Корсары глубин - Томас Ловелль

Внизу я видел, как команда занималась своими обязанностями, неопрятная, небритая и грязная. Какими свиньями мы были на этих подводных лодках. На них никогда не было места для достаточного запаса пресной воды. На мытье выдавалось всего лишь несколько кружек, и то не каждый день, а только по воскресеньям.

«Почиститесь, ребята, мы ночью придем в базу», — сказал я и приказал разделить между ними последний запас воды.

Через полчаса после того как я уже заснул, принц Сигизмунд и Лауенберг, находившиеся на мостике, внезапно заметили на расстоянии сорока ярдов по правому борту перископ подводной лодки противника и торпеду, которая шла прямо на нас. Дистанция была такой короткой, что для маневра отклонения от нее уже не было времени. Ничего нельзя было сделать, абсолютно ничего. Пораженные, окаменевшие оба, как кролики перед удавом, они смотрели на быстро идущую торпеду.

Она была превосходно нацелена и направлялась прямо в центр «U-35».

Затем торпеда неожиданно выскочила из воды, подобно летучей рыбе. Для того чтобы попасть торпедой в подводную лодку, ее следует поставить на небольшое углубление. Эта же торпеда была, видимо, поставлена на слишком уже мелкое углубление и сделала то, что торпеда обычно делает в подобных случаях, — выскочила из воды. Описав дугу, она прыгнула к нам на палубу, затем скользнула по ней, с громким стуком ударилась о стальную обшивку, пошла дальше, шлепнулась в воду с другой стороны лодки и продолжала свое путешествие. Она задела палубу между боевой рубкой и средним орудием. Пространство это равнялось только четырем футам. Идя немного правее или левее, торпеда ударилась бы своим носом в рубку или орудие, и все мы исчезли бы навсегда из этого беспокойного мира.

Громкий звон торпеды, ударившейся о палубу, и грохот при ее перелете через надстройку лодки разбудили меня. Я думал, что упала одна из наших мачт, и быстро выскочил на мостик. Когда я пришел туда, то не задавал никаких вопросов о причине шума. Принц Сигизмунд и Лауенберг были бледны как неземные существа. Их расширившиеся глаза были устремлены в какую-то точку на воде сбоку мостика.

Я проследил за их взглядом. Там, прямо перед нашей лодкой, торчал перископ. Едва я его заметил, как увидел приближавшуюся к нам вторую торпеду.

«Лево на борт!» Я отдал приказание на руль чисто инстинктивно. Но оно ничего не значило. Никакая земная сила уже не могла развернуть лодку настолько, чтобы поставить ее борт параллельно пути торпеды. Она шла прямо по направлению к нам. К счастью, опять ничего страшного не случилось. Торпеда прошла под нами, но не больше чем в нескольких дюймах. В этом я твердо убежден. Неприятель, видя, как его первая торпеда перепрыгнула через нашу лодку, поставил гидростатический прибор слишком глубоко.

Пятью секундами позже я заметил в воде третью торпеду, но теперь мой приказ «Лево на борт!» был уже выполнен и «U-35» развернулась. Торпеда проскочила около нас так, что можно было коснуться ее рукой. За ней по следам шла четвертая, но теперь мы уходили зигзагами прочь.

Принц Сигизмунд и Лауенберг все еще стояли на мостике, похожие на статуи; их остолбенение проходило очень медленно. Когда они сказали мне относительно торпеды, прыгнувшей к нам на палубу и перескочившей через нее, — я поверил, тем более что имелось много доказательств правдивости их слов. На палубе в том месте, где торпеда задела за нее, имелся низкий поручень, который оказался погнутым.

Команда внизу гудела в возбуждении. Люди не знали о том, что произошло, но чувствовали, что что-то случилось. Когда им сказали, что торпеда перепрыгнула лягушкой через нашу палубу, то они не поверили, решив, что вся эта история была продуктом воображения стоявших на мостике. Для того чтобы их убедить, пришлось показать им погнутый поручень.

Мой штурман был старым подводником. Он был способным человеком, обладавшим стальными нервами. Зная в совершенстве лодки «U», он испытал все, что только могло случиться в жизни подводника. Ничто не могло поколебать его призвания к службе в подводном плавании. Но этот случай оказался для него роковым.

«Когда я начинаю видеть, как торпеды колотятся о нашу палубу, то с меня хватит, — сказал он. — В следующий раз я увижу, как через нас перепрыгнет британская подводная лодка с перископом и горизонтальными рулями. Нет, с меня хватит». И с него действительно хватило, он отказался идти в новое крейсерство и перевелся на береговую службу.

