Зона поражения - Александр Бородыня

Желтый квадратик скользил по узкому световому табло над дверью, лифт двигался вниз. На цифре «один» включила что-то на щитке, и кабина пошла дальше.

«Конечно, вниз. В подвал… Куда же еще меня ночью везти? В морг!»

— Мы в морг? — пригибаясь, иначе было под трубами не пройти, спросил он, снова следуя за своей провожатой.

— В морг! — подтвердила она.

Метров через двадцать Алевтина остановилась. Сухая длинная ладонь нажала на ручку двери, металлические створки распахнулись, и Максим Данилович оказался стоящим посреди большого низкого зала. Алюминиевые эмалированные дверцы, гудение. Холодок, идущий от белого кафельного пола. Морг был обширный, в таком можно разместить и семьсот, и тысячу человек, еще место останется.

7

В кафельной стене оказалась еще одна металлическая дверь, они вошли в небольшой хорошо освещенный бокс. Посредине бокса стоял металлический стол, на столе лежал голый человек. Не сразу, не в первую секунду Максим Данилович сообразил, что этот человек давно уже мертв. Сбили с толку щетина на щеках и длинные свалявшиеся волосы. В углу он заметил груду одежды, вероятно, ее недавно разрезали и содрали с мертвого тела. Какое-то коричневое кашне клубком. Кожаная куртка. Торчал вверх двумя расходящимися черными лоскутами распоротый сапог. Рядом валялись дешевые часы.

Кроме металлического стола и грязной одежды были еще два высоких табурета на колесиках. На одном из табуретов лежала плашмя небольшая грязная палитра и запечатанная коробка с краской, там же несколько скальпелей, тюбики с клеем и набор кисточек. Среди кисточек валялся скальпель. Рядом со столом стоял небольшого роста худой человек. В синем фартуке, туго повязанном на халат, он выглядел настоящим мясником.

— Я пошла! — сказала Алевтина, прикрывая снаружи дверь. — У вас в распоряжении два часа!

— Макаренко! — представился молодой человек, похожий на мясника. — Я ваш скульптор.

Он не протянул руки, и его нисколько не задело то, что Максим Данилович никак не ответил на приветствие. Имя вызвало неожиданную ассоциацию, картинку, лицо из прошлого. Макар Дмитриев. Сколько лет назад?! Этот скульптор совсем не был похож на лейтенанта. Что только в трезвую голову лезет?

— Вы когда-нибудь позировали на портрет? — спросил мясник-художник, демонстрируя крупные желтые зубы.

— Только в фотографии!

— Правила простые, — сказал он. — Пока я работаю, вы сидите неподвижно. У нас с вами маловато времени, а работа большая. Вот из этого сырья, — он указал на обнаженное тело, лежащее на железном столе, — я должен создать ваш портрет. В живописи, как и в скульптуре, что главное, знаете? Сходство! Должно быть абсолютное сходство. Так, чтобы ваша жена не догадалась! — Он гадко подмигнул, левый краешек его губ загнулся вниз. — Так что не будем терять драгоценных минут.

Послушно Максим Данилович устроился на предложенном табурете, противный скульптор вынул из кармана своего грязного фартука резиновые перчатки, натянул их и только после этого, взяв свою модель одной рукой за затылок, а другой за подбородок, поставил голову в нужное положение.

— Вот так будете сидеть. Еще раз повторяю, не двигаться! — Он, как хирург перед операцией, поднял руки, плотно упакованные в желтую резину, указывая растопыренными пальцами в потолок, и наклонился к трупу. — Ну что же, пожалуй, начнем!

Только теперь Максим Данилович заметил, что из тощего желтого горла мертвеца неприятно торчала стеклянная трубка. Небольшими щипцами с резиновыми насадками Макаренко прихватил эту трубку за конец и коротким движением выдернул.

— Глаза закрыть можно? — спросил Максим Данилович.

— Закройте!

Судя по скребущему звуку, скульптор-мясник сдирал скальпелем с мертвых щек щетину. Желая голосом перекрыть этот гадкий шорох, Максим Данилович спросил:

— Его вместо меня похоронят?

— Помолчите, я должен сосредоточиться! — зло сказал скульптор. — Я скажу, когда можно будет говорить!

«Может, не надо было мне бумажку подписывать? Может, зря я все это? Ведь так и не спросил снимки. Может, ничего у меня нет. Просто дурят они меня с опухолью. Хотят использовать для своих целей и дурят. Им нужен для чего-то опытный водитель, понятно, но не слишком ли большие затраты? Нельзя, что ли, проще? Что-то здесь другое, а что вот, понять бы? Обратного пути у меня нет. Потерплю пока. Там посмотрим, что за работа будет. А то, что меня официально похоронят, это неплохо даже, как ведь в молодости мечтал на собственных похоронах погулять. Все плачут, а мне смешно. Дурак, конечно, был, молодой, но все равно любопытно».

