Самозванка (дореволюционная орфография) - Алексей Пазухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какое же у васъ дѣло, Анна Игнатьевна? – спросила Настенька, съ недоумѣніемъ и со страхомъ, глядя на странную гостью.
Анна Игнатьевна дрогнула отъ звука ея голоса.
– Дѣло?… Есть, есть дѣло…
Она сѣла съ Настенькой рядомъ, совсѣмъ близко.
„А что, если придушить ее?“ – мелькнула въ воспаленной головѣ Анны Игнатьевны мысль.
Она вся похолодѣла отъ этой внезапной мысли.
„Все и кончится!… Никто не будетъ знать нашей тайны… И никто не узнаетъ ничего… Изломать вотъ этотъ комодъ, захватить кой-какой хламъ и подумаютъ, что воры были… Либо ей жить, либо мнѣ“…
– Какое же именно дѣло? – спросила Настенька.
– А вотъ какое!…
Анна Игнатьевна бросилась на дѣвушку, повалила ее, завязала ей голову большимъ платкомъ, который лежалъ на подушкахъ кровати и стала крутить полотенцемъ руки.
Произошло это въ одинъ мигъ. Дѣвушка шатнулась, вырвалась, было, но очень сильная Анна Игнатьевна смяла ее и живо связала руки.
Глухой стонъ слышался изъ-подъ большаго ковроваго платка, который покрывалъ всю голову и лицо дѣвушки.
Анна Игнатьевна, прижимая ее одною рукою къ кровати, засунула другую подъ платокъ, отыскивая шею своей жертвы…
Вотъ и шея… Пальцы Анны Игнатьевны сжались…
Настенька собрала всѣ силы и рванулась. Платокъ соскользнулъ у нея съ головы.
Дикій, нечеловѣческій крикъ вырвался изъ груди дѣвушки и замеръ опять подъ платкомъ, подъ подушкою…
Началась борьба, страшная борьба за жизнь…
Настенька снова вырвалась.
– Спасите! – крикнула она.
Подушка заглушила этотъ крикъ.
– He убивай!… Охъ, не убивай!… Жить хочу, жить!… Да, вѣдь, не одна я знаю тайну-то вашу, не одна!…
У Анны Игнатьевны задрожали руки, и она выпустила свою жертву, но сію же секунду снова схватила ее и руками зажала ей ротъ.
– He кричи! – шепотомъ говорила она. – He кричи, не рвись – не трону больше… Сиди смирно, говори… Говори мнѣ… Закричишь, если рваться будешь – задушу, a то ничего, ничего… Говори… He одна знаешь?
Настенька глубоко вздохнула и блѣдная, какъ полотно, широко раскрытыми глазами смотрѣла на свою страшную гостью.
– Тетка знаетъ, – прошептала она.
– Проклятая!…
Настенька, дрожа всѣмъ тѣломъ, соскользнула на полъ и опустилась на колѣни; руки ея были крѣпко связаны полотенцемъ.
– He убивайте! – простонала она. – Никому, никому не скажу, никогда…
– А тетка?
– И ее умолю!…
– Поздно!… И про то всѣмъ скажешь, и про это вотъ… про то, что сейчасъ было… Погибла я… Я погибла, да и ты…
– Зачѣмъ?… Вмѣстѣ будемъ дѣлать…
Анна Игнатьевна встрепенулась.
– Вмѣстѣ?…
– Да… Все устроимъ… Много, вѣдь, у старухи денегъ, очень много, – хватитъ и вамъ, и мнѣ и теткѣ… безъ страшнаго грѣха, безъ крови…
– Настя!…
– Да, да, безъ крови… Зачѣмъ вы убьете меня?… Завтра-же, сегодня-же все узнаютъ и каторга, – зачѣмъ?… Счастье придетъ, а не каторга, деньги, богатство…
– Да, да, такъ лучше!…
Анна Игнатьевна подняла дѣвушку и посадила.
– А не скажешь, Настя?…
– Зачѣмъ?… Разсчету нѣтъ, – вѣдь и мнѣ деньги-то придутъ…
– И простишь?… Сегодняшнее-то простишь?…
– Прощаю… Рязвяжите меня, не бойтесь…
– Страшно, Настасья!… Закричишь, выдашь меня, все погубишь…
– Да зачѣмъ-же?… Я хочу богатою быть… Говорю, что всѣмъ хватитъ, а убьете, такъ сгинетъ все… Развяжите…
Анна Игнатьевна быстро развязала полотенце, бросилась передъ Настею на колѣни и стала цѣловать ея руки, на которыхъ такъ и горѣли яркими полосами знаки отъ полотенца.
