Цхинвали в огне - Сергей Стукало
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я на месяц с детьми поехала в Цхинвал… Когда миротворцы вошли в Южную Осетию, вернулась домой в Хашур с младшей дочкой Элиной, она должна была пойти в пятый класс. Соседи сказали, что мой дом заняли. Поднявшись в квартиру, застала там соседского зятя Рамаза (они с нами жили на одной площадке, он в эти военные годы ходил всё время в форме), и его жену Нону. Я поздоровалась, и попросила освободить квартиру. «У меня есть квартира в Цхинвали на ул. Ленина, 132. Идите и живите там», – заявил он. Но зачем мне его квартира, когда у меня есть своя? Хочу жить в своей квартире. Рамаз ушел и привёл «друзей». Начали угрожать, что милицию вызовут, арестуют нас, стали выгонять, дочка испугалась. Начали говорить про грузинские села Знаурского района, Окона и т.д. Вы нас оттуда выгнали, из наших домов. «А кто был виноват, что вас выгнали, кто был виноват?» – не удержалась я. – «Кто начал войну, разве не грузины? Вы же сами начали, не осетины были виноваты!» Рамаз со своими «друзьями» ушёл, а его жена Нона предупредила, что если я не исчезну быстро и незаметно, эти «люди» убьют и меня, и ребёнка.
Неформалы ходили и искали нас по домам, только одна женщина, русская, она была замужем за грузином, спрятала нас у себя в туалете. Элинка очень испугалась. Когда они ушли, она позвала мужа. Он посадил нас в машину и отвёз на автостанцию. Думал, думал, что делать, а вдруг нас и там поймают, и отвёз в Сахлошени, дорóгой, которая ведет в Цхинвал не через Гори, а через Карели. Так мы добрались до Южной Осетии. Я ничего не забрала из своего дома, даже иголку; тайком, как преступница, уехала из своего дома и из старой жизни.
Свидетельствует Зарета Харебова, жительница села Дзарцеми. На момент описанных событий село контролировалось полицией Грузии (записано Оксаной Хубежты, корреспондентом сайта СКК, в больнице г.Цхинвал, где проходила лечение Харебова):
23 апреля Зарету Харебову жестоко избила соседка, Мадина Хетерели.
Зарете Харебовой 76 лет, в селе она живет одна. Единственного сына в 1989 г. убили грузинские боевики. Мадина Хетерели иногда помогала ей по дому за деньги. Но девушка периодически её обкрадывала. После очередного случая, женщина не вытерпела и попросила вернуть украденное, тогда Хетерели взяла камень и раздробила старушке голень. «Мне некому было помочь, нога распухла и болела. Через два дня, родственник, застав меня в таком состоянии, вызвал полицейских, но они никак не прореагировали. Говорили, что я должна помириться с Хетерели, но я отказалась. После этого, в 4 часа утра, ко мне в дом залезли через окно. Я проснулась от ощущения удушья и тяжести, а когда я открыла глаза, то поняла, что у меня ко рту приставлено огнестрельное оружие. Неизвестные мне люди кричали на меня. Потом я ничего не помню, была очень слаба, наверное, от страха потеряла сознание. Очнувшись, я кричала и звала на помощь, но никто не помог», – рассказывает Зарета Харебова. Сейчас она находится в крайне тяжёлом состоянии, говорит о том, что не хочет возвращаться домой, так как боится за свою жизнь.
«Данный факт является ещё одной иллюстрацией того, в каких условиях живут осетины не только в Грузии, но и на временно оккупированной Грузией территории Республики Южная Осетия», – отметил начальник информационного отдела Юго-Осетинской части СКК Инал Плиев.
Глава 6. Цхинвали. Бой
Христос и Бог! Я жажду чуда,
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
«МОЛИТВА».Песня Т. Гвердцители на стихи М. Цветаевой
Спаси, Господи, и помилуй ненавидящыя и обидящыя мя и творящыя ми напасти, и не оставь ихъ погибнути мене ради грешнаго.
Молитва, Православный Молитвослов
Пробуждение было внезапным и крайне неприятным.
Что-то острое, со звоном лопнувшей струны, щелкнуло над самым ухом и густо просыпалось на голову.
Ещё толком не проснувшись, Сан Саныч ухватился руками за спинку кровати и резко подался в проход. По-собачьи встряхнув головой и плечами, он избавился от густо усыпавших лицо осколков оконного стекла, и лишь потом, пробудившимся звериным чутьем, отметил близкие звуки автоматных очередей и сопровождавшие их сочные шлепки и рикошеты залетавших в окна соседней комнаты пуль.
