Мамай. История «антигероя» в истории - Роман Почекаев

В русской историографии битва на Воже считается «генеральной репетицией» Куликовской битвы, последовавшей через два года.[278] Не случайно в летописных источниках присутствует даже особая «Повесть о битве на реке Воже». И следует отметить, что такое внимание к этому сражению в известной мере оправданно. Во-первых, москвичи убедились, что могут нанести поражение ордынским войскам. Во-вторых, войска Мамая понесли серьезные потери, что также сказалось на его дальнейших планах и действиях.

Поражение на Воже стало тяжелым ударом по авторитету Мамая, которого и так уже несколько последних лет преследовали неудачи. Впрочем, нет оснований полагать, что, отправляя войско Бегича на Русь, бекляри-бек «все поставил на карту», и разгромленные на Воже войска были его последним военным резервом. Напротив, в качестве отмщения за поражение на Воже Мамай вскоре совершил новый набег на рязанское княжество, в ходе которого был взят и разорен (в очередной раз!) Переяславль-Рязанский, столица великого князя Олега Ивановича.[279] Однако вряд ли даже этот удачный набег был способен в полной мере восстановить пошатнувшийся престиж Мамая как военачальника и государственного деятеля.

О том, как Мамай оказал покровительство митрополиту Михаилу

Видя, что даже открытые военные действия не помогают ему восстановить власть над русскими землями, бекляри-бек в очередной раз решил прибегнуть к дипломатии. На этот раз судьба предоставила ему шанс продемонстрировать свое расположение русской церкви, которая, как он надеялся, поможет ему найти взаимопонимание с великим князем.

12 февраля 1378 г. скончался русский митрополит Алексий. На освободившийся митрополичий престол стали претендовать сразу три кандидата — суздальский архиепископ Дионисий, митрополит Киприан, пребывавший с 1376 г. в литовских владениях, и московский архимандрит Михаил (Митяй). Претенденты направились на поставление к Константинопольскому патриарху.

Дионисий Суздальский как один из основных виновников расправы с посольством Мамая в 1374-1375 гг. не имел оснований надеяться на благорасположение бекляри-бека и поэтому двинулся в Византию по Волге, через Сарай. Архимандрит Михаил же рискнул отправиться в Царьград через владения бекляри-бека. Мамай, для которого не было тайной то, что Михаил-Митяй — любимец Дмитрия Московского и его кандидат на митрополичий стол, принял его в своей ставке, где претендент на митрополию получил от Мухаммад-хана ярлык, подтверждающий льготы русской православной церкви, как если бы являлся уже официально поставленным митрополитом. Тем самым Мамай демонстрировал, с одной стороны, преемственность политики прежних ханов по отношению к русской церкви,[280] с другой — свое намерение примириться с московским князем, оказывая покровительство его ставленнику.

В истории с выдачей митрополиту Михаилу ярлыка вообще много спорных вопросов. Так, некоторые исследователи полагают, что Михаил-Митяй выступал за примирение великого князя Дмитрия с Мамаем и что после битвы на Воже произошло примирение Москвы и Золотой Орды; другие отрицают подобные предположения.[281] Кроме того, вызывает недоумение тот факт, что Митяй появился во владениях Мамая приблизительно в августе 1379 г., а ярлык датирован 28 февраля того же года. А.П. Григорьев полагает, что ярлык был направлен архимандриту в феврале, когда он находился в Москве, а в августе, при встрече с Мамаем, ярлык был официально подтвержден, поскольку Михаил-Митяй предъявил ярлык Бердибека, выданный в 1357 г. митрополиту Алексию.[282]

Как бы то ни было, этот «жест доброй воли» не принес Мамаю никаких политических выгод. Во время морского путешествия из Кафы в Константинополь архимандрит Михаил скончался при крайне таинственных обстоятельствах: по некоторым сведениям, он был отравлен или даже собственноручно задушен Пименом, другим претендентом на митрополичий престол. В результате выданный Михаилу ярлык оказался бесполезным.[283]

Потерпев неудачу и в попытке привлечь на свою сторону русскую церковь, Мамай вновь попытался вбить клин между русскими правителями. Он отправил в Тверь Ивана Вельяминова — бывшего московского боярина, бежавшего от великого князя Дмитрия сначала в Тверь, затем в Орду с целью в очередной раз поссорить Дмитрия Московского и Михаила Тверского (не исключено, что Вельяминов вез с собой новый великокняжеский ярлык Михаилу Александровичу). Однако боярин был опознан и схвачен в Серпухове московскими дружинниками, доставлен в Москву, где 30 августа 1379 г. подвергнут публичной казни — кажется, первой в истории России.[284]

Исчерпав все возможности вернуть власть над Русью, Мамай понял, что не остается ничего другого, кроме масштабного военного вторжения. Бекляри-бек направил Дмитрию Московскому послание, в котором настаивал на признании зависимости от Орды и выплате «выхода» — теперь уже не по «прежнему докончанию» 1363 г., а в том размере, в каком он выплачивался в эпоху Джанибек-хана.[285] Требование, естественно, было оставлено без ответа, и Мамай начал стягивать войска для нового похода на Русь, который вознамерился на этот раз возглавить сам.

О Куликовской битве

Мамай объявил сбор войск во всех подвластных ему регионах Золотой Орды. Кроме того, согласно русским средневековым источникам, он договорился с литовским князем Ягайло о том, что тот поддержит его, оттянув на себя часть московских войск. Согласно тем же источникам, Олег Рязанский тоже известил бекляри-бека о своей поддержке: он обязался пропустить ордынские войска через свои земли и дать проводников, которые могли бы показать наиболее удобные пути и переправы.

Конечно, было бы глупо считать, что русские до последнего момента не узнают о его приготовлениях: у Дмитрия Московского были доброхоты и в Литве, и в Рязани, и даже в самой Золотой Орде. Поэтому в ответ на подготовку Мамая к походу великий князь также объявил мобилизацию и собрал свои основные силы гораздо быстрее, чем это удалось сделать бекляри-беку. В результате, пока войска Мамая только-только стягивались к ставке бекляри-бека на Дону, объединенные силы русских княжеств (за исключением разве что Твери и Рязани, отношения с которыми у Москвы были непоправимо испорчены) уже вступали в ордынские владения.[286]

Мамая подвели его амбиции: он решил собрать максимально возможное количество войск, поэтому ему нужно было время, чтобы подтянуть силы из самых дальних областей Золотой Орды, признававших его власть.[287] И пока они не торопясь выступали к его ставке, русские войска оказались в опасной близости от нее, причем разведка бекляри-бека, как выяснилось, работала гораздо хуже, чем у русских: Мамаю не более чем за пять дней до сражения стало известно о приближении сил великого князя Дмитрия.[288] Подвел его и его новоприобретенный союзник Ягайло: помимо противостояния с дядей Кейстутом, длившимся уже около года, он умудрился вступить в конфликт и с собственными братьями по отцу — Андреем Полоцким и Дмитрием Брянским, которые, потерпев поражение, перешли на службу к великому князю Дмитрию Ивановичу. Не удивительно, что в таких условиях Ягайло не очень-то рвался на помощь Мамаю, предпочитая выжидать.

Бекляри-бек проделал поистине титаническую работу: ему удалось на последние имеющиеся средства (а возможно, и в долг) нанять войска армянских и северокавказских князей, европейских наемников и разного рода степных авантюристов, в результате чего он сумел выставить против русских армию, вряд ли уступавшую им по численности.[289] Тем не менее Мамаю пришлось принять бой в совершенно невыгодных для себя условиях.

Согласно общепринятой версии, решительная битва состоялась 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле, на берегу р. Непрядвы. При этом русские, изменив своей обычной оборонительной тактике, сами перешли в наступление, переправились через реку и завязали бой с наемниками Мамая. Нападение оказалось настолько неожиданным, что бекляри-бек даже не успел вывезти молодого хана Мухаммада в безопасное место или принять какие-либо меры по его защите, и монарху волей-неволей также пришлось принять участие в битве, что закончилось для него трагически.

В отличие от собственных войск бекляри-бека, которые так и не подоспели к битве, наспех навербованные наемники не имели ни единого командования, ни представления о стратегических замыслах и тактических приемах Мамая и представляли собой разобщенное и разноязычное скопление вооруженных людей. Тем не менее они оказались профессионалами своего дела и даже сумели поначалу смять левое крыло русских войск, а затем прорвали и центр. Но их разобщенность не позволила Мамаю развить успех, а внезапный удар русского засадного полка под командованием Дмитрия Боброка-Волынского и Владимира Серпуховского (по некоторым сведениям, этот полк составляла едва ли не треть всех русских войск) превратил первоначальную неудачу русских в их полную победу.