Прощание с миром - Василий Субботин

А вышло это так. Я шел летом по улице, в Симферополе когда жил. Жара как раз самая стояла. Подвигается, я вижу, навстречу мне человек… С палочкой, в ватничке. Я смотрю: да это ж дед Оленчук идет! Я его в лицо узнал. По бороде.

На голове шапка солдатская старая, постолы на ногах… Под пиджачком у него или под ватничком толком не разглядел — тоже надета гимнастерки солдатская.

Будто по бережку идет, рыбацкой этакой валкой походочкой. Как в Симферополе не ходят.

Оглядываюсь, а он уже прошел.

Так и я его увидел… Все-таки привелось. Я потом спрашивал у моего друга и узнал: дед Оленчук был у нас в Симферополе и заходил к нему в этот день.

Вскоре после того, как передавали, старик умер.

Царь Скилур

Эти преславные изображения видел я в учебнике истории. Там был изображен старик в профиль. Лицо у него было резкое, сильное, с большим, остро выступившим вперед клипом бороды.

Одна только голова и плечи. Голова бородатого скифа в высокой остроконечной шапке. А рядом было другое лицо, безволосое и бабы;.

Я позднее узнал, как нашли этот профиль. Какой- то мужик, нагрузив на отвалах камень, вез его в город домой. Один из встреченных им жителей выпросил его себе. Он у него прямо с телеги этот камень снял. Поначалу был найден известняковый рельеф с изображенном всадника, а затем уж обломки мраморного рельефа плиты с рельефами скифских царей. Всадник в старославянском или скифском башлыке, в остроконечной шапке. Это и был Скилур, портрет скифского царя Скилура и его сына Палака. Скифский царь, как в буденовке, в островерхом скифском башлыке.

Между Салгиром и глубокой балкой (весь город наш как бы лепился к скалам) были у нас высокая каменная гряда, скалы, прямо над головой встающие. Все ее видели, эту степу, по пути к побережью, она вся рубчатая, с продольными бороздами, и мне всегда казалось, что это волны моря выдолбили эти скалы. Когда Крым был еще дном моря и когда море подкатывало сюда.

Я вспомнил, как это было. Я только что вернулся к себе домой из деревни, из колхоза. Я был тогда молодой, зеленый и гимнастерке ходил. В сапогах. Я всюду ездил, выезжал на путину, на керченскую косу. Люди тогда только что возвращались с войны, и дом наш, в котором мы жили, в котором мне дали комнатку, был испорчен бомбой и был только что высвобожден нами из-под развалин. Так вот я, едва приехав, попал на заседание какой-то комиссии, с участием местных археологов.

В зале, где проходила конференция, скопилось много людей. Я стоял в дверях… Оказывается, экспедицией на наших высотах был найден саркофаг. Был якобы раскопан город, город Скилура, и был найден саркофаг. Стоявший передо мной на трибуне ученый, раскопавший этот город, был молодой рыжебородый человек. Я впервые его видел. Я стоял в дверях, потому что меня туда, на это заседание, никто не звал, поскольку я не являлся ни историком, ни краеведом. Я сам пришел…

Была раскопана городская стена и примыкающий к стене мавзолей.

И я вспомнил, что я был однажды на этих высотах. Как раз на этой самой скале.

В Симферополе мы жили на другом берегу Салгира, а эти высоты были прекрасно видны нам из окна. В одно из воскресений я отправился к ним туда. Я вспоминаю сейчас, как я перешел глубокую тенистую Петровскую балку, густо заросшую орешником и кизилом, и, поднявшись наверх, увидел старые, идущие по самому краю траншеи.

На возвышенности, когда я туда пришел, тотчас же я увидел яму. Я пришел туда потому, что я, скорее всего, уже знал что-то. В яме, когда я туда заглянул, стоял глубокий каменный ящик, грубо отесанный.

Я пришел туда в начале весны, когда под ногами уже во всю трезвонили кузнечики… Я потом увидел кладовые Эрмитажа. В зале Эрмитажа, за толстыми небьющимися стеклами, лежали клады того саркофага. Передо мною были золотые вещи царя и царицы, кольца, ожерелья, браслеты. Оказывается, они нашли и саркофаг царицы…

Археологи — раскопщики; они копают землю ножичками; сидят на корточках и копают очень осторожно, неторопливо. Нож — основное орудие и оружие археолога. Нож да лопата.

Там же, в том же Ленинграде, когда я увидел все эти сокровища вместе, я, по правде сказать, был поражен. Все они были найдены в той пустой яме.

Говорят, он в первую же минуту наткнулся на саркофаг.