Шея в неподвижности затекла, и, не имея возможности подвигать головой, он открыл глаза. Скульптор, оказывается, уже закончил свою работу. Лицо мертвеца на столе изменилось совершенно. Губы стали ярче, щеки выдувались туго вверх, уложенные и покрашенные волосы влажно блестели. Мясник теперь занимался кистями рук, он смазывал чем-то пальцы мертвеца по одному и потом прилепливал что-то. Максим Данилович обратил внимание, что скульптор боится каждого своего прикосновения.

— Снимите крестик, — попросил он. Не глядя, протянул руку.

Максим Данилович снял крестик и положил его на резиновую перчатку.

— Теперь кольцо!

«Надо было мне все это возвращать, — подумал он. — Или доктор просто не понял, что без кольца меня жена не опознает? Нет, все этот доктор знает, психолог. Цветы, коньяк, бифштекс. Все он правильно рассчитал. Куда я денусь? А этот чего-то сильно боится. — Наблюдая за тем, как мясник надевает на безымянный палец трупа его обручальное кольцо, Максим Данилович утвердился в своей догадке. — Работает, будто заразы боится. Будто живая чума перед ним в пробирке. А ведь по виду бывалая сволочь. Интересно, чего же он может так бояться? Что в этом мертвеце такого неприятного, что у художника аж сопли от страха потекли?»

Когда работа была закончена и мясник-художник отступил на несколько шагов, желая оценить ее со стороны, Максим Данилович наконец также увидел все в целом. Бросилась в глаза татуировка на руке трупа. Синий якорь в объятиях морского зверя.

«Сказать?»

Но ничего сказать он не успел. Вошла Алевтина.

— Пойдемте.

Он слез с табурета и наконец покрутил головой.

— Хотите проститься с женой?

— А можно?

— Только издали. Ей уже, к сожалению, сообщили о вашей смерти.

Они вышли из лифта на первом этаже, и Алевтина длинным окольным коридором повела Максима Даниловича вокруг приемного покоя. Ольга сидела на банкетке с опущенной головой. Коленки сомкнуты, даже издали сквозь маленькое стекло окошечка регистратуры он смог разглядеть, что на чулке у нее дырочка, а щеки дрожат, мокрые от слез.

8

Проснувшись все в той же кровати, он дернул за рычаг и, когда спинка поднялась, сразу включил радио. За шторой было еще светло. Диктор объявил время, и Максим Данилович понял, что случайно выиграл несколько часов. Наверное, на этот раз Алевтина ошиблась, что не мудрено при подобной измотанности, и вколола ему недостаточную дозу снотворного. Он должен был проснуться только ночью, здесь вообще все делалось только ночью. Алевтина сказала, что, когда он проснется, все ему окончательно объяснят и можно будет приступить к работе, так что эти несколько часов могли оказаться вообще последними.

На стуле рядом с кроватью лежал уже приготовленный комплект одежды: белье, костюм, рубашка. Возле кровати стояли ботинки. Все новенькое, из магазина, нитки от ярлыков торчат. Он не стал одеваться. Пижама исчезла, и опять пришлось завернуться в одеяло. Он ходил по палате, пытаясь сообразить, как же использовать это случайно полученное время, и не мог ничего придумать. В раздражении выключил радио и так же в раздражении на всякий случай хлопнул пальцем по кнопке вызова.

— Дежурная сестра. Что у вас случилось, больной?

— Дверь! — сказал он негромко, еще не веря в свою удачу. — Кто-то случайно запер дверь в мою палату снаружи. Нельзя ли открыть?

— Какая палата?

С трудом он припомнил номер на двери.

— Семьсот седьмая. Пожалуйста. Откройте, а то я тут как узник замка Иф, уже подкоп собираюсь делать.

— В семьсот седьмой у нас никого нет! — Было слышно, как она перелистывает журнал. — Какая-то ошибка в записях, извините. Сейчас я подойду. Вы можете потерпеть еще пару минут, больной?

Телефонные аппараты находились в маленьком холле возле лестницы. Идти через весь коридор замотанным в одеяло показалось неловко, и Максим Данилович все же воспользовался одеждой, лежащей на стуле. Галстука он, конечно, не повязал, также не надел и пиджака. Только трусы, майка и брюки. Под кроватью он нашел вполне подходящие к данному случаю шлепанцы. Открывшая дверь палаты дежурная сестра пожимала плечами и что-то пыталась объяснить, но он вежливой шуткой легко спровадил эту молодую дурочку.