Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1 - Людмила Мартьянова

Снопы

Снопы стоят в полях, как алтари.В них красота высокого значенья.Был древле час, в умах зажглось реченье:«Не только кровь, но и зерно сбери».

В колосьях отливают янтари.Богаты их зернистые скопленья.В них теплым духом дышит умиленье.В них золото разлившейся зари.

Как долог путь от быстрых зерен севаДо мига золотого торжества.Вся выгорела до косы трава.

Гроза не раз грозилась жаром гнева.О, пахари! Подвижники посева,В вас божья воля колосом жива.

1916

Сибирь

Страна, где мчит теченье Енисей,Где на горах червонного АлтаяБелеют орхидеи расцветая,И вольный дух вбираешь грудью всей.

Там есть кабан. Медведь. Стада лосей.За кабаргой струится мускус, тая.И льется к солнцу песня молодая.И есть поля. Чем хочешь, тем засей.

Там на утес, где чары все не наши,Где из низин взошел я в мир такой,Что не был смят ничьей еще ногой,

Во влагу, что в природной древней чашеМерцала, не смотрел никто другой.Я заглянул. Тот миг – всех мигов краше.

1916

Рождение музыки

Звучало море в грани берегов.Когда все вещи мира были юны,Слагались многопевные буруны,—В них был и гуд струны, и рев рогов.

Был музыкою лес и каждый ров.Цвели цветы – огромные, как луны,Когда в сознаньи прозвучали струны.Но зной иной был первым в ладе снов.

Повеял ветер в тростники напевно,Чрез их отверстья ожили луга.Так первая свирель была царевна

Ветров и воли, смывшей берега.Еще – чтоб месть и меч запели гневно —Я сделал флейты из костей врага.

19 августа 1916

На отмели времени

Заклятый дух на отмели времен,Средь маленьких, среди непрозорливых,На уводящих удержался срывах,От страшных ведьм приявши гордый сон.

Гламисский тан, могучий вождь племен.Кавдорский тан – в змеиных переливахСвоей мечты – лишился снов счастливыхИ дьявольским был сглазом ослеплен.

Но потому, что мир тебе был тесен,Ты сгромоздил такую груду тел,Что о тебе Эвонский лебедь спел

Звучнейшую из лебединых песен.Он, кто сердец изведал глубь и цвет,Тебя в веках нам передал, Макбет.

Последняя

Так видел я последнюю, ее.Предельный круг. Подножье серых склонов.Обрывки свитков. Рухлядь. Щепки тронов.Календари. Румяна. И тряпье.

И сердце освинцовилось мое.Я – нищий. Ибо – много миллионовЗмеиных кож и шкур хамелеонов.Тут не приманишь даже воронье.

Так вот оно, исконное мечтанье,Сводящее весь разнобег дорог.Седой разлив додневного рыданья.

Глухой, как бы лавинный, топот ног.И два лишь слова в звуковом разгуле:Стон – Ultima, и голос трубный – Thule[21].

Служитель

В селе заброшенном во глубине РоссииЛюблю я увидать поблекшего дьячка.Завялый стебель он. На пламени цветкаНавеялась зола. Но есть лучи живые.

Когда дрожащий звон напевы вестовыеШлет всем желающим прийти издалека,В золе седеющей – мельканье огонька,И в духе будничном – воскресность литургии.

Чтец неразборчивый, вникая в письмена,Нетвердым голосом блуждает он по чащам.Как трогателен он в борении спешащем.

Бог слышит. Бог поймет. Здесь пышность не нужна.И голос старческий исполнен юной силой,Упорный свет лия в зов: «Господи, помилуй!»

Колокол

Люблю безмерно колокол церковный.И вновь, как тень, войду в холодный храм,Чтоб вновь живой воды не встретить там,И вновь домой пойду походкой ровной.

Но правды есть намек первоосновнойВ дерзаньи – с высоты пророчить нам,Что есть другая жизнь,– и я отдамВсе голоса за этот звук верховный.

Гуди своим могучим языком.Зови дрожаньем грозного металлаРазноязычных – эллина и галла.

Буди простор и говори, как гром.Стократно-миллионным червякомИзваян мир из белого коралла.

Неразделенность

Приходит миг раздумья. Истомленный,Вникаешь в полнозвучные словаКанцон медвяных, где едва-едваВздыхает голос плоти уязвленной.

