 года), стоившей жизни королю. Вскоре Валленштейн был предан и убит по приказу императора (24 февраля 1634 года).

Вопреки всем надеждам, третий приступ — третья победа. Эта в большей степени, чем прежние, была победой испанской. Последний прилив серебра, выкачанного из периферийных Испаний, переход tercio из Милана через Вальтеллину под командованием кардинала-инфанта.[23] В 1634 году Испания на год раньше Франции переводит империю от войны тайной к войне открытой. Находившийся в отчаянном положении император, в сущности, уже не пытался соблюдать приличия. Кампания, кульминацией которой стал Нёрдлинген (6 сентября 1634 года), изгнала, и на сей раз безвозвратно, протестантские и шведские силы из империи. Пражский мир знаменовал высшую точку католической реконкисты. Эту высшую точку можно определить по смене руководства — бразды держал Оливарес — и оценить как необычно умеренную в победе. Принцип «разделяй, чтобы властвовать» в ловком применении: мягкость в отношении лютеран (действие «Реституционного эдикта» откладывалось на 40 лет), жесткость в отношении кальвинистов. Барьер ортодоксии перемещался соответственно желаниям некоторых лютеран. Более ничего опасного в перспективе для протестантского лагеря не существовало.

Третья победа — но какой ценой! Кажущееся подчинение огромной обезлюдевшей Германии (10 млн человек, вскоре 7 млн вместо 20 млн изначально), опирающейся на пожираемую чумой Италию, — разве это добавило силы? И это в момент, когда на арену вышла Франция, в 17 раз более многочисленная.

Запоздавший, но жестокий момент истины. Пока Испания была сосредоточена на титанической реконкисте Северной Германии, Ришелье двинул свои пешки на неприкрытый фланг империи, 1633 год — незаметная конфискация Лотарингии. Фактическая аннексия епископств, которые с 1552 года находились под протекторатом. Оккупация герцогской Лотарингии прошла в два приема: для начала несколько пробных шаров (Марсал, Клермонан-Аргон, Стене, Жамец), затем — все остальное. В Меце создается парламент — беспощадное юридическое оружие подрыва, в Нанси вводится интендант (1634). В Эльзасе устанавливается французская зона прикрытия. В 1633–1634 годах протестантские города Рикевир, Букавилер, Невилер призвали французов, чтобы избавиться от имперцев, Саверн и Хагенау — чтобы избавиться от шведов. Первого ноября 1634 года занятые шведами города перешли под французское управление, несколько дней спустя — Кольмар. Образуется нечто вроде кондоминиума между Францией и Бернардом Сакс-Веймарским. По смерти последнего (1639) управление осуществляется одной Францией.

Поскольку прямые коммуникации между Франш-Конте и Нидерландами были перерезаны, Испания двинула свою пехоту на рейнскую дугу. Отсюда вытекал casus belli: «.Поскольку вы не пожелали предоставить свободу монсеньеру архиепископу Трирскому, курфюрсту Священной империи, который предал себя под его (короля Франции) покровительство, не получив такового от императора. его величество объявляет вам, что он полон решимости силой оружия получить удовлетворение за сие оскорбление, в чем заинтересованы все князья христианского мира».

Вот что Грасьоле, гасконский дворянин с током на голове и жезлом герольда в руке, предваряемый трубным сигналом, объявил в Брюсселе 19 мая 1635 года под окнами кардинал-инфанта. Акт вдвойне символичный: война, после одиннадцатилетнего хождения вокруг да около, была объявлена и Брюсселю и Испании. Испании, но не императору, de minimis non curat praetor.[24]

Тысяча шестьсот тридцать шестой — тысяча шестьсот сороковой были прежде всего годами неожиданности. Испания Оливареса, высвободившись благодаря своей германской победе, успешно и быстро повернула свои силы против Франции. С 1635 года военное превосходство Испании гремит во Фландрии и Лотарингии. «Хотя Цезарь говорил, что франки (sic) знают две вещи: военное искусство и искусство красноречия, — уверяю, — говорит Ришелье в “Завещании”, — что я не смог понять, на основании чего он приписал им первое качество, имея в виду, что упорство в трудах и заботах, качество необходимое на войне, лишь изредка обнаруживается у них». Замечание трезвое. Зимой 1635–1636 годов необъятной глубинной Франции не удалось мобилизовать налоговые поступления. Американское серебро, доходившее в Севилью даже в урезанном после изъятий генуэзского банка виде, немедленно оказывалось в наличии. Все это воплотилось в падении Корби, которое, будь прорван пикардийский фронт, могло бы привести к захвату Парижа в год создания «Сида»[25] (1636). Корби было следствием как политической ошибки, так и военной слабости.[26] В 1634–1635 годах Франция рассчитывала на восстание Нидерландов против Испании.

Известные статьи франко-голландского договора от 8 февраля 1635 года резко изменили положение. И сделали это скорее, чем комбинация, которая превратила северные католические Нидерланды в необъятные генералитетские земли. Итак, наряду с tercio действовали валлонские банды, согласно надгробному слову Боссюэ.[27] И если Корби осталось всего лишь Корби, иначе говоря, лебединой песней испанского могущества — за 7 лет до Рокруа, то, стало быть, мы имеем дело с чем-то совсем иным, нежели противоборство двух армий. Испанские успехи 1636 года, французские успехи 1638–1639 годов. Важнее было колоссальное напряжение обоих противоборствующих гигантов. Каждый ждал решающего бунта, отказа платить, страдать и умирать со стороны подданных противника.

Корби — это только отчасти Корби, а в значительно большей степени это сюрприз со стороны Нидерландов, отказавшихся восставать, это громадная черная дыра восстания кроканов на юго-западе Франции, оставившего фронты без войск и без денег. Грозный вызов, который в 1637 году захватывал краем юговосток и Средиземноморье. Сегодня мы лучше знаем, на каком дне нищеты и необузданного насилия находилась Франция при Людовике XIII. Аристократия, чья рента конкурировала с королевским налогом, сильно шантажировала государство, которое совершенно идентифицировалось бы с чиновничеством, если бы чиновничество тоже не жило за счет сеньориальной ренты. Здесь же коренится секрет Фронды, существовавшей до Фронды, — весьма неплохо управляемой анархии, которую аристократия использовала как средство шантажа.