– Настя, Настя, прости ты меня, помогай ты мнѣ, а я съ тобою пополамъ все раздѣлю, все пополамъ! – рыдала Анна Игнатьевна.
Настя сидѣла молча и тяжело дышала.
– Воды! – прошептала она.
Анна Игнатьевна заметалась по комнатѣ.
– Въ кухнѣ, въ ведрѣ! – еще тише прошептала Настя и тихо, тихо упала на подушки.
Около четверти часа возилась съ нею Анна Игнатьевна, приводя ее въ чувство.
Настя очнулась.
– Охъ, сколько грѣха съ деньгами-то! – проговорила она.
– Много, Настя!… Да, вѣдь, и радостей съ ними много…
– Много!…
– Ну, и возьмемъ, и возьмемъ… Забываешь все, Настя?
– Забываю…
– Такъ твоя теперь я, навѣки твоя!… Чуть грѣха не надѣлала, страшнаго грѣха, да за то теперь покойна… Поцѣлуй меня, голубка моя, и прости, не помни мнѣ лиха, – безъ ума, безъ разума дѣло дѣлала, голову потеряла…
Долго еще сидѣла Анна Игнатьевна у Насти и ушла, пріобрѣтя себѣ во вчерашнемъ врагѣ крѣпкаго, умнаго и надежнаго друга…
XIV.
Ольга Осиповна замѣтила пропажу денегъ.
Деньги у нея были не считаны; она никогда не знала, сколько у нея дома кредитныхъ билетовъ, бумагъ, купоновъ и звонкой монеты, какъ не знала хорошенько и вообще своихъ капиталовъ; но произведенный Вѣрою безпорядокъ не ускользнулъ отъ вниманія старухи, и она задумалась, встревожилась.
Кража была, несомнѣнно, дома, но кто совершилъ ее?
На испытанную прислугу думать было рѣшительно невозможно, – кто же ходилъ за деньгами, кто укралъ ихъ?…
Старуха вспомнила, что сквозь сонъ слышала чьи-то шаги и, словно-бы, видѣла Васю…
He онъ-ли?
Старуха похолодѣла отъ этой страшной мысли.
Неужели ея внучекъ воръ?…
Воръ!… Вора она такъ полюбила, къ вору такъ привязалась!… вору, негодяю, оставитъ она добро свое!…
А больше некому украсть, рѣшительно, некому… Да и видѣла Ольга Осиповна сквозь сонъ внука, несомнѣнно, видѣла.
Мудренаго нѣтъ, что и воришка онъ. Гдѣ онъ воспитывался? Какъ?… Шалая, до юныхъ лѣтъ, „отчаянная“ матушка его только, чай, франтила, гуляла, а о сынѣ и не думала; ну, и росъ онъ на свободѣ, безъ призора, съ дурными товарищами…
Тихонькій онъ, робкій, нѣжный, какъ красная дѣвица; да, вѣдь, не даромъ говорится что… въ тихомъ омутѣ черти водятся!…
При бабушкѣ онъ такой, а безъ нея можетъ и куритъ, и на билліардѣ играетъ, и всякими „художествами“ занимается?
Видала на своемъ вѣку Ольга Осиповна такихъ дѣтокъ купеческихъ, знавала…
Надо мамашеньку его допросить первымъ долгомъ.
Ольга Осиповна позвала дочь, заперлась съ нею въ своей горницѣ и разсказала о пропажѣ денегъ.
– И вы на Васю думаете? – съ притворнымъ негодованіемъ спросила Анна Игнатьевна.
– He на кого больше…
– Грѣхъ вамъ, маменька!…
– Всегда, голубушка, тотъ, у кого украдутъ, больше грѣшитъ, чѣмъ самъ воръ!… Воръ укралъ, одного обидѣлъ, а обокраденный на сто человѣкъ поклепъ дѣлаетъ!… Можетъ и грѣхъ, а только думать мнѣ больше не на кого…
– У васъ прислуга есть…
– Какая?… Которая во дворѣ, та не могла попасть въ горницы, а которая въ горницахъ, ту я знаю… Несчитанныя деньги лежали не запертыми; ключи у прислуги-то бывали пo цѣлымъ недѣлямъ, когда я хворая лежала…