Я очень люблю неожиданности… Мне рассказывали в Симферополе об одном замечательном, необыкновенном инженере. За свою долгую жизнь этот человек так много строил, что лучше других знал, где что надо копать. Он так много вскрывал грунтов, что однажды с большой точностью определил местонахождение какого-то затерянного в глубине веков царства. Догадался и — хотя это трудно представить себе — точно указал, где именно надо копать. Под конец жизни этот человек составил карту древнейших поселений на территории Крыма. Всю свою жизнь ходил по Крыму — с палочкой, в потертом, заношенном костюме железнодорожника…

Недалеко от городских ворот, почти сразу, как удалось установить, где проходила стена, они натолкнулись на мавзолей царя. А когда сдвинули плиту, уже расколотую, увидели белую гробницу. Как я сказал уже, тот самый саркофаг, который я видел, вытесанный из толстых известковых плит, установленный в осевшей глинистой яме… Плита была сдвинута, а на дне ямы уже скопилась вода. Вот и все, что я видел в тот день на плоскогорье этом.

Они, эти высоты, были прекрасно видны из нашего окна, но мне и в голову не приходило пойти туда раньше.

В мавзолее было найдено что-то около полутора тысяч предметов. Все это золото, о котором археологи обычно стараются не говорить…

Царь лежал в расшитой золотой одежде, одетый в кафтан и штаны, покрытый пеленой из тонкой льняной ткани. У его левого бедра был привязан колчан со стрелами, а в ногах положен железный шлем… Скиф лежал в кафтане, с большим мечом у бедра. В городе, посреди своего, города.

Саркофаг царицы был деревянный и, вероятно, очень красивый, резной. По стенкам на глине отпечатался след. В гробу царицы не было много золотых вещей, но было много женских украшений…

Человек, раскопавший Скилура, и сам был похож на Скилура. Он был похож на какого-то отрытого им скифа. У него было веснушчатое лицо и такая же острая бородка… Рассказывал он несколько скупо и тоже больше о научной стороне дела, тоже начисто избегая какого-либо упоминания о золоте. Говорил больше о расселении скифов и тавров на крымской земле, о способах их хозяйствования и о борьбе, которую они вели постоянно за свою свободу и свою жизнь.

А потом на моих глазах ему потребовалась какая- то справка, и он, стоявший до этого над столом как- то излишне прямо, сделал какое-то неловкое движение, склонился и — я не знаю уже как — головой ли, плечом — перевернул страницу.

И тогда я увидел — этот выдающийся молодой археолог, раскопавший Неаполь скифский и другие курганы, был без обеих рук.

КРАСНЫЕ СКАЛЫ

Из листков прежнего блокнота я переношу сюда кой-какие записи. Все они о Балаклаве. Этот маленький старый город волнует меня издавна.

По единственной и главной улице путешествие затруднительно, то и дело придерживаешься одной рукой за скалу и боязливо поглядываешь под ноги, чтобы не свалиться в воду. Но вот за скалой — дома и кривая улочка наверх. Вижу, что самому мне не найти что нужно, надо кого-то спрашивать.

Вот как раз невдалеке на камне приткнулась босоногая старуха. Она черна, грузна и, судя по лицу ее, полному равнодушия, порядочно ленива.

— Капитанаки? — переспрашивает она, не поднимая головы. — Не знаю… Он кто?.. Рыбак?.. Нет, не слыхала, не знаю.

Вот тебе и раз! Всего населения десять домов, а тут старый человек, и все ж знать не знает…

Пытаюсь объясниться. Мой Капитанаки прославленный рыбак, даже в книге одной про него говорится. Но это только раздражает старуху. Так же не поднимая головы, коротко и недружелюбно взглянув в сторону своего маленького городка, она говорит с какой-то молодой, страстной ненавистью:

— Хамье! Ры-ба-ки!..

Я прямо-таки шарахаюсь, до того все это неожиданно.

Мне надо обдумать, с чего начинать, как строить этот единственный день. Чертова бабка совсем меня сбила. Я сразу почувствовал, что устал, и опускаюсь на песок. Тут же рядом. Понемногу бабка моя разговаривается. Среди каких-то воспоминаний о старой Балаклаве прорывается у нее, что она бывала и в Венеции, и в Милане, да мало ли где.

Ах, чертово семя, ах, ископаемое!.. Видно, эта старуха из тех аристократок, что застряли здесь в годы революции. По пег, оказывается, она потомственная балаклавка, тут родилась, тут и сама детей нарожала.

Загадочная старуха.

Все наконец разъяснилось. Оказывается, хозяин — муж ее держал в Балаклаве фотографию. Доходы были большие, хотя фотография их не была единственной в этом крошечном городе.

Сыновья у бабки рыбаки. Экие повороты! Помня, как неудачно начался наш разговор, я не стал больше расспрашивать ее о «хамах» рыбаках, а спросил ее о том русском писателе, что жил здесь. Но старуха ничего не слышала о писателе.