Имя всего Сущего - Дженн Лайонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дольше всего он задержался рядом с Нинавис – из-за ее травмы. То, что она упала с Арасгона и потеряла сознание, дало ему шанс вправить ее перелом. Жрец хотел бы сделать больше, но чувствовал, что, пока он занимается ею, оставшийся охранник смотрит на него. Брату Коуну очень не хотелось рисковать: увидев магию, стражник мог ее распознать. Все ведь знали, что у Нинавис сломана нога. И если бы она выздоровела к утру, Коун сделал бы ей очень плохое одол-жение.
Позаботившись обо всех, он ушел, чтобы обсудить дальнейшую тактику действий с графом.
4: Дитя, нужное демону
Провинция Джорат, Куурская империя.
Через два дня после начала правления Гадрита Де Лора
– Кровавая болезнь Фалезини? Она действительно существует? – Джанель посмотрела на брата Коуна.
Завсегдатаи таверны позади нее занялись сложной игрой, принявшись бросать кости на расположенную наклонно глиняную доску. Кто-то уже делал ставки.
Жрец кашлянул в ладонь:
– О да, более чем. Это геморрагическая лихорадка, вызываемая высохшей мочой пустынной мыши. Это одна из причин, по которой в Хорвеше так популярны кошки. – И добавил: – В Джорате никто никогда ею не болел. Не тот климат.
– Очень умно, – сказал Кирин. – Но я не удивлен, учитывая…
Его собеседники замолчали.
– Учитывая что? – спросил брат Коун.
Кирин указал на мантию брата Коуна:
– Ты жрец Мистерий. Я знал одного их приверженца. Вы все такие хитрые.
– Прошу прощения, – сказал брат Коун. – Я не «хитрый». Я предан делу, чтобы помочь другим постичь физическую и духовную гармонию.
– Возможно, он немного хитроват, – ухмыльнувшись, сказала Джанель.
Кирин продолжил:
– Разве ваш орден не признан вне закона?
Брат Коун откашлялся:
– Это всего лишь политика[28]. Теперь все улажено. И в Эамитоне наша вера всегда принималась. – Внезапно он просиял: – Вы знаете кого-то, кто следует Пути? Это замечательно! Нас не так уж много.
– Знаю. Он скупал мои трофеи.
– Простите, что? – Глаза брата Коуна расширились.
Джанель бросила на Кирина любопытный взгляд и усмехнулась:
– Ты вырос не во дворце, не так ли? – заметила она.
– А ты – да, – согласился он. – Несомненно.
– Это был не дворец, – сказала Джанель. – Это был замок.
– Прости. Это ведь совершенно другое дело. Тем не менее я заметил, что ты больше не используешь благородный титул, – сказал Кирин. – Почему? И почему ты называешь себя графом, а не графиней?
– Разве графиня – это не куурский титул жены правителя-мужчины? – пожала плечами Джанель. – Если так, я не отвечаю требованиям.
– Он также используется для женщины-правителя, – сообщил Кирин.
– Как странно. Нам все равно, кто наши правители – мужчина или женщина. Мы просто всегда настаиваем, что это жеребец.
Позади нее крупный мужчина с серой кожей, словно обрызганной чем-то черным, одержал некую победу в игре, связанную с бросанием костей. Радостно закричав, он прошелся по комнате, подняв кулаки в воздух. О его победе возвестили приветствия, овации и чей-то свист, а затем шум снова утих.
– Вы знаете, что родной язык джоратцев, каро, вообще не признает пол? – сказал брат Коун. – Только положение в обществе, отражающее власть или подчинение. А на практике я обнаружил, что используются по крайней мере три разных гендера. Ну, точнее, два и один общий термин, но все же…
Кирин широко распахнул глаза, и Джанель отставила свою миску в сторону.
– Лучше сменим тему, иначе это превратится в лекцию о социальных структурах джоратцев. А мы обсуждали это раньше.
– Э-э… верно, – сказал Кирин. – Может, это и к лучшему.
Джанель кивнула. Затем села.
Как раз в тот момент, когда Кирин решил, что она передумала, она заговорила.
Рассказ Джанель.
Замок Мерейна, Знамя Барсина, Джорат, Куур
Независимо от того, каково наше происхождение и кто мы сами: вор или аристократ, жрец или колдун, мы всегда хотим быть героями нашей истории.
Нет, это не так.
Не «мы хотим быть».
Нам нужно быть героями нашей истории.
Мы все воображаем, что мы должны ими быть. Никто никогда не считает себя дураком или лжецом. Полагаю, что если кто так поступит, то он изобретает какую-нибудь правдоподобную выдумку, чтобы оправдать свои поступки. Мы все видим мир именно таким. Мы все интерпретируем каждое наше действие как кульминацию эпической истории, сосредоточенной на нас самих. Что это – высокомерие или наша ограниченная способность воспринимать Вселенную чужими глазами? Если наше восприятие – единственное, что мы можем испытать, не следует ли из этого, что наше восприятие – единственное, что имеет значение?
Результат от этого не меняется. Мы противоречим правилам, нарушаем их и игнорируем. Мы ставим свои собственные потребности выше чужих. Но ведь именно так поступают герои? Разве мы не имеем права быть не такими, как все? Только на этот раз? Ну, и в следующий раз тоже?
На этот раз все по-другому. На этот раз это важно.
Я, конечно, размышляла о бандитах, а не о себе.
Они считали себя героями. И поскольку я была воспитана в уверенности, что мне поручили защищать эти земли, получалось, что я должна осудить их как преступников? То, что они грабили незнакомцев, не делает их смельчаками.
И все же… Слова Кэлазана жгли меня изнутри, словно готовое вспыхнуть ярким пламенем проклятье.
Он сказал, что они ждали нужного демону дитя, будь он проклят.
Хуже другое. Разве я могла не заметить, из кого Тамин набирал свои войска? Из солдат, которые не понимали языка огнекровок. Из солдат, которые, несмотря на мой костюм жеребца, обращались со мной как с кобылой. Да и в глазах самого Тамина, когда он приказал стрелять в меня, горел радостный блеск.
Желание барона Тамина казнить Кэлазана расставило все по своим местам. Нельзя защитить табун, убивая саэленов, отбившихся животных. И если Кэлазан, его отец и остальные сговорились убить предыдущего барона, то это означало, что до этого они пытались вынести ему Осуждение. Пытались
