Беспредел - Игорь Бунич

— И не приезжал, — согласился Беркесов. — Приезжал Ларссон. Ему удалось уйти от наблюдения. Это бывает, особенно если учесть, какая кромешная тьма царила в этом переходе. А потом Орлов его отправил домой. Этого я, признаюсь, мог и не заметить. У него такая сеть, что при желании он может вывезти за рубеж хоть Зимний Дворец.

Мне показалось, что Беркесов упорно сводил разговор к генералу Орлову, как бы ожидая от меня какой-то реакции. У меня чесался язык опросить Беркесова, как же он допустил создания в городе параллельной сети какой-то подпольной службы безопасности, возглавляемой бывшим генералом КГБ? Если он знает об этом, то почему он эту сеть не ликвидирует? Но я решил уйти от этой темы и ответил:

— Что-то не очень убедительно вы все это излагаете, полковник. А кого встретила Руанова у метро? И кто приходил ко мне в консульство?

Беркесов пожал плечами — мол вам виднее, но вслух сказал:

— Постовые милиционеры, которые дежурили у консульства, в глаза не видели в тот день человека, похожего на Койота. А Руанова просто сумасшедшая со всеми этими гравюрами, семейными преданиями. Мало ли кто на кого похож? Если лезть в эти дебри...

Он помолчал и со смехом сказал:

— Лет десять назад проводили мы по 70-й статье одного чудака. Не помню уже его фамилию. Он тоже всякой такой чертовщиной увлекался. Если хотите, я прикажу его разыскать, и мы привлечем его в качестве эксперта. Он быстро во всем разберется, но если потом вас отправят в сумасшедший дом, то уж не обессудьте!

— Нравится мне ваш оптимизм, полковник, — признался я, — сидите на пороховой бочке с зажженным фитилем, а радуетесь, как ребенок. Такое впечатление, что у вас впереди годы жизни, а я не уверен, что у вас есть даже полгода. Я не о вас лично, конечно, говорю. А о России. Региональный вы деятель. Глобально мыслить не хотите...

— Не "не хочу", — возразил полковник, — а не положено мне мыслить глобально. А насчет Койота не беспокойтесь. Это я вам свои личные мысли высказал. А приказа его поймать никто не отменял. Будем ловить.

— Ловите, — согласился я, — только побыстрее, пожалуйста. Мне в отпуск хочется. Да и вообще: продолжение всех ваших дел я бы предпочел наблюдать из Вашингтона.

VII

Я поймал себя на мысли, что из-за всех событий последнего времени я перестал относиться к Койоту с той серьезностью, которую он заслуживал. По крайней мере до своей смерти. Поведение человека, которого посчитали Койотом, совершенно не напоминало поведение настоящего Койота.

Если здраво рассудить, то что Койоту делать в нынешней России? Убить президентов? Но если говорить честно, койотовские методы уже безнадежно устарели. Винтовка с оптическим прицелом сейчас не сработает. Сегодня нужны изощренные методы. Даже круче тех, с помощью которых убрали премьера Ганди. Не маму (ее пристрелил собственный телохранитель), а сына, ликвидированного с помощью живой бомбы. Да и живые бомбы тоже уже устарели. Специальные букеты цветов (понюхал и умер через два часа) работают лучше целой роты Койотов. Да и цветы — тоже не самый лучший способ в наш век столь стремительного развития новых технологий. Приходи на любую публичную встречу с президентом, только поближе подберись к сцене или трибуне (а это очень легко), постой там минут пятнадцать, внимательно слушая выступление главы государства, и он вечером умрет.

Нашего убирать смысла нет, поскольку он уже, можно сказать, и не президент. А ихнего? Что он есть, что его нет! Поди второго такого найди. В схеме безвластия он просто идеальная фигура, а убрать его, если бы это кому-то было нужно, можно было и не прибегая к такому дорогостоящему средству, как Койот.

Размышляя таким образом, я шел от беркесовского управления короткий путь до нашего консульства, хотя передвигаться вот так пешком и без сопровождения по русским городам Госдеп категорически не рекомендовал. Именно категорически. Но я ведь все-таки не дипломат. А инструкций от моего ведомства на этот счет не было никаких, если не считать одной: резидент покидает резидентуру только в случае крайней необходимости. Но они сами послали меня ловить ожившего Койота. Вот я и ловлю.

Ленинград-Петербург я знал хорошо. Мне кажется, что для иностранца — даже очень хорошо. Я начинал здесь когда-то резидентом по Северо-Западу СССР, и у меня было много времени узнать то, что я хотел, и научиться тому, чему я хотел. Главное, чего-то хотеть и тогда все получится. А сейчас я больше всего на свете хотел уехать в Париж, а оттуда — домой. Будь он проклят, этот Койот и все его трехсотлетние любовницы.

