Отпущение грехов - Марина Серова

…Нет, этот профессор довольно угрюмый и малообщительный тип. С тех пор как я видела его в последний раз – а прошло уже более полугода, – он явно изменился не в лучшую сторону. Конечно, стоит учитывать то обстоятельство, что заключение за решетку не способствует проявлению балагурства, юмора и отточенного, с привкусом нарочитой, несколько старомодной деликатности (хотя тогда мне показалось, что профессор просто играл ее) красноречия – то есть всего того, что так запомнилось мне в Клинском.

И как он упорно не желает ничего говорить и отворачивается от света!

– Сергей Сергеевич…

– Нет, – глухо сказал он. – Придите завтра.

Я насторожилась:

– Простите, Сергей Сергеевич, я понимаю ваше состояние, но все, о чем я хочу вас спросить, очень важно, и потому откладывать разрешение этих вопросов смерти подобно…

Говоря все это, я приближалась к Клинскому размеренными, короткими шагами. Он словно и не видел меня – не хотел принимать факт моего наличия в камере.

– Ну хорошо, – произнесла я, прервав поток собственного красноречия, – приду завтра. Всего хорошего.

– Угу, – отозвался он, и в тот же момент, протянув руку, я с силой дернула его за прядь седых волос.

…Они подались неожиданно легко – он даже не успел толком понять, почему его длинные седые волосы внезапно проявили свою гадкую сущность и оказались коротко стриженным под расческу «ежиком».

Без малейшей примеси седины.

– Превосходно, – сказала я. – Просто превосходно. Я так думаю, что вы, блестящий господин Клинский, быстро поменяли амплуа с момента нашей вчерашней встречи. Кажется, вчера вы именовались несколько иначе… Спиридоном, что ли.

Он смотрел на меня разинув рот, очевидно, еще не понимая, что с ним произошло то, чего следовало опасаться больше всего. Потом лицо, со знанием дела загримированное под обличье человека средних лет, начало кривиться в недоуменной гримасе изумления, к которой рано или поздно должна была примешаться ярость.

И она пришла. И как только это произошло и взгляд Спиридона, упорно тыкавшийся в стену на протяжении всего нашего невразумительного диалога, буквально вонзился в мое лицо, – в тот же момент я увидела, что он нисколько не похож на Клинского. Бесспорно, общие черты совпадали. Но, помимо черт лица, существовали и другие характеристики, а вот их Спиридон копировать уже не мог и потому верно скатывался к своему естественному состоянию и мироощущению.

И судя по всему, в этом мироощущении немалое место занимала агрессия.

Он буквально подскочил на месте, а потом грубо схватил меня за шею и, притянув, проговорил свистящим от злобы голосом:

– Ты что же это… сука? Да ты хоть знаешь, во что ты, падла, влезаешь? Бери-ка ноги в руки и пи…уй отседова, шмара понтовая!

– Серге-ей Серге-еич, – даже не делая попыток сопротивляться, укоризненно протянула я тоном героя известной комедии, время от времени изрекавшего: «Семен Семеныч!» – Вы ведете себя по меньшей мере несолидно для лица вашего возраста и положения.

И я с размаху нахлобучила парик ему на голову.

Спиридон осклабился, хотя мое последнее движение содержало в себе мало почтения и еще меньше испуга.

– Так-то лучше, – проговорил он, вероятно, сочтя, что я посчитала за лучшее не разглашать обман. – Это правильно. Ты, конечно, девка себе на уме… с Мангустом хороводики водишь, да только оно и нам вот… не стоит тебе перебегать нам дорожку. Ведь в точняк, а?

– Да, Сергей Сергеич, – без всякого выражения произнесла я, а потом коротким движением перехватила его правую руку и, четким приемом завернув ее за спину с такой скоростью, что он даже и пикнуть не успел – вероятно, думал, что я ему сейчас буду ручки лобызать от счастья, как папе римскому, – заплела ему пальцы так, как нас учили в «Сигме». Спиридон буквально захлебнулся от боли.

– А теперь вот что, многоуважаемый пан профессор, – произнесла я. – Будешь отвечать обстоятельно и по делу, иначе, как говорится, будет бо-бо.

– В-в-в… – простонал Спиридон, – да ты че… сучара бацильная?!

– Клинский с вами в деле?

– В-в-в… больно, ссука!!

– Давай колись, а то еще хуже будет!

– Какая тебе разница… – простонал он. – В деле… не в деле… все равно тебе с того ничего не выгадать! Трындец подкрался незаметно… так, крошка?

Он попытался даже засмеяться, и я подумала, что господин Спиридонов уж слишком забывается. И тогда я медленно, чтобы он почувствовал всю гамму ощущений, начала сворачивать его пальцы в трубочку.

