Корсары глубин - Томас Ловелль

«Неограниченная» подводная война, благодаря протестам Соединенных Штатов Америки, к этому времени уже прекратилась. Коммерческие суда мы больше не торпедировали, и только в водах вокруг британских островов было потоплено несколько транспортов. Я был послан в Средиземное море и нашел, что оно очень удобно для широкого применения артиллерийского оружия в деле уничтожения торгового тоннажа. Эти воды не были так хорошо охраняемы от наших лодок, как вокруг Англии. Однако, и здесь было достаточно опасностей. Особенно осторожным приходилось быть в отношении судов-ловушек, одному из которых я обязан своим боевым крещением.

Все произошло в течение моего первого крейсерства, когда мы выстрелом под нос спросили «как поживаете» у одного совершенно безобидного на вид голландского грузового транспорта. Команда его сразу же бросилась в шлюпки и начала грести прочь. Мы медленно приближались к этому, видимо, покинутому кораблю. На первый взгляд все обстояло в порядке. Однако, я уже в то время очень настороженно относился к Q-шипам. и поэтому погрузился, подошел ближе и осмотрел его в перископ.

Никаких сомнений. Я подозвал к перископу Лауенберга, своего вахтенного офицера, чтобы его мнением подтвердить свое. «Безвреден», — ответил он, смотря в перископ. Шлюпки с командой держались в восьмистах ярдах за кормой корабля. Я направил лодку и всплыл в пятидесяти ярдах от них, чувствуя себя в полной безопасности! Если бы на борту корабля все-таки были спрятаны орудия, то комендоры едва ли стали бы стрелять в лодку из-за опасения попасть в своих же людей.

«Подойдите к борту», — окликнул я людей в шлюпках. Я хотел осмотреть их и окончательно почувствовать себя в безопасности.

В этот момент я услышал отдаленный стук и громыханье на пароходе вызванное падением вниз орудийных прикрытий, и треск пушечного выстрела. Над моей головой с воем пролетел снаряд. Люди в шлюпках налегли на весла, спасая свою жизнь. Англичане, как видно, имели крепкие нервы — в этом не было сомнений. Но у нас не было уже времени останавливаться и любоваться мужеством неприятеля. Вокруг щелкали снаряды. Мы быстро прыгали в люки.

«Ныряй!» — закричал я.

В цистернах лодки засвистело, и мы начали тонуть. Затем я услышал отчаянный крик одного из матросов:

«Лейтенанта Лауенберга нет внизу».

Лауенберг, очевидно сильно раненый, оставался еще на палубе. Теперь предстояла нервная работа. Мы задержались под беглым огнем противника, открыли люк и втащили Лауенберга вниз.

«Погружаться на двадцать метров полным ходом», — скомандовал я. Мы нырнули с такой скоростью, что, прежде чем смогли остановить свое падение, оказались на глубине шестидесяти метров.

Да, эти Q-шипы были опасными штучками, в особенности когда перед потоплением вам надлежало предупреждать суда, что, в свою очередь, требовало сближения с ними в надводном положении с риском внезапно получить пару снарядов в борт. Эти ограничения в деле уничтожения торговых кораблей, однако, мало меня задевали, потому что я редко топил их торпедами, даже когда это и разрешалось. Я всегда предпочитал в этом деле пушку или прибегал к помощи подрывных патронов.

Таким путем я сохранял торпеды и, кроме того, используя спасательные шлюпки своих жертв, мог просматривать судовые документы и узнавать их названия и тоннаж. Прежде чем командир лодки официально помещал потопленный корабль в свой отчет, он должен был в качестве доказательства потопления указать его имя. Многие офицеры-подводники потопили больше тоннажа, нежели показано в их отчетах, но не всегда могли дать соответствующее подтверждение. То, что я почти всегда делал предварительное предупреждение встреченным торговым кораблям, и объясняет, почему цифра моего тоннажа была такой высокой.

Преимущественное использование артиллерии приводило к тому, что мои крейсерства не зависели от наличия торпедного боезапаса. Я находился в море до тех пор, пока хватало снарядов и пищи.

Дело часто поворачивалось так, что наиболее важные события были одновременно наименее волнующими. Мое рекордное крейсерство, например, было совершенно вялым и однообразным. Оно продолжалось свыше трех недель, с 26 июля по 20 августа 1916 года, и охватило почти все Средиземное море. Мы потопили пятьдесят четыре корабля — рекорд — за одно крейсерство.

Однако, мы не встретили ни одного интересного приключения. По установившемуся шаблону мы останавливали корабли, команды которых садились на шлюпки. Осмотрев судовые документы, мы давали команде инструкции по плаванию к ближайшему берегу и затем топили захваченные призы.

