На дальних подступах - Сергей Кабанов

Меня все эти данные интересовали, разумеется, не платонически. Они, к сожалению, не совпадали с теми разведывательными сведениями, которыми мы пользовались, и это было для каждого из командиров береговой обороны серьезным уроком. Помимо того, что нам было известно меньшее число орудий на перечисленных батареях, мы неверно определили и калибр батареи Ристиниеми на противоположном берегу Выборгского залива, где стояли не пушки Канэ, а орудия 305-миллиметровые.

Но меня интересовало не только это. Хотелось внимательно осмотреть устройство позиций и артиллерийского городка.

Из городка мы прошли на Сааренпя.

Да, наши батареи строились, к сожалению, иначе. В двадцатые годы при установке двух башенных батарей калибра 203 миллиметра проект предусматривал заключение башен в кольцевой железобетонный дворик. На одной башне форта Красноармейский это успели выполнить. На остальных — и на Красноармейском, и на Первомайском — почему-то отменили. А зря. Кольцевые дворики повышали живучесть башен.

Финские шесть орудий русской системы Дурляхера были размещены на большой площади в отдельных блоках, разнесенных друг от друга на расстояние от 175 до 325 метров. Батарея занимала по фронту — километр, в глубину — полкилометра. Подобное расположение диктовалось необходимостью двух директрис, двух направлений стрельб: у 1, 2 и 3 орудий — на запад для защиты входа в Выборгский залив, у остальных — на юг для поддержки приморского фланга линии Маннергейма. Каждый орудийный блок надежно укрывал артиллеристов, боезапас и материальную часть. Чтобы вывести пушку из строя, надо было попасть тяжелым снарядом в ее ствол, торчащий из блока, или в сам блок. При отступлении финны взорвали все стволы и противооткатные приспособления.

Прямой наводкой орудия стрелять не могли: высота бетонных блоков была больше высоты орудийных цапф, что, по моему глубокому убеждению, достоинство, а не просчет. Для такого калибра вряд ли когда-либо потребуется стрельба прямой наводкой. Крупнейший недостаток этой батареи — отсутствие приборов управления огнем. Этим и объясняется, что за все время войны ни один снаряд финнов не попал в наши корабли.

Мы с огорчением убедились, что и наш артиллерийский огонь не достиг желаемого. Трижды вели огонь по этой батарее линейные корабли «Октябрьская революция» и «Марат» из 305-миллиметровых орудий. 10 декабря с 10 часов 57 минут до 12 часов 11 минут «Октябрьская революция» выпустила 60 фугасных снарядов, но после войны выяснилось, что обстреливалось не то место, где стояла батарея, и только одним осколком был поврежден ствол шестого орудия. Батарея на обстрел не отвечала. 18 декабря этот же корабль выпустил по батарее Сааренпя 209 фугасных снарядов, батарея продолжала вести огонь по линкору, но только одним орудием. На следующий день «Марат» за 33 минуты выпустил по батарее 136 фугасных снарядов, но не подавил ее. 405 снарядов большого калибра изрыли всю местность вокруг батареи гигантскими воронками, особенно за ее южным фронтом, повалили и перебили строевой сосновый лес. Картина боя мне, как артиллеристу, была ясна и требовала прямого вывода: это батарея высокой живучести, она построена правильно, хотя ее системы устарели и ее противокорабельный огонь не был эффективным.

В тот день, когда мы с Румянцевым и Гальцевым осматривали эту батарею, кончилась война. Маннергеймовская армия признала свое поражение. Мы делали для себя практические выводы.

Нельзя терять ни одного часа. Коммунистическая партия и Советское правительство видели опасность, которую представляла собой политика фашистских государств, а также пресловутая политика их «умиротворения».

Я уже знал, что до заключения пакта с нашим правительством германский генеральный штаб зарился на Моонзундские острова, вел переговоры с кликой Пятса о создании там военно-морских баз и вводе в Эстонию сухопутных войск, если англо-франко-советские переговоры увенчаются успехом. Бывал летом 1939 года в прибалтийских странах с инспекционной поездкой и генерал Гальдер, начальник штаба сухопутных войск Германии. Приходили в Таллин и фашистские военные корабли, правда, матросов не пустили на берег, опасаясь враждебно настроенных докеров.

Днем 14 марта я вернулся в Палдиски. За эти считанные дни отлучки на выборгское направление я уже отстал от быстротекущих событий. Комиссия Грена выбрала место для строительства двух новейших долговременных батарей на Пакри и Малом Рогге, отменив одновременно выбор новой позиции на Большом Рогге — командование, очевидно, не считало нужным производить новые большие затраты на постоянную установку устаревших орудий Канэ. 33-й отдельный инженерный батальон капитана П. А. Трусова и военкома старшего политрука А. Н. Титова, прибывший в январские морозы в Палдиски и вынужденный сооружать для себя палаточный городок, утепленный печками и снегом (в теплушках нельзя было оставить батальон, наша маленькая железнодорожная станция и без того была забита транспортерами), приступил к подготовке долговременных артиллерийских сооружений. Инженер-полковник А. Н. Кузьмин успел уже сформировать линейное строительство 01 во главе с Н. Н. Загвоздкиным и военкомом из Лебяжьего А. А. Рыжковым. Это было начало целой серии линейных строительных организаций БОБРа.

Вернувшись с Бьёрке, я сразу потребовал на просмотр инженерный проект новых батарей. Одноорудийный артиллерийский блок был хорошо спроектирован, но, как и прежде, орудийный дворик открыт с тыла, очень низок и не защищал матросов. Народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, учитывая срочность строительства батарей БОБРа, дал мне право утверждать акты и формуляры на выбор позиций. Я этим немедленно воспользовался и опротестовал проект. Его изменили, учтя требования, продиктованные свежим военным опытом.

Батарею на Пакри строили быстро. Вскоре линейное строительство 02 во главе с военным инженером 3 ранга Кодомановым занялось активно островами Малым и Большим Рогге.

В задачу нашего разросшегося строительного отдела входило возведение в Эстонии более двадцати батарей.

А на аэродром прибыли многомоторные, выработавшие уже все свои моторесурсы бомбардировщики ТБ-3. Их предназначали для транспортировки людей и грузов на полуостров Ханко. Принять от финских властей базу, полученную по мирному договору в аренду, должен был начальник тыла КБФ капитан 1 ранга М. И. Москаленко, командиром базы был назначен капитан 1 ранга С. Ф. Белоусов, бывший командир «Марата», комиссаром базы — бригадный комиссар А. Л. Расскин, с которым мне пришлось потом бок о бок провести все 164 дня обороны Гангута. Они улетели первым же самолетом. Вместе с ними летел незнакомый мне армейский комбриг, уже прошедший финский фронт, — это был В. В. Крюков, командир оперативно подчиненной базе 8-й отдельной стрелковой бригады, позднее замененный на этой должности Николаем Павловичем Симоняком, тоже моим соратником по обороне полуострова.