Плохо быть богатой - Джудит Гулд

— Вот черт, — буркнул Кочина и раздраженно вздохнул. — Ну ладно, придется пробираться отсюда.

Кармен Толедо, сидевшая за рулем, рассеянно кивнув, скользнула со своего места наружу. Они внимательно осмотрели богатые, выстроившиеся в три ряда дома, — обычная улочка, сразу за 5-й авеню, тихий оазис внутри шумного мегаполиса.

— Эй, Фред, что там случилось? — услышали они голос репортера из „Дейли ньюс", едва приблизились к зданию.

— Пока говорить рано, Берни, — лениво бросил Кочина, ныряя под ленту, которой полиция обнесла место происшествия, и не обращая внимания на репортера.

Детектив Фред Кочина служил в полиции уже двадцать один год, причем первые восемь патрулировал этот район. В его жилах текла кровь потомственного полицейского: отец служил в городском полицейском управлении Нью-Йорка, да и все прочие Кочина, как из нью-йоркского нижнего Ист-Сайда, так и из югославского Загреба, славились своим бесстрашием, педантичностью и отчасти старомодной лояльностью. Слишком старомодной, чтобы позволить сутенерам, проституткам, жуликам, насильникам и убийцам верховодить во вверенном им районе.

За первые восемь лет службы старомодные методы Фреда Кочины снискали ему и уважение, и проклятия — в зависимости от того, как на него смотреть: как на представителя власти или как на уличного копа. Он был известен тем, что сначала стрелял, а уж потом задавал вопросы, — завидный талант, которым, увы, ни один из его прежних двух партнеров, давно уж обретших успокоение на глубине в два метра под землей, не обладал.

В конце концов комиссар полиции понял, что лучше уж двинуть его вверх по служебной лестнице, предложив престижное место инспектора уголовной полиции: расследования преступлений увлекут молодого Кочину, а значит, на улицах станет чуть меньше отважной пальбы.

Кочина к повышению отнесся серьезно, быстро доказав, на что он способен.

Красавцем он не был — жилистый и крепкий в молодости, теперь он медленно, но верно превращался в картофельное пюре. Густая когда-то шевелюра с годами превратилась в жесткую седую щетину, едва прикрывающую макушку. Да и отменный аппетит с пристрастием к югославской сливовице красоты не добавляли, сказавшись в лопнувших капиллярах на носу, как у киноактера Уильяма Клода Филда, и мясистых щеках. Бледно-голубые глаза Кочины под резкими изломами колючих седых бровей поглядывали на мир с подозрением.

Если не считать жены, у Кочины был только один друг, любивший его и безоговорочно ему веривший, — его напарник. Точнее, напарница.

Тридцатичетырехлетнюю испанку Кармен Толедо можно было бы считать привлекательной, если бы она сама не противилась этому изо всех сил. Ее черные волосы были подстрижены чуть ли не под корень, сверкающие черные глаза обдавали холодом, впиваясь в собеседника с жестким вызовом, и даже нос-пуговка не спасал положение. Постоянно нахмуренное лицо, на котором улыбка была редкой гостьей, не позволяло увидеть еще одно богатство Кармен — превосходные белоснежные зубы. Высокая, под 170 сантиметров, и стройная, она напоминала стальной прут. Плюс ко всему под смуглой кожей играли мускулы культуристки, а при первом же сигнале опасности Кармен принимала стойку быка, готового забодать трейлер.

Но правду говорят, что внешность обманчива. Кармен была замужем, вполне счастлива в браке и за одиннадцать лет супружества родила пятерых детей. Друзья считали ее прекрасной женой и прекрасной матерью.

Такова была напарница Фреда Кочины.

За четыре года совместной работы Кочина и Толедо раскрыли больше преступлений, чем любой другой из восьми инспекторов нью-йоркского городского полицейского управления. И вот сейчас, в 11 часов 3 минуты, подняв воротники своих пальто, они спешили на очередное место преступления.

— Наверх, — быстро подсказал им молоденький полицейский, когда в дверном проеме возникли их затянутые в кожу силуэты. — Третий этаж.

Кочина тяжело зашагал вверх по лестнице, Кармен Толедо устремилась следом за ним.

На третьем этаже один из членов полицейской бригады возился с дверью квартиры 3-Б, устанавливая новый замок. Напротив, в соседской квартире, насколько позволяла цепочка, была приоткрыта дверь, из-за которой с нескрываемым любопытством выглядывала древняя старушенция, держа на поводке такую же древнюю безшерстную собачонку.

Не останавливаясь, Кочина решительно прошагал вглубь квартиры. Толедо держалась чуть позади.

Они оказались в просторной, метров в двадцать с лишним гостиной, Вдоль одной стены которой тянулась стойка, переходящая в кухню, а напротив деревянные жалюзи скрывали два больших окна. В глухой кирпичной стене был выложен камин, облицованный белым мрамором, с середины потолка свисал огромный круглый светильник. Мягкая сборная мебель пастельных тонов, расставленная на роскошном ковре, образовывала уютный уголок для отдыха, центром которого являлся дубовый кофейный столик со стеклянной столешницей. За круглым обеденным столом, тоже из дуба, стояли четыре деревянных стула с узорными спинками, в подвешенной в углу клетке бился попугай, а в углу лежала груда белья, рассортированного на несколько стопок, словно для прачечной. По стенам квартиры были развешены огромные фотографии, с которых на посетителей взирали красивые женщины, судя по всему, фотомодели.

Приятное местечко, домашнее и уютное, надежное пристанище от грязи и мерзости города.

И все же его мерзкие щупальца дотянулись и сюда.

Группа экспертов из криминальной полиции, натянув перчатки, обшаривала квартиру в поисках улик преступления и отпечатков пальцев. Волосы, кусочки кожи, соскребы с пятен крови, содержимое пепельницы и двух высоких стеклянных бокалов… Увесистый пергаментный мешок постепенно заполнялся.

Не вынимая рук из карманов и слегка выставив вперед правое плечо, чтобы проложить себе дорогу, Кочина и Толедо прошли по узкому коридору в спальню, чтобы тут же застыть на пороге, в потрясении от увиденного.

— О Господи! — выдохнула женщина. — Вот дерьмо… — Зажав рот рукой, она заметалась в поисках ванной и следующие пару минут провела, согнувшись над унитазом. Даже Кочину, успевшего за годы службы привыкнуть ко всякому, прошиб холодный пот. К горлу подкатила тошнота.

На пропитанных кровью простынях раскинулась обнаженная женщина. Руки и ноги погибшей неестественно изогнуты конвульсиями ужасной смерти, лица же не было совсем. Ни носа, ни глаз. То, что раньше могло быть лицом, сейчас от самого подбородка и до макушки, представляло собой неузнаваемое месиво. Жуткое кровавое мясо.

Ну, хватит, сказал себе Кочина. Отныне и навсегда с мясными продуктами кончено. Только вегетарианская кухня. Сил больше нет смотреть на окровавленные куски мяса, особенно вот такие…