Что другие думают во мне - Йоав Блум

с собой. И потом, мне было относительно легко отличать свои мысли, потому что я не умирала.

– Стало быть, жизнь – это твой якорь. – Я попытался высказать глубокую мысль.

– Да. – Она, к удивлению, согласилась. – Цена, которую я плачу за это, когда возвращаюсь домой, – уныние, но оно того стоит. И да, – она повернулась к Аарону, – я еще немного пишу. В основном по вечерам. Но это так, для себя.

– Рассказы о подопечных? – спросила Мерав.

– Нет, с чего вдруг? Больше романы про любовь. – Сиван покраснела. – У меня уже есть серия из пяти книг, и я сейчас пишу шестую… Может… может, когда-нибудь, когда этот балаган закончится, дам тебе почитать несколько глав…

Мы помолчали, уставясь в свои стаканы.

– А я вот композитор, – сказал Даниэль. – Работаю из дома и, кстати, тоже не представляю себе, как она могла все это делать.

Он посмотрел на Сиван. Она улыбалась сама себе, водя пальцем по стакану. Думаю, дело было так: они встречались, но не сложилось, он пытается убедить ее дать ему еще один шанс.

– Какую музыку? – спросил я.

– Эмм… для себя я пишу вещи… эмм… более экспериментальные, назовем это так, – ответил Даниэль, двигаясь внутри своего оверсайз-костюма, – но в качестве основного заработка – музыку для фильмов всяких независимых киностудий, для студенческих работ и тому подобное.

– Я думал, они просто берут уже готовые произведения, – сказал я.

– Да, берут, – вздохнул он, – становится… эмм… все труднее и труднее зарабатывать. Сегодня можно в интернете достать что угодно за четверть цены или даже бесплатно. Но я уже написал музыку для нескольких рекламных роликов. Я записываю все на компьютере, иногда звучит как настоящий оркестр. Еще я делаю музыкальное сопровождение для всяких арт-проектов, но для этого надо встречаться лично с художниками, обсуждать, так что… – Он повел плечами.

– А ты чем занимаешься? – спросил я Аарона Иври. Я обращался ко всем по очереди, спрашивая, интересуясь, сомневаясь, действительно ли мне есть до них дело или я просто пытаюсь отложить тот момент, когда и мне начнут задавать вопросы.

Он отставил стакан, провел рукой по бороде и сказал:

– Я пишу манифесты.

– Это как? – спросил я. – Ты что-то вроде гуру по найму? Помогаешь общественным движениям?

– Нет, нет, нет. – Иври помахал рукой. – Личные манифесты. Я помогаю людям понять, чего они хотят, и пишу это так, чтобы сподвигнуть их действовать. Люди приходят ко мне в студию, проводят там день, два, иногда неделю, а я впитываю их в себя, слушаю и все записываю. Их скрытые желания, их подспудные устремления. Людям нужен кто-то, кто напомнит им, кто они есть, каковы базовые желания, которые движут ими, какова их сущность. Поначалу я писал что-то вроде отчетов, выжимок с пунктами и подпунктами. Но людям не это нужно. Им нужен бунтарский текст, полный силы, воодушевления, к которому они смогут возвращаться раз в год или два, который напомнит им, чего на самом деле они хотят, почему они не такие, как все. Они бы и сами, конечно, могли сочинить такой, если бы у них были на это силы, но силы не всегда есть, поэтому я пишу за них. Я делаю для клиентов описание их самих, пока они сидят за стеной, на другой половине студии, но я делаю это с тем пылом, который им нужен, с верой. А потом отдаю им написанное, и они злятся.

– Почему злятся? – спросил я.

– Потому что там написана правда. После первого раза всегда получается одно и то же. Манифест говорит не о том, что они хотят изменить мир, или самовыражаться, или покорять вершины. Он говорит о том, что они хотят нравиться и не быть одинокими, чтобы их любили. Он говорит, что им нужно чему-то принадлежать и ради этого они готовы дать себя растоптать. Говорит обо всех желаниях, которые они в себе подавляют. Кому захочется читать такое про себя? Кому нужна такая правда? Поэтому мы назначаем вторую встречу спустя несколько месяцев после первой, после того как они поварятся в собственном соку. И тогда проявляется кое-что другое.

– Ты как зеркало, – сказала Сиван, улыбаясь ему.

– Может быть. – Аарон посмотрел на нее, тоже улыбнувшись. Видимо, они вели подобный разговор раньше.

– В определенном смысле мы с Аароном делаем дополняющие друг друга вещи. Он рассказывает людям, что делать, чтобы жить так, как они хотят, а я помогаю им понять, что им нужно, чтобы умереть так, как они хотят.

Аарон Иври поднял стакан, и Сиван подняла свой.

– За то, чтобы быть зеркалом, – улыбаясь, сказал он.

Нет, не за то, чтобы быть зеркалом! Что хорошего в том, чтобы быть зеркалом? Что хорошего в том, чтобы быть зеркалом?! Лучше выпить за то, чтобы быть картиной, огромной картиной маслом в роскошной раме, которая может поведать смотрящему то, чего он не знал, а не показывать ему то, что он хочет. За то, чтобы быть скалой, за то, чтобы быть горой, чтобы быть тем, кто смотрит в зеркало, за то…

Я поднял свою бутылку и коснулся их стаканов.

– Лехаим![7] – улыбнулся я. Сделал несколько больших глотков. Никакая я не скала. Будь во мне сейчас чужие мысли, я мог бы хоть как-то оправдать свое лицемерие, но тут…

– Кто-нибудь из вас знает, что такое «белый экран»? – услышал я собственный вопрос. Все недоуменно переглянулись.

– Ты имеешь в виду – для фильмов? – спросила наконец Сиван.

– Нет-нет. – Я снова отпил из бутылки, разочарованный. – Не важно.

– Ты в порядке? – спросила Мерав.

Я оторвался от горлышка и увидел, что они все смотрят на меня.

– Честно говоря, я голодный, – сменил я тему, стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно. Может, они меня все-таки слышат? Может, они всё знают? Может, они думают, знают, понимают, что я склад чужих идей, что без того, что я впитывал от других, я пустышка? – А еще я меньше двенадцати часов назад очнулся после трех месяцев в коме – не самые приятные ощущения.

– Ладно, ладно, я поняла намек, – сказала Мерав. Она оперлась обеими руками о стол и со вздохом поднялась. – Кто поможет мне приготовить ужин?

Аарон поставил стакан и поднялся вслед за ней, а за ним Даниэль. Сиван осталась сидеть и взглянула на меня.

– Мы тут поговорим пока. Я и новенький, – сказала она то ли Мерав, то ли мне, то ли себе.

Когда все ушли, она приставила стул поближе. Ее взгляд стал серьезным.

– Три месяца, а? Нелегко после такого находиться с людьми, могу себе представить.

– Да, – согласился я. – Это