В гавани наши товарищи думали, что мы мистифицируем их, говоря о случае с торпедой, но у нас все же имелось свидетельство в виде погнутого поручня. Я никогда не слышал, чья лодка нас атаковала: итальянская, французская или английская, но думаю, что последняя. Я не верю, чтобы итальянцы или французы имели такие лодки, которые могли бы выпустить четыре торпеды за столь короткий промежуток времени.

Проход через Гибралтарский пролив для наших лодок всегда был очень опасным делом. Англичане загородили пролив сетями, минами и патрулями истребителей. Я всегда предпочитал проходить его ночью в надводном положении, чтобы не попасть в сети и не натолкнуться на мину. На протяжении почти всей ширины пролива в темное время светили прожекторы, но, придерживаясь африканского берега, можно было незаметно проскользнуть.

Мы находились в трехнедельном крейсерстве в Атлантике, имея на борту пять шкиперов с потопленных нами британских судов: мы их везли в Каттаро в качестве военнопленных. Когда мы приближались к проливу, то солнце уже садилось за выступающей скалой Гибралтара. Мы проложили свой путь в сумраке, сгущавшемся на африканском берегу. Прожекторы Гибралтара уже тралили по воде. На палубе мои люди, из числа обладавших острейшим зрением, внимательно всматривались в сгущавшуюся темноту.

«Эсминец с левого борта!» — воскликнул один из людей передо мною.

Я увидел эсминец, направляющийся к нам со скоростью в двадцать пять узлов, и решил, что он собирается нас таранить. Видимо он нас не заметил, но шел на нас, руководствуясь шумом наших дизель-моторов, потому что проскочил всего лишь в сотне ярдов от «U-35». Когда эсминец проходил у нас перед носом, один из блуждающих блестящих лучей прожектора, светивших со скалы, поймал его и осветил с ослепительной яркостью. Он был так близко от нас, что я мог различить команду и офицеров на его палубе. Мы же были укрыты в непроницаемом мраке, и он нас так и не заметил.

«U-35» продолжала движение полным ходом в надводном положении. Вскоре мы нарвались на второй эсминец, который обнаружил нас, несмотря на темноту. К счастью он стоял на якоре и не мог пуститься за нами в погоню, но передал сигнал прожектором о нашем местонахождении первому эсминцу. Теперь за нами началась настоящая охота. Первый эсминец носился вокруг в надежде таранить нас. Мы видели его то с одного, то с другого борта. Прожекторы тоже искали нас. Длинные лучи света двигались по воде подобно гигантским рукам. «U-35» шла своим путем сквозь адскую преграду из атакующих истребителей и мечущихся световых лучей. Но ни эсминцы, ни прожекторы так и не смогли нас поймать.

В походе мы имели у себя на борту специального, посланного к нам на лодку кинооператора. Бедный малый! Его лицо до сих пор преследует меня. В течение большей части времени оно имело лимонный цвет. Видите ли, он никогда раньше не ходил на подводной лодке и страдал морской болезнью в ее наиболее ядовитой форме. Обычно он прилипал изогнувшись к своей камере, как это должен делать истинный кинематографический герой. Снаряды, пули и приближающиеся торпеды не могли оторвать его от нее. Но что делала с ним морская болезнь! Бывали времена, когда он молил, чтобы прилетел какой-нибудь шальной снаряд и прикончил его. Затем, когда Нептун махал своим жезлом и успокаивал катящиеся волны, он снова становился героем. Если мы вступали в отчаянную артиллерийскую потасовку с каким-нибудь вооруженным кораблем, то он хладнокровно работал у своего аппарата, как будто это была инсценированная битва, а не мрачная действительность.

В одной из первых сцен снятого этим оператором документального фильма из боевой деятельности «U-35» была показана наша встреча с трехтысячетонным британским пароходом «Паркгейт», шедшим из Гибралтара на Мальту. Мы обнаружили его у Сардинии и дали ему выстрел под нос. После горячей погони мы догнали его и подняли флажный сигнал с приказанием:

«Пришлите шлюпку с капитаном на борт!»

Когда их спасательная шлюпка подошла к нам, пятнадцать или двадцать матросов помогли капитану встать на ноги. Его фуражку сдуло с головы, и один из его парней бросил ее вслед за ним. Когда он поднялся на палубу, то я заметил, что он был немного навеселе под воздействием ликера.

«Вы что-то выпили», — заметил я, взглянув на него при проверке судовых документов, и предупредил, что он должен остаться у нас и продолжать свое крейсерство в качестве нашего гостя.