Спиридон держался до последнего. Багровел, выкрикивал обрывочные ругательства, попытался даже напеть что-то наподобие: «И передай своим блядям из блока НАТО, что класть свой член на нас пока что рановато», но на самом излете этого жизнеутверждающего заявления взвыл под хруст собственных пальцев… Я ослабила залом и произнесла:

– Ну так как?

– Все равно тебе это ничего не даст, – проговорил он.

– Даст – не даст… так будешь рассуждать со своими шалавами из «Анжелики», – грубо ответила я. – Так что там насчет Клинского?

– Да… у него дела с Ольхой… что именно, я не знаю.

– Да ладно тебе скромничать, парень, – проговорила я. – А к поселку Заречному эти дела никакого отношения не имеют, а?

Он вздрогнул и хрипло засмеялся:

– Откуда мне знать? Это… я ничего не знаю…

– То есть ты ничего не знаешь про Заречный? – И я выгнула ему пальцы так, что хрустнуло уже просто угрожающе, а Спиридон закусил до крови губу и из горла его вырвался, совсем тихий, но исполненный жуткой муки хриплый вой.

– Я ничего не знаю… я только знаю, что Ольховик… что он говорил про какого-то Арийца…

– Арийца? Штандартенфюрера Штирлица?

– Да нет… это кликуха. Но че уж там у них, я не…

– Ладно, – произнесла я. – Понятно. Кто он такой?

– Не знаю… какой-то то ли из Москвы, то ли из Питера… ну пусти руку…

Я ослабила хватку. Спиридон, почувствовав облегчение, закрыл глаза и после долгого молчания пробормотал:

– Ну… теперь ты можешь ломать мне всю клешню… и шею тоже… может быть, она мне скоро уже не потребуется. Раскололся.

– Ишь, как заговорил, – проговорила я и, отпустив бандита, отпрянула к противоположной стене. – Значит, Заречный все-таки имеет отношение к делишкам Ольховика и Клинского?

Он молчал.

– Ну ничего, разберемся. Кажется, у меня уже есть некоторые догадки… благодарю вас, профессор. Всего хорошего.

Последняя фраза была сказана уже в присутствии толстого капитана, который вошел в камеру с крайне недовольным видом и проговорил, не глядя на меня:

– Это вы от… – И он назвал имя и отчество моего знакомого в органах.

– Да.

– Я, конечно, дико извиняюсь, но я все-таки не понимаю, кто вы такая. Если вы не из органов, не из прокуратуры и не из ФСБ, то какого черта вам тут надо.

Судя по всему, герр капитан был изрядно раздосадован. Не исключено, что по весьма простой причине: боялся, что разоблачат замечательного ряженого профессора Клинского.

Потому что, если не ошибаюсь, такие операции, как подмена содержащегося в КПЗ человека, стоит проделывать, только имея за спиной страховочный вариант в лице благоволящего к вам работника РОВД. И быть может, мои предположения не столь далеки от истины.

Я улыбнулась во все тридцать два зуба и ответила:

– Когда вы говорите «какого черта мне тут надо», капитан, то напоминаете мне одного моего знакомого, который листал «Камасутру» и приговаривал при этом: «А счастье было так возможно… и так возможно… и вот этак возможно…»

…Думается, не надо уточнять, и без того понятно, что этим самым знакомым был Костя Курилов.

– Это что еще за херня? – гундосо пробурчал капитан Корнеев.

– А-а… это Пушкин, товарищ капитан. «Евгений Онегин». Так что не надо задавать риторических вопросов: какого черта мне тут надо?

Когда я вышла из здания РОВД и села в машину, мне показалось, что на меня кто-то очень пристально смотрит. Слежку я ощущала спинным мозгом, это ставилось в «Сигме» в первую очередь: отслеживание ситуации на подсознательном и рефлективном уровне. Вторая сигнальная система.

И на этот раз взгляд чувствовался ну очень доброжелательный. Я думаю, что если его материализовать, то от моего грешного тела остались бы не то чтобы рожки да ножки, а просто сиротливая горстка пепла из крематория концентрационного лагеря Майданек.

Я позвонила Курилову.

Он подал признаки жизни сразу и, как только я произнесла первую фразу, вывалил на меня кучу новостей. По его голосу я поняла, что он чертовски доволен жизнью:

– Все так удачно вышло! Сбагрил я эту тачку с глаз долой, из сердца вон, по совсем неплохой цене… тот козел, которому я ее закинул, сначала предложил ровно вдвое меньше конечной цены… жидовская морда. Думает, что если машина продается срочно, то и можно покупать ее за четверть цены. Гнида! Ну ниче! Когда узнает, что она в угоне числится, то еще больше обрадуется… жук колорадский!