Виттория Колонна и влюбленныйВ нее Буонаротти. Эти дваСияния, чья огненность живаЧерез столетья, в дали отдаленной.

Любить неразделенно, лишь мечтой.Любить без поцелуя и объятья.В благословеньи чувствовать заклятье.

Творец сибилл, конечно, был святой.И как бы мог сполна его понять я?Звезда в мирах постигнута – звездой.

Микель Анджело

Всклик «Кто как бог!» есть имя Михаила.И ангелом здесь звался. Меж людейОн был запечатленностью страстей.В попраньи их его острилась сила.

В деснице божьей тяжкое кадило,Гнетущий воздух ладанных огнейИзлил душой он сжатою своей.Она, светясь, себя не осветила.

Стремясь с Земли и от земного прочь,В суровости он изменил предметы,И женщины его – с другой планеты.

Он возлюбил Молчание и Ночь.И лунно погасив дневные шумы,Сибилл и вещих бросил он в самумы.

Леонардо да Винчи

Художник с гибким телом леопарда,А в мудрости—лукавая змея.Во всех его созданьях есть струя —Дух белладонны, ладана и нарда.

В нем зодчий снов любил певучесть бардаИ маг – о каждой тайне бытияШептал, ее качая: «Ты моя».Но тщетно он зовется Леонардо.

Крылатый был он человеколев.Еще немного – и глазами рысиПолеты птиц небесных подсмотрев,

Он должен был парить и ведать высиСреди людских, текущих к Бездне рекИм предугадан был Сверхчеловек.

2 июля 1916

Марло

С блестящей мыслью вышел в путь он рано,Учуял сочетание примет.Преобразил в зарю седой рассветПовторной чарой зоркого шамана.

Величием в нем сердце было пьяно.Он прочитал влияние планетВ судьбе людей. И пламенный поэтБезбрежный путь увидел Тамерлана.

В нем бывший Фауст более велик,Чем позднее его изображенье.Борец, что в самом миге низверженья

Хранит в ночи огнем зажженный лик.И смерть его – пустынно-страстный крикВ безумный век безмерного хотенья.

Шекспир

Средь инструментов всех волшебней лира:В пьянящий звон схватив текучий дым,В столетьях мы мгновенье закрепимИ зеркало даем в стихе для мира.

И лучший час в живом весельи пира —Когда поет певец, мечтой гоним,—И есть такой, что вот мы вечно – с ним,Пленяясь звучным именем Шекспира.

Нагромоздив создания свои,Как глыбы построений исполина,Он взнес гнездо, которое орлино,

И показал все тайники змеи.Гигант, чей дух – плавучая картина,Ты – наш, чрез то, что здесь мы все – твои.

Кальдерон

Lа Vida еs Suеnо. Жизнь есть сон.Нет истины иной такой объемной.От грезы к грезе в сказке полутемной.Он понял мир, глубокий Кальдерон.

Когда любил, он жарко был влюблен.В стране, где пламень жизни не заемный,Он весь был жгучий, солнечный и громный.Но полюбил пред смертью долгий звон.

Царевич Сэхисмундо. РассужденьеЗемли и Неба, Сына и Отца.И свет и тень господнего лица.

Да, жизнь есть сон. И сон – все сновиденья.Но тот достоин высшего венца,Кто и во сне не хочет заблужденья.

Эдгар По

В его глазах фиалкового цветаДремал в земном небесно-зоркий дух.И так его был чуток острый слух,Что слышал он передвиженья света.

Чу. Ночь идет. Мы только видим это.Он – слышал. И шуршанье норн-старух.И вздох цветка, что на луне потух.Он ведал все, он меж людей комета.

И друг безвестный полюбил того,В ком знанье лада было в хаос влито,Кто возводил земное в божество.

На смертный холм того, чья боль забыта,Он положил, любя и чтя его,Как верный знак, кусок метеорита.

Шелли

Из облачка, из воздуха, из грезы,Из лепестков, лучей и волн морскихОн мог соткать такой дремотный стих,Что до сих пор там дышит дух мимозы.

И в жизненные был он вброшен грозы,Но этот вихрь промчался и затих.А крылья духов – да, он свеял ихВ стихи с огнем столепестковой розы.

Но чаще он не алый – голубой,Опаловый, зеленый, густо-синий,—Пастух цветов, с изогнутой трубой.

Красивый дух, он шел – земной пустыней,Но – к морю, зная сон, который данВступившим в безграничный Океан.

Эльф