Наиболее крепким орехом, который нам пришлось раскусить, явился британский охотник за подводными лодками «Примула». Это был небольшой корабль, едва ли достойный торпеды, но положение было такое, что если бы мы его не прикончили, то он прикончил бы нас. Наша торпеда попала ему в нос, и его передняя мачта с треском свалилась вниз. Мы недоуменно смотрели на то, что собирался делать этот корабль. Его машинам дан был задний ход, и «Примула» полным ходом пошел на нас, собираясь таранить лодку своей кормой. Это был блестящий маневр. «Примула» шел назад с такой скоростью, которая уменьшала давление воды на его разбитую носовую часть, так как иначе он сразу бы потонул. Одновременно он вынуждал нас к обороне.

Я выпустил по нему вторую торпеду. «Примула» имея задний ход, развернулся кругом, чтобы избежать попадания; торпеда промахнулась, и поврежденный корабль продолжал пытаться таранить нас.

«Я тебе покажу», — бормотал я раздраженно.

Выстрел третьей торпеды. Но этот корабль с разбитым носом был увертлив, как угорь. Торпеда снова промахнулась. Наконец, четвертая торпеда попала, и «Примула» затонул. Четыре торпеды для такой маленькой осы чересчур большая цена. Я не хотел больше встречаться ни с какими «Примулами».

Двумя важными кораблями в моем списке были французские транспорты: «Прованс» и «Галлия». Потопление «Галлии» было страшным делом. Она шла с тремя тысячами солдат и большим количеством артиллерии для союзной армии в Салониках. В результате нашей атаки погибли тысяча восемьсот пятьдесят два солдата и офицера. Картина гибели этого корабля никогда не изгладится из моей памяти.

Прежде всего, казалось совершенно невозможным попасть в «Галлию». В моем кормовом аппарате осталась только одна торпеда. Имея палубу переполненной солдатами, «Галлия» шла зигзагообразным курсом с большой скоростью, узлов восемнадцать. В предстоящем мне маневрировании я не мог добиться хорошего выстрела, так как ее переменный курс сильно расстраивал мои намерения. Затем она внезапно повернула таким образом, что я смог, наконец, дать, правда, исключительно трудный выстрел. Дистанция была 900 ярдов при почти невозможном угле. Мы надеялись только на встречу торпеды с целью. Торпеда пошла своим путем. Мы нырнули на глубину, чтобы избежать таранного удара. Никто не верил, что мы добьемся попадания. Затем легкий высокий звук удара торпеды о борт и немедленно вслед за ним сильный взрыв. Мы всплыли на перископную глубину, и я увидел в окуляр ужасное зрелище. Взрыв выбросил в воздух высокий фонтан воды, который из-за быстрого движения корабля остался стоять за его кормой. На переполненных палубах пораженного корабля возникла дикая паника. Шлюпки спускались на воду в большой суматохе. Сотни солдат прыгали в воду и плавали кругом. На море было много перевернутых спасательных шлюпок, переполненных и залитых ботов и борющихся за место в этих шлюпках людей.

Затемненная заходящим солнцем громадная «Галлия» погружалась кормой вперед. Ее нос поднялся высоко в воздух. Она на мгновение продержалась в этом положении, а затем пошла вниз наподобие ракеты. Подходили спасательные суда, и мы поспешно ушли прочь».

Глава XIV.

Торпеда, которая перепрыгнула через подводную лодку

Фон Арно де ла Перьер продолжает свое повествование:

«Это невероятное приключение, о котором я хочу сейчас рассказать, было в ноябре 1917 года. Мы находились на обратном пути в базу после долгого крейсерства в Средиземном море. Поперек Отрантского пролива, в горле Адриатики, итальянцы имели сильный патруль истребителей. Нам надлежало преодолеть последнюю опасность и затем предстоял вполне безопасный переход в Каттаро. Ночью мы благополучно проскочили через линию истребителей и чувствовали себя прекрасно. После долгого изнуряющего крейсерства в море было приятно подумать о гавани и о земле. Мы все давно стремились на берег, и я решил остальной путь до Каттаро идти в надводном положении, несмотря на светлое время суток. При нашей малой подводной скорости конец пути занял бы от двух до трех дней. В надводном же положении мы могли прийти в Каттаро уже к наступлению ночи. Всю предыдущую ночь я стоял наверху и смертельно устал. Считая, что всякая опасность миновала, я пошел вниз поспать несколько часов, оставив на мостике вахтенного офицера и с ним принца Сигизмунда, сына принца Генриха Прусского — племянника кайзера. Это был молодой человек, который отправился с нами в поход, чтобы увидеть подводные лодки в действии.