"7,62, два автомата, – машинально отметил Сан Саныч по характерной звуковой какофонии калибр и количество оружия, и подосадовал: – А тут всё, чем есть ответить, кукиш в кармане…" – из восемнадцати находившихся в гостинице офицеров – оружия не имел никто.
Мысли разбегались, но тело уже действовало само, без участия сознания.
Майор сноровисто столкнул с кровати укрывавшее его одеяло, перевернул, придержав в полёте за край и, убедившись, что его полотнище достаточно развернулось и накрывает большинство рассыпанных по полу осколков, скатился прямо на него. На четвереньках, по-крабьи, метнулся к двери. Привстав, нащупал дверную ручку, рванул её на себя и, вспомнив о своих соседях по комнате, обернулся:
– Не высовывайтесь, мужики! Я за автоматом!
Вспышки света за дверью ослепили Сан Саныча, и он непроизвольно замер, приучая глаза к яркому освещению. Судя по всему, одна из шальных пуль попала в проводку или в дроссель, и коридорные лампы дневного света мигали в ритме сбесившегося дискотечного стробоскопа.
Очередная вспышка обозначила застывшую в открытом дверном проёме фигуру офицера, и невидимые стрелки, не мешкая, перенесли огонь на неё...
Дверной косяк слева от Сан Саныча сухо треснул, и вместе с этим звуком он ощутил как что-то хищное, неумолимо-твёрдое и острое впилось ему в шею. Голова, плечо, а затем и вся левая сторона тела быстро отяжелели, и майор, с ужасом ощутив наступающую одеревенелость и частую, разбегающуюся от раны, волну иголочных уколов, завалился вперёд.
"Вот и всё! – подумал он отстранённо. – Убили! Господи, как всё отвратительно, как глупо!"
Упав, Сан Саныч продолжил прислушиваться к собственным ощущениям. К его удивлению, в голове продолжали мелькать тени каких-то обрывочных, изрядно сдобренных матом мыслей. Присутствия ангелов или чертей не ощущалось.
Правым, прижатым к полу, глазом майор ничего не видел. Но левым, в очередной вспышке света, он вдруг в мельчайших деталях разглядел удивительно чёткую картинку – ровный стык половых досок. С тремя огромными рифлеными гвоздевыми шляпками, окрашенными той же, почти стёршейся, тёмно-коричневой матовой эмалью, что и весь остальной пол.
"Наверное, когда полы стелили, плотникам гвоздей не подвезли, – отметил он про себя, – вот и бульбенили пол, чем придётся, даже до шиферных гвоздей добрались".
И тут же опомнился: "Умираю, а в голову всякая срань лезет!"
Нахлынувшая злость придала сил. Преодолевая слабость, Сан Саныч выпростал из-под себя левую руку и нащупал толстый хвост глубоко засевшей в шее щепки. Шальная пуля выбила из дверного косяка довольно приличный деревянный сколок, и теперь он надёжно заткнул дыру в шее майора, которую сам же и проделал.
"Как есть срань, и действительно – в голове!" – Сан Саныч ухватился за торчащий из тела конец щепки и, пачкая пальцы обильно хлынувшей кровью, медленно потянул её прочь… из себя…
В шее, по мере вытягивания щепки, что-то противно хрустело и поскрипывало.
"Только бы заноз и отслоившейся краски в ране не осталось", – мелькнула мысль, и майор с удовлетворением ощутил, что противная одеревенелость начала уходить из тела вместе с ритмичными толчками струящейся из раны крови.
"Вот и не верь потом знакам судьбы, – иронично подумал Сан Саныч, – Комары как чувствовали! Весь день именно в это место долбали. Или они с грузинскими ментами заодно?"
В том, что обстрел гостиницы ведёт именно грузинская милиция, майор даже не сомневался.
Осмотрев в очередной вспышке света вытащенную щепку, он с отвращением отбросил её в сторону и перекатился по полу вправо – прочь от дверного проема.
"Та-а-ак, сраные ёжики… Руки-ноги слушаются", – бодрясь, отметил он и только потом заметил в конце коридора лежащего на спине солдата.
В ярких световых вспышках лицо молодого десантника казалось таким же белым, как и стена, возле которой он лежал. Вместе с десантником обнаружился и искомый автомат. Ствол зажатого подмышкой короткого десантного АКС-74 упирался в стену никчемным сухим сучком.
"Дышит", – присмотревшись к десантнику, отметил про себя Сан Саныч и, обратив внимание на расплывающееся по доскам тёмное пятно, понял, что тот ранен. Отметив неровный поверхностный характер дыхания молодого солдата, решил, что тот, судя по всему, уже не боец, а, если не остановить кровотечение, то и не жилец тоже.
Свет в коридоре вспыхнул в последний раз и погас окончательно.