Несмотря на поздний час, я направлялся именно в консульство, намереваясь связаться с Трокманом и убедить его, что для поимки Койота или кто он там я вовсе не нужен, и попытаться выведать у него — какого дьявола он загнал меня в Петербург?

К своему удивлению я застал в консульстве Крампа. Вид у него был озабоченный. Во-первых, добрую половину дня он ничего не мог сказать по поводу того, где я нахожусь, а, во-вторых, и я не мог ему толком объяснить, чем я весь день занимался. В итоге, я сообщил ему, что в течение всего дня решал разные вопросы с Беркесовым, что было враньем ровно наполовину. Я пробовал отшутиться и посоветовал Крампу посмотреть старый советский фильм, так и озаглавленный — "Пропажа резидента". Однако Крамп вовсе не был склонен разделять мое столь легкомысленное настроение и, выждав паузу, сообщил мне:

— Слушай, Майк, здесь что-то начинается серьезное. В городе появился Бен-Цви.

Это был действительно сюрприз.

— Ицхак Бен-Цви? — переспросил я, как будто существовал еще какой-нибудь Бен-Цви.

Ицхак Бен-Цви — резидент израильской разведки в России. В отличие от меня, находящегося на полулегальном положении, Бен-Цви, разумеется, был "глубоким нелегалом".

В том, что израильская разведка активно действует на территории России, конечно, не было ничего необычного, особенно, если учесть специфику сегодняшнего дня. На территории России, и в первую очередь, в таких крупных городах, как Москва и Петербург, различные разведки просто терлись боками друг о друга. О собственной конторе я уже не говорю, но ныне здесь был представлен весь спектр, пестрый, как базар в Каире. Северо-корейцы, вьетнамцы, иракцы, ливийцы, палестинцы имели здесь не только собственные мощные разидентуры, но даже тюрьмы и концлагеря. Разведки европейских стран — английская, немецкая и французская — респектабельно располагались в первоклассных отелях, снимая там целые этажи. На северо-западе страны все более активно действовали и молодые разведки Прибалтики, особенно, литовцы. В Москве уже уютно располагались и тянулись во все стороны разведки бывших республик СССР.

Бороться с ними в данных условиях было бесполезно. Только в Москве и ближайших пригородах проживало, но оценкам службы безопасности, более 120- ти тысяч незарегистрированных иностранцев. В Петербурге их было около 80-ти тысяч. Ни одна контрразведка в мире не могла справиться с подобным положением вещей, не прибегая к массовым депортациям, облавам, повальным арестам и обыскам. Генерал Климов уверял меня, что КГБ отслеживает ситуацию и даже, пользуясь случаем, внедряет в эти разведки своих людей. Но мне что-то плохо в это верилось.

Однако, если невозможно было уследить за деталями, то мы и, естественно, КГБ (я сознательно называю русскую службу безопасности ее старым названием) по крайней мере знали цели, которые ставит перед собой та или иная разведка в своей деятельности на территории России и в республиках бывшего СССР.

Я уже говорил, что мы — то есть ЦРУ — были в самом сложном положении, поскольку перед нами стояли исключительно стратегические задачи. Любая разведка всегда более склонна решать именно тактические задачи, поскольку они неизмеримо легче. Например, тот же КГБ, хотя и действовал и не без успеха практически во всех странах мира, задачи глобального характера не выполнял, поскольку они даже не были сформулированы.

К лозунгу же о всемирной победе коммунизма никто даже в самом КГБ серьезно не относился. Поэтому последние двадцать лет КГБ главным образом занимался тем, что воровал у нас военные и промышленные секреты, чему мы почти не препятствовали, прекрасно зная, что большую часть нашей технологии им скопировать не удастся, а то, что удастся скопировать, уже к тому времени устареет. В странах третьего мира успехи КГБ продолжались, как правило, до первого неурожая. После чего в стране стихийно происходил проамериканский переворот к великому, надо сказать, нашему неудовольствию, так как нам приходилось эту страну кормить.

После крушения СССР Соединенные Штаты остались единственным гарантом международной безопасности. Если я и пишу об этом с какой-то гордостью, то, уверяю, что без всякого восторга. Остаться в одиночестве, даже в глобальном одиночестве, всегда неуютно.

Полвека конфронтации ядерных сверхдержав ушли на накачку мускулов, чтобы в нужный момент нанести своему противнику удар, от которого он бы уже не поднялся. Как в финале чемпионата среди боксеров-профессионалов. Азарт борьбы ослепляет, мысль работает лихорадочно: или мы их, или они нас. Никто толком не думает о том, а что произойдет, когда противник уже не сможет встать?