Обращение Апостола Муравьёва - Аркадий Маргулис

Другой сложной и дорогостоящей заботой являлась занятость экипажа. Команда мобильного ракетного комплекса, перемещавшегося автономно в течение трёх недель, представлялась Лауконену стаей высокоразвитых акул, мечущихся в аквариуме в поисках ментальной жертвы. Персонал мобильной, как и стационарной, установки, пребывал в постоянном режиме ожидания, в пассивности, когда работы мало, зато свободного времени невпроворот. Здесь-то и прятались подводные камни: десятки неординарных личностей пускались за духовной пищей, сказать иначе, интеллектуальными развлечениями.

Лауконен резонно опасался, что именно «гражданские» машинисты со временем превратятся в ментальную жертву. В идеальном ракетоносце все без исключения должны быть хищниками, но в экстремальных ситуациях именно помощникам машинистов предстояло взять на себя функции защитников, пусть даже телохранителей. Ведь надёжность цепи измеряется крепостью слабейшего звена и, если в команде окажется незащищённый человек, не исключено, что в боевом режиме он оплошает, и тогда пострадает цепочка.

Военкоматы, не ведая о конкретном назначении строжайшего отбора, послушно вычленяли информацию о призывниках, достойных по физическому, духовному и социальному развитию быть в наиболее эффективных группах. Сведения поступали в соответствующие войсковые подразделения, и таким образом Карлу Яновичу, скрупулёзно подбиравшему подходящих бойцов, стало известно о Марате Муравьёве-Апостоле, железнодорожнике-профессионале.

Марат был хорош, слишком хорош. Удостоиться правительственной награды, знака «Почётного железнодорожника» в неполных восемнадцать лет говорило о многом. Карл Янович очень редко ошибался в людях, практически никогда. Документы свидетельствовали: Муравьёв – интеллектуальная акула!

Лишь однажды, на заре деятельности, Лауконен допустил промах, порекомендовав на внедрение в кровавую банду студента театрального института. Парень так превосходно сыграл уголовника на просмотре, что Лауконен пришёл в восторг, но… обманулся. В обязательной проверке предложили подсадной утке доставить на почту бандероль. Предупредили: «…И никому под строжайшим секретом…». Следом студента будто бы случайно перехватили у почтовой стойки. На глазах понятых вскрыли свёрток, обнаружили внушительную пачку американских долларов и карту укреплений на границе с Польшей. Мальчишка безобразно потёк, выложив всё, о чём знал – о Лауконене, о внедрении в банду, о тайничке презервативов, выгодно сбываемых в институте на пару с сокурсником. Размазня впоследствии стал народным артистом. Старику Лауконену, чтобы получить его автограф для внучки, пришлось униженно напоминать о крошечном эпизоде из героического прошлого. На открытке со своей фотографией артист написал: «Леночке с любовью от боевого товарища деда».

Ныне «боевой товарищ» народного артиста тестировал призывника Муравьёва по собственной кустарной технологии.

– Вижу, обоссался, карась? – вкрадчиво спросил Лауконен, не нарушив традиций.

– Нисколько, – остался верен себе Марат.

– Есть желание что-нибудь спросить?

– Зачем? Я сразу вычислил, что меня прессуют на вшивость.

– Что ты такое несёшь? – притворно удивился Карл Янович. – Допёр и промолчал?

– Так у меня вшей сроду не водилось.

– Значит, надеешься макнуть меня мордой в дерьмо?

– Условно… Для равновесия…

Они некоторое время сверлили друг друга взглядами, затем Лауконен удовлетворённо откинулся на кресле:

– Попробуй, малыш. Если уж на большие дела зреешь… Хочешь Родине послужить?

– Хочу! – заверил Марат, подтянувшись, выказывая прыть.

Подобная реакция объяснялась скорее весомостью старика, чем желанием призывника «отдать жизнь делу коммунизма». Не раскусил старик, что Марат по жизни был артистом и юморил. Так образовалась вторая за карьеру ошибка.

Отпустив Марата, Карл Янович задумался. Кое-что из биографии будущего помощника машиниста не давало покоя. В возрасте шести лет Марату поставили диагноз: «Острый кататоничекий психоз, суть шизофрения». Врач утверждал, что болезнь вспыхнула внезапно, без предварительных симптомов. Такое случается, но шизофрения – билет в один конец, иного не дано. Болезнь неизлечимая, хотя при добросовестном приёме лекарств, наблюдении и уходе пациент может прожить годы. Поражало другое: при следующем осмотре в медицинской карте Марата Муравьёва-Апостола появилась итоговая запись психиатра – «Психомоторные расстройства отсутствуют. Ранее установленный кататоничекий ступор в настоящее время не определяется. Детский аутизм исключён. Раздвоение личности не наблюдается. Диагноз шизофрения ошибочный». Ниже следовало откровенное чудачество: «Мне, доктору Грачевскому, пора на пенсию. Моя врачебная ошибка могла стоить пациенту жизни». Самоотверженное решение.

Психиатр давно почил в бозе, родители Марата тоже покинули свет. Опрос соседей ничего не добавил, лишь одна с потешной фамилией Хвостикова показала, что мать Марата, как-то вернувшись из районной поликлиники, прекратила торговать на рынке. Причитала, плакала о сыне, как по покойнику, потом повязала на голову платок и отправилась в церковь. Долго не признавалась гражданка Хвостикова Янина Ильинична, откуда узнала, что именно в церковь. Стоило дознавателю пообещать ей пятнадцать штрафных суток за сокрытие государственной тайны, спеклась, расплакалась и призналась, что Вера, мать Марата, одолжила у неё крестик. «Ну и что?» – удивился следак. «Не знаю. Вернулась – отдала» – всхлипывая, ответила Янина Ильинична. Карлу Яновичу Лауконену по роду службы приходилось наблюдать фантастические вещи, но к чудесному исцелению маленького Марата он отнёсся скептически, обосновав ошибочный диагноз старческой неряшливостью доктора. Но остался осадок: напортачь Марат хоть раз в вопроснике, пришлось бы месить стройбатовский бетон. «Баста, дам декабристу путёвку в жизнь» – решил Карл Янович и облегчённо потянулся.

Так Марат попал в учебный взвод КГБ. Зажил припеваючи. Казарма квартирного типа, в комнатах по четыре курсанта. С первой же минуты знакомства Апостол проявил качества лидера, взявшись справедливо распределить между соседями по комнате житейские заботы. Марат ликовал, ощущая себя равным среди незаурядных людей, одновременно снискавшим их уважительное согласие. Среди преподавателей Марат обрёл славу плети наизготовку. «Апостолу место в прокуратуре» – шутили они, когда «студент» поднимал заковыристый вопрос.

Постепенно усложнялись тесты, въедливый курсант одолевал их свободно, всякий раз удостаиваясь высшей оценки. Донимали медицинские обследования. Особенно надоедала настырная психологиня с бесстрастным, словно из камня, лицом. От неё веяло настоящим хересом и скрытой опасностью.

По личной просьбе старика, Марата прогнали не только по отечественным, но и по хитрым зарубежным тестам. Психологический портрет вырисовывался настолько неоднозначный, что «товарищ Северина» резко засомневалась в возможности использования Муравьёва помощником машиниста. Карл Янович поморщился, прочитав докладную записку психологини, и вызвал её объясниться:

– Неужто так плохо, Антонина?

– Как знаешь, Карл. Моя работа давать советы, твоя – решать.

– Давай порассуждаем. В рейдах потребуются сильные личности, у таких «не все дома» по определению. Что, если тебе придётся нарисовать мой психологический портрет? – Карл Янович хитро прищурился, и Северина, цветом лица недозрелый баклажан, внушительно покраснела.

Старик захохотал так заразительно, что психологиня заулыбалась.

– Видишь, Антоша, меня же не отстранили от руководства стратегическими проектами. Ты и впрямь считаешь, что парню не место на подводной лодке?

– Я такого не утверждала. В докладной факты и анализ. Я не Фрейд, чтобы винить в грехах курсанта его папашу.

– Эк, куда тебя потянуло… Подозревать папу?

– Ну, да, отца, которого по документам не было.

– Новости, – заинтересованно подбодрил Северину Лауконен, поняв, что она, оседлав любимого конька, не раскусила подвоха.

– Продолжим, Карл Янович. Не будь зайчику восемнадцати лет, назвала бы его педофилом – друзей не заводит, о жене говорит, как о подруге, но не любовнице…

– Ну, если есть подтверждения…

– Нет, погоди соглашаться, хочу сосредоточить твоё внимание… Знаю: если решил, оттащить тебя можно лишь тягачом… Вроде тех, что ядерную баллистику возит – наш конкурент…

– И-к куда тебя занесло. Своими делами занимайся, Тонюшка, здоровее будешь.

– Фу ты, сердитый какой, – подняла Северина руки в примирительном жесте, – пусть так, но по порядку. Ясно, какой тип нужен для миссии. Возможно, ты удивишься, но люди харизматичны, все до единого… Привыкли к ним на улице, и не видим, кто заодно и щёголь. Вот почему мы наивысшая ветвь эволюции… Во-во. Если позволишь, напоминаем тараканов. Представь себе, люди и тараканы приспосабливаются к чему угодно, это их нутро. Твой Апостол – другой! – жёстко закончила Северина. – Может, но не хочет. Гляди, речь у него выверена, обдумана, дозированно эмоциональна – словно отредактированная запись. Дружок, меня не обмануть! Трансформационная грамматика показала, что его эмоциональный стиль блеклый. Муравьёв обладает потенциалом много большим, чем согласен показать… У него гипертрофированная сдержанность и высочайший самоконтроль. Может, его во внешнюю разведку